Автово - Андрей Портнов

Татары и Лёша в расплавленном состоянии тряслись в своём купе. И если до Мичуринска к ним ещё доходили определённые потоки воздуха, то после него, когда поезд поменял направление, и их купе оказалось по ходу поезда первым в вагоне, о свежем притоке воздуха и говорить было нельзя. Единственное, что теперь до них доносилось — ароматы расположенного впереди сортира. В качестве дополнительного развлечения пассажиров окна в купе не открывались, в результате чего в татаро-лёхском купе создались на редкость комфортабельные условия. Теперь повесить у них в воздухе топор, было раз плюнуть. Ну, а счастливый Марат, лежавший на верхней полке, куда поднимался весь тёплый воздух, был просто в экстазе. Вздохнуть свободно все смогли только утром последнего дня нашего увлекательного путешествия, когда на горизонте показалась Тверь.

Я сменил свой репертуар и теперь бегал по коридору вагона в шесть утра с новым хитом «Тверь! Тверь!».

Из своих купе показались Чеченев, Лёша и Марат и, ничего не говоря, пошли на улицу. Я последовал за ними.

Должно быть очень живописно смотрелись мы в своих шортах на фоне одетых в осенние куртки тверчан, которые чуть не вывернули головы, пялясь на нас ещё издалека.

— Ну, давай фотографируй что ли быстрей, — запричитал Марат, — а то я замёрз весь.

— А у меня фотоаппарата нет, — заметил я, — а бежать за ним некогда. Стоянка поезда — 2 минуты.

— А чего ж ты, бл…, нас тогда позвал? — закричал ошарашенный этим Марат.

— Я звал? Да вы сами как лунатики из своих купе выплыли и пошли, а мне интересно стало — куда это вы такие сонные, вот я и ломанулся за вами.

В глазах Марата откровенно читалось, что убить меня сейчас — для меня было бы слишком просто и легко, а вот картина вздёрнутого на дыбе Рыжего сладостно ласкала бы его взор.

Недалеко от Чудово мы остановились на каком-то разъезде. Из служебной будки выбежали три тётки, а из нашего поезда — проводницы. И те и другие бросились навстречу друг другу и принялись целоваться. Затем эти тётки стали покупать у проводниц арбузы, дыни и рыбу. Мы уже и так опаздывали и поэтому удивлялись такому беспечному отношению к этому проводниц. Казалось, они абсолютно не боялись, что поезд может с минуты на минуту тронуться. Нам было абсолютно нечего делать, поэтому мы все дружно уставились в окно и стали наблюдать обмен любезностями между тётками и проводницами.

— Вот сволочи, — ругался Лёша, — опаздываем, а так долго стоим.

Вскоре тётки стали рассказывать анекдоты, а проводницы, усевшись на арбузы, хохотали до усрачки. Наконец, вдоволь наговорившись, одна из тёток повернулась к другой и крикнула:

— Танька! Давай открывай зелёный!

Мы были поражены. Оказывается, всё зависит от какой-то там Таньки! Мы здесь стоим полчаса, ужасно опаздывая, а эти лясы точат, пока эта Танька, чтоб её всю жизнь мягким членом, как говорил один наш знакомый, не соизволит дать нам зелёный.

— Вот сука! — сорвалось у меня.

Однако, Танька не спешила. Вспомнив ещё один анекдот, она с усердием принялась его рассказывать.

Меня же просто разрывало от бешенства. Не долго думая, я, отойдя на всякий случай от стекла, чтобы меня не было видно, крикнул в окно:

— Танька! Давай зелёный быстрей, дура!

Что было дальше, я не знаю, потому что через секунду уже лежал на своей верхней полке. К счастью поезд скоро тронулся.

Однако, на этом наши несчастья не закончились. После ст. Чудово наша проводница забеспокоилась, что впервые видит ту дорогу, по которой мы сейчас едем. Пролетавшие мимо нас станции лишь подтверждали её догадки.

Никто не знал, куда мы едем и едем ли вообще, поскольку скорость поезда побуждала выйти наружу и посмотреть на того дурака, который его толкал. Мы плелись как улитки — очевидно, машинист сам был в шоке, увидав на какой путь его перевели.

Пассажиры волновались. Лариса, используя медленную качку вагона как дополнительный возбуждаемый стимулятор, побежала к Васильеву. Все остальные же шастали по вагону туда-сюда, не зная, что делать.

За окнами изредка пробегали небольшие населенные пункты. Пассажиры высовывались из окон и орали встречным прохожим?

— Люди! Где мы? Когда будет город?

И только когда передо мной пролетела станция «Мга», я, имея некоторое представление о прилегающей железной дороге, к своему ужасу понял, где мы находимся. Сейчас мы ехали в Питер с совершенно неположенной стороны, а именно со стороны Сибири. Нетрудно себе представить какой крюк мы сделали, чтобы так извращённо доехать до Питера.

Немного придя в себя, мы стали вспоминать — не сегодня ли день железнодорожника? Поскольку только вдрызг пьяные диспетчера могли выкинуть такой фортель. Так ничего и не вспомнив, мы принялись складывать постель. Счастливый Васильев, используя это как предлог, сбросил с себя Ларису и поправил перекосившиеся шорты…

И вот показался знакомый перрон. Сейчас мы сойдём с поезда, чтобы сесть на него через полгода уже в последний раз…

— Наиль! Мартын! — ревел в коридоре на всю общагу Сони, увидев вновь своих друзей.

Мартыном прозвали нашего Марата. Прозвали давно, ещё с первого семестра, но имя это было для узкого круга, и называли его так постоянно только Наиль и Сони. Другие же изредка прикалывались.

В этом году в Питере лето выдалось на удивление жарким — это я узнал от тётки, поэтому на этот раз в первую ночь в 215-ой мы не мёрзли, тем более что спали на нормальных постелях. Короче, обжились очень быстро.

Как я в поезде не старался, но всю плёнку мне отщёлкать не удалось. Нисколько не жалея об этом, я продолжал являться нашим в виде страшного рыжего призрака с фотоаппаратом в руке, но уже в общаге.

Однажды, сидя в 215-ой, я услышал в коридоре потрясающую возню. По серым стенам общаги бегали друг за другом Лёша с Мартыном.

— Вроде бы не весна! — подумал я, затем ошалело влетел в комнату, схватил фотоаппарат, выбежал обратно и, почти не целясь, сфотографировал то, что попало в кадр. Будущие фотографии показали, что в кадр попали ехидно улыбающийся Лёша и полупридушенный им почему-то беременный Мартын. Последний потом факт беременности непреклонно отрицал, чем, наоборот, вызвал наши подозрения. А то обстоятельство, что впоследствии никакой прибавки в весе у него не обнаружилось, доказывало ещё раз то, что медицина может сделать всё, тем более на ранней стадии.

Засняв ещё один кадр, я поспешно вернулся в свою комнату и предусмотрительно щёлкнул задвижкой, как оказалось — не зря.

Через секунду за дверью послышались грязные ругательства, сама дверь заколыхалась от чьих-то пинаний ногой, и кто-то голосом Мартына заорал:

— Рыжий! Убью! В следующий раз я тебя подкараулю и сфотографирую, когда ты будешь сидеть на очке! Понял?!

— Буду только признателен! — ответил я. — Такой фотографии у меня в коллекции ещё нет! Я уже сам хотел было тебя попросить!

— Убью! — Марат ещё раз пнул ногой в дверь и ушёл к себе…

Всех наших, а особенно татар постигла большая радость — Майкл выжил!!! Говорят, что он бросился с радостными мяуканьями под ноги татарам около самой двери общаги. Жаль, что не видел столь трогательную сцену. Теперь у малыша снова появился свой дом и еда. Я лично, действительно, был рад и даже горд за него, за то, что после серьёзной болезни он выжил эти два месяца. Молодец! Мартын теперь ходил по всем комнатам и с гордостью папаши говорил всем:

— Блин! Он так вырос!

Вскоре страсти с Майклом поутихли, и все влились в обычную повседневную рутину. Но только не я. Ещё с августа меня не покидала мысль, что в этот последний семестр я должен сделать что-то, чтобы навсегда остаться в памяти аборигенов общаги. Оставить навек свой след, так сказать. Но это непременно должно быть ЧТО-ТО! Что, я ещё не знал, а пока решил начать с нечто уже привычного.

Однажды, сделав обход по комнатам, в 215-ую зашёл Владик и сообщил мне очередную новость.

— Там все уже ставки делают, гадают — покрасишься ли ты снова или нет!

— Можешь смело ставить, что «да», — ответил я ему. — Я буду не я, если этого не сделаю.

— А каким ты будешь?

— Вообще-то, неплохо бы посветлеть, а то уже надоела эта чернота.

Надо сказать, что кроме всего прочего я начал отращивать волосы. Подстригшись у своей Светочки перед самым отъездом в Астрахань, я больше ни разу не посещал парикмахера. Решил проверить — на сколько меня хватит.

В киосках около метро «Автово» был куплен до омерзения знакомый «Blondex». Похоже, первый урок, когда после него я стал огненно-рыжим, прошёл для меня даром, потому что я вновь позарился на эту гадость. Правда, это была какая-то новинка, что-то там было видоизменено, а инструкция гласила, что «… после применения нашего препарата ваши волосы заиграют ослепительной белизной».

И вот я приступил. С наслаждением намазал я свои волосы слизкой блевотиной и уселся в ожидании чуда.