Ольга, лесная княгиня - Елизавета Дворецкая

Держана в ту пору хворала: кашляла, ее лихорадило. Я боялась, что не успею ходить еще и за ней, но она сама встала и принялась помогать мне. Она исхитрялась и заниматься детьми, и присматривать за нашим хозяйством, пока я кормила ратников. Что бы я делала без нее!

И в те дни, и потом…

Вскоре стало известно, что Ингвар прибыл.

Его дружина высадилась на берег поодаль от Зорин-городка и заняла Хотилову весь: Хотиловичи, прибежав к нам со всеми домочадцами, и передали эту новость.

А еще они передали слова князя Ингвара: Дивислав должен доставить ему все приданое Велегоровой дочери и поклясться беспрепятственно пропустить его к Будгощу и обратно. Иначе предлагал биться завтра на заре, на лугу между нами и Хотиловичами.

Ответ был очевиден.

Думаю, на согласие Ингвар и не рассчитывал.

А я была близка к отчаянию.

Совсем недавно, в своей девичьей жизни, я любила Эльгу больше всех на свете. И она, я думаю, любила меня.

Прошло так мало времени, и вот наши судьбы пересеклись таким ужасным образом!

Мне все казалось, что ради нашей с ней любви должен быть какой-то выход. Но я не находила этого выхода и чувствовала себя загнанной в темный угол.

И на следующее утро дружины вышли в поле.

Дивислав не спал, всю ночь бродил по боевому ходу вдоль стены. Дозорные стояли, но я знаю, что людям было приятно в эту тревожную пору видеть князя рядом.

Раз я тоже вышла к нему.

На лугу между нами и рекой виднелись костры ополчения: там ночевали те, кому не хватило места под крышей.

Осенняя ночь была прохладна, но земля, накопившая за лето столько солнечного тепла, еще отдавала его: осенью спать на земле куда лучше, чем весной.

Я знала: завтра кто-то ляжет наземь, чтобы заснуть навеки… и многие… и те, кого я успела узнать, с кем почти сжилась…

Муж велел мне идти домой, но я не могла уснуть до самого рассвета и сидела возле маленьких, отгоняя пугающие образы завтрашнего дня.

Держана так кашляла, что, казалось, у нее вот-вот сердце выскочит.

А ночь была так непроглядно темна, как бывает только осенью…

Мне сейчас кажется, что это была самая долгая и томительная ночь моей жизни. Мне было не страшно, как у Буры-бабы, но тоскливо до изнеможения. Вокруг меня были люди, их было даже больше обычного, но мне казалось, что я одна в дремучем лесу.

Не в силах дождаться рассвета, я еще с ночи подняла челядинок. Печи были слишком малы, и мы варили кашу в самых больших обчинных котлах на кострах. От их света люди стали просыпаться, и когда вышел Дивислав, уже все было готово и ратники по очереди подходили ко мне с мисками. Он тоже подошел, но покачал головой, когда я предложила ему каши. Он только обнял меня, прижался лицом к моему убрусу и отошел.

Что-то сказал при этом, но я не разобрала…

Я бегло оглянулась на него: в шлеме и кольчуге, с рейнским мечом у пояса он стал каким-то чужим, я с трудом его узнавала.

Сердце защемило от этого ощущения чуждости…

Я поняла, что он ступил в такие пределы, куда мне нет за ним ходу.

Но все же я еще надеялась, что он вернется ко мне. Даже не надеялась, а просто думала, что так будет, потому что думать иначе было бы слишком страшно.

Наконец дружина и вои ушли.

Поля битвы от нас не было видно, но мы все – женщины и челядь – стояли на забороле, чтобы смотреть на дорогу…

Обе рати выстроились на луговине при первых проблесках рассвета.

У Дивислава ратников было больше раза в полтора, и среди них имелось довольно много лучников.

Зато у Ингваровой дружины была выучка и опыт. Кроме собственных хирдманов, он привел из Киева еще столько же всякого драчливого сброда, вооруженного кто чем. После каждого похода его слава росла, становилось все больше желающих к нему присоединиться, но на стойкость и выучку этих людей он пока не мог полагаться.

С Ингваром был и Свенгельд, который один стоил сотни: даже не собственной доблестью, а тем, что как никто другой умел быстро превращать драчливый сброд в годное войско. Поэтому Ингвар разделил своих людей на две части: в одной – он сам со своей дружиной и стягом, а в другой – Свенгельд с частью собственных людей и теми, кого набрали в Киеве.

Строй зоричей перегородил почти все поле, опираясь одним плечом об опушку леса, а другим – о прибрежный ракитник. Люди стояли неровной темной стеной, над которой поднимались наконечники копий. Над рядами голов выделялся «ратный чур»: деревянное изображение Перуна, одетое в алую шелковую сорочку и поднятое на высоком шесте, оно грозно взирало на вражьи полки. Возле него стоял сам князь Дивислав, а вокруг него тускло поблескивали шлемы ближней дружины, которую он набрал из соплеменников, лет десять назад отказавшись от услуг руси.

Вот князь вскинул руку с обнаженным клинком, давая знак к началу боя.

Тут же защелкали тетивы многочисленных луков, стрелы рассерженным роем устремились к воинству киевлян.

С той стороны долетел рев боевого рога.

Отряды Ингваровой рати качнулись и двинулись вперед, по-северному прикрывшись плотной стеной щитов. Выдерживая строй, бойцы шли быстрым шагом, чтобы скорее схватиться с противником накоротке. Стрелы по большей части вонзались в крепкое дерево щитов, в землю, но иногда находили цель; кто-то падал, но щиты тут же смыкались и хирдманы шли дальше.

Зоричи ждали врагов, не трогаясь с места.

Вот рати разделяют двадцать шагов, десять, пять…

Дружина Игоря обрушилась на левое крыло ополчения. Хрустнули щиты, воздух наполнился обычным шумом битвы: лязг железа, грохот и низкий рев десятков яростных глоток.

Кто хоть раз это услышал – не спутает ни с чем.

Строй зоричей прогнулся, будто в него ударили огромным кулаком, отступил на шаг, потом еще. Мечи, топоры, копья так и мелькали!

Люди валились наземь с обеих сторон, но более опытная и сплоченная киевская дружина упорно лезла вперед.

Вот строй зоричей не вынес напора и разорвался: одни отхлынули к опушке, другие теснились к середине, где возвышался «ратный чур».

Слева боевой порядок родовичей растянулся куда длиннее киевского, и люди Дивислава со всех сторон навалились на Свенельда с его людьми, мало не окружив.

Но тот не сплоховал.

Лучших воинов хитрый воевода поставил в тылу: они прикрывали спину свеженабранным и могли подтолкнуть их вперед, если понадобится.

Накануне они с Игорем долго спорили, обсуждая грядущую битву, и теперь стало видно, что замысел Свенгельда оправдывает себя. Воеводская дружина сражалась в кольце неприятеля и связывала целую толпу зоричей.

Когда рухнуло правое крыло, Дивислав понял: дело худо.

Казалось бы, Свенельд окружен, но при хорошем снаряжении и выучке дружины он продержится долго, а у него, Дивислава, времени нет совсем. Кто-то уже побежал, кого-то оттеснили, войско смешалось…

Оставался один способ вырвать победу: ударить врага в самое сердце!

И князь сделал то единственное, что еще ему оставалось: с ближней дружиной бросился туда, где колыхался над схваткой красный стяг с падающим черным вороном – личное знамя Ингвара.

Их натиск был столь яростен, что опешившие враги подались назад.

Люди рубились, не щадя себя, забыв о смерти и ранах. И шли вперед по телам своих и чужих. Дивислав не видел ничего, кроме красного лоскута, в котором сосредоточилось все, ради чего он жил и с чем боролся.

Сами ли мы владеть будем землей предков или уступим чужакам?

Его кольчуга уже была изрублена, кровь сочилась из нескольких ран, но он не чувствовал боли.

Щит хрустнул под ударом секиры, телохранитель пронзил врага копьем и сам упал, не успев выпростать глубоко засевшее оружие.

Дивислав разрубил мечом жилистую шею какого-то сивобородого великана, на возврате сумел отбить жало сулицы, метившее в глаза.

Шаг, еще шаг! Там – его враг, прямо впереди, за спиной у этого вояки с расписным щитом…

Удар пришелся по шлему так, что в ушах зазвенело. Он снова шагнул вперед, и тут в плечо вонзилось копье, разрывая кольчугу и поддоспешник. Силой удара князя развернуло; будто зверь зарычав от ярости, он в два замаха перерубил крепкое ясеневое древко.

И тут второе копье, нырнув под край щита, ударило ему прямо под вздох.

Его кмети рубились уже с телохранителями Ингвара, пробившись к самому его стягу, но их отваги оказалось недостаточно. Зажатые со всех сторон, они пали один за другим.

Рухнул и «ратный чур».

Когда он исчез с глаз, войско зоричей окончательно смешалось и побежало.

Одни кинулись под защиту леса, другие стали бросаться в реку, надеясь укрыться за полосой текучей воды, третьи устремились к сулившим защиту стенам городка.

Конец битвы я наблюдала уже своими глазами. С заборола мы увидели бегущих, и я приказала не затворять ворота, чтобы вои укрылись в городце.