Я иду искать… Книга вотрая: За други своя! - Олег Верещагин

— Одиннадцатиметровый… Сидеть! — он поднял револьвер. — Ждите своей очереди.

Йерикка обижал молодого, как маленького ребенка. Отбил саблю вниз, потом — вверх. выбивая ее так, что она вошла в балку, а следом пнул хангара в живот, когда тот не нашел ничего лучшего, как прыгнуть за оружием.

— Можешь ещё, — великодушно разрешил рыжий горец, — а то у меня давно лапы для ударов ногами не было… Йой! Вы вновь с нами?!

Это относилось ко второму — или первому, как считать — наемнику, который ворвался в дверь, что-то завизжал и метнул в Йерикку табурет. Йерикка пригнулся, в притворном ужасе завопив:

— Мчится на нас Дубыня, выдирает деревья с корнями! Не бей меня! — молнией прянув вверх-вправо, он влепил хангару, ринувшемуся… МИМО него, яблоком зажатой в кулаке рукояти в подбородок. Мелькнули ноги, раздался грохот упавшего тела. Такое Олег раньше видел только в голливудских фильмах,

— Считать? — подал он голос.

— Да они слабенькие, — отмахнулся Йерикка, снова вышибая этим движением саблю у молодого хангара. — Йой, извини, не заметил тебя… Ну, подбирай… так… иди, иди сюда… опс! Такова уж твоя Доля, — заключил он, когда сабля воткнулась в пол, а хангар схватился за вывернутую кисть.

Олег смеялся, а в душе был полон ожидания. Йерикка их убьет. Не пожалеет, конечно. Играет, играет, как кот с мышками. Так расчетливо, что мышкам кажется: вот-вот — и спасены…

— Это даже не интересно, — заключил Йерикка. Он больше не улыбался, держа клинок лезвием на ладони — на уровне лица. Усатый тяжело возился на полу. Молодой дышал со всхлипами, бросая на славянина ненавидяще-испуганные взгляды. — Пора кончать… — рыжий горец дождался, пока оба возьмутся за оружие. — Это была Доля… — оба хангара бросились на него с отчаянными, безумными лицами. — А это уже — Рок, закончил он жёстко, глядя в глаза усатому, застывшему буквально вплотную к горцу. Хангар тихо захрипел и подался назад; Йерикка повернул клинок в его солнечном сплетении и спихнул с оружия ногой.

Олег пошарил взглядом и вдруг сообразил, что второй хангар лежит на полу без головы. Как и когда Йерикка успел ударить — Олег не заметил.

— Кто дальше? — Йерикка посмотрел на остальных хангаров, сидевших за столиками, словно статуи.

— И охота вам в такую жару такой фигней заниматься? — спросил Олег. — Пошли, Эрик, они теперь нескоро встанут…

— Да нет, теперь-то я хочу договорить, — ответил Йерикка. — По-моему, и они не все сказали, но я готов выслушать… Ну, можете нападать втроём!

Хангары не двигались.

— Я предпочитаю убивать врагов, но резать скот я тоже умею, поэтому

сражайтесь! — крикнул Йерикка. — Ну, трусы?! Иначе — клянусь Дажъбогом! — зарублю вас сидячих и безоружных!

Никто не двинулся с места. Йерикка, презрительно улыбаясь, вытер меч о край плаща и бросил оружие в ножны.

— Ладно, — сказал он, кривя губы, — живите, овцы. И передайте Чубатову, что я его жду. Здесь. Завтра. И пусть он вернет Гоймира, иначе я начну искать и дорогой навалю горы трупов, причем не пожалею никого. Все. Идите… овцы.

Хангары начали подниматься с непонятными лицами. Олег успел только понять это напряжение каким-то чутьем… и увернулся от брошенного кружки!

— Не стреляй! — крикнул Йерикка. — Овцы бросились на волков! — он перевернул стол, и сабля одного из хангаров с хрустом завязла, в столешнице. — А ну — стой, мужики! — Йерикка швырнул в двоих, бросившихся следом, скамью, перескочил через них… — А у нас так! — удар ногой в челюсть отправил еще одного под иконы. — Когда друг гуляет… — Йерикка, перехватил ладонями лезвие сабли, завалил хангара, — …ему не мешай! Держи этого, Вольг, наружу!

В Олега полетел оглушённый хангар. Схватив его за ворот и ткнув револьвер в ухо, Олег крикнул:

— Их четверо! Справишься?!

— Наружу! — заорал Йерикка…

…Олег выволок по ступенькам икающего пленного, звезданул его в висок рукоятью нагана и повернулся — бежать обратно, но изо всех окон дома неожиданно, с легким хлопком выбив рамы, плеснуло пламя. — Эрик! — крикнул Олег, но не успел даже испугаться. Дверь настежь распахнулась, внутри пламени образовалась черная фигура, и Йерикка спустился по ступенькам. Он улыбался и был цел и невредим.

— Самогона до фига разлили, — сказал он. Олег задумчиво оглядел друга с головы до ног и сообщил:

— А я теперь знаю, на чем держатся все восточные единоборства. На том, что там нет тебя — и маленькие вертлявые люди наивно думают, что умеют драться…

…Ничего съедобного в сожженной веси не осталось. У хангаров были, конечно, запасы, но они погибли в пламени самогонного пожара. Впрочем, чувство голода стало если и не родным, то вполне терпимым, и ребята устроились в одном из домов.

— Думаешь, придет? — спросил Олег. Йерикка, сидевший за столом, нервно зевнул, передернул плечами и сказал:

— Или пришлёт вельбот. Так и так мы услышим.

— Не пойму все-таки, как ты хочешь его уговорить отдать Гоймира.

— Не знаю, — честно ответил Йерикка. — Смотри! Снег…

…За окном в самом деле медленными, плавными, большими хлопьями падал на раскисшую землю чистый, белый снег. Он таял, едва соприкоснувшись с грязью, и земля оставалась черной и вздыбленной… но в воздухе тихо кружились тысячи невесомых белых снежинок, и при виде их весь мокрый черно-серо-зеленый мир войны казался чище и спокойнее…

… - Снег лапами мокрыми по щекам нашлепывал.Мчался по ветру, стоял у фонарей.Серый и желтый, насквозь промокший,Он в сумерках земли достичь хотел бы поскорей.Всю ночь ветер северный бросал снег по городу —Где-то вдоль улицы, а где-то поперек.Сугробов охапками засыпав окраины,И лишь к рассвету позднему устал, изнемог.День настал белый и тихий, безветренный.Топорщатся голые деревья и кусты.На каждой травиночке, на веточке тоненькойНагрузли подмерзшие снежные пласты.Вокруг все наполнилось пушистыми хрустами.С морозными скрипами качались провода.В хрустящей снежной тишине, в скрипучем безмолвииПорой так и кажется, что это — навсегда.Снежинками, хлопьями и мелкою крупкоюВесь день небо щедрое нас осыпало вновь.Глаза не налюбуются их нежностью хрупкой,Будто бы возникшей из сказочных снов…

— Йерикка промолчал и задумчиво добавил: — Так наступила зима… Мама очень любила читать это стихотворение, когда падал первый снег. Никто бы не подумал, что отец купил ее в агентстве… она столько знала и умела… Хай, матта прияс, ку твас арбас йесхатти ту ана васантас?! Йени хима хвалати, вартати ко вартанам — ку спэта васантас?! Ку твас арэма, ку твас аоста? На… на…

— Что это? — спросил Олег, вслушивавшийся в напевные слова. Йерикка закрыл глаза ладонью и глухо ответил:

— Я спрашиваю: мама, где твой мальчик будет искать тебя? Снег вокруг, снег пляшет в воздухе, далеко ушла весна, и ты вместе с ней, твои руки, твое лицо — их нет, нет… Вот так в общих чертах.

Больше Олег не опрашивал. Он сидел и чувствовал, как мокнут глаза, и почему-то совсем не было стыдно, хотя Йерикка отнял руку от лица — его глаза тоже были мокрыми. 'Мама, я вернусь, — отчаянно подумал Олег, — вернусь, я вернусь, ты только дождись меня?"

…Мальчики сидели у окна и молча смотрели, как падает снег. Они ждали вельбот… или человека.

Они ждали конца — и то, каким он будет, зависело от такой непрочной вещи, как человеческая честь.

Б пятнадцати верстах к северу, в палаточном городке. Чубатов тоже смотрел на этот снег, шедший над его лагерем.

Ему было скверно. Час назад в гости к нему явился офицер-психолог бригады, принёс с собой две бутылки самогонки — и остался «посидеть». Чубатов выпил не больше стакана — за компанию. Но психолога это не смутило. Остальное он выжрал сам — и не упал, не уснул, свотина (хотя Чубатов очень надеялся, что этот крысеныш, выпускник особо патронированной данванами школы, свалится под стол и задрыхнет.) Но тот упрямо сидел, нес кааую-то несусветную хрень, звонил во все лапти и по временам начинал мерзко икать. Чубатов видел, что психологу страшно. Прошлого психолога фоорда горных стрелков N19, чье место занял крысёныш, шлёпнули два дня назад прямо возле палатки, надрезным охотничьим жаканом в затылок. Пуля прилетела со склона холма недалеко от лагеря — посланные туда стрелки обнаружили после долгих поисков обстоятельно оборудованную и идеально замаскированную лежку. Психолог «отличился» при сожжении Каменного Увала, и Чубатов готов был поклясться — пуля прилетела "оттуда".

Но Авдотьев был хотя бы смелым человеком — не откажешь. И отличным стрелком. Нынешний же… Чубатов поморщился. Дело не в молодости. Обоим адъютантам Чубатова было по 18, но один из них вынес контуженного офицера на себе из того страшного ущелья, а второй, трижды раненый пулями