На широкий простор - Якуб Колас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Максим встревожился:
— Батьке не дают дома сидеть; его ловят, и он — хочешь не хочешь — должен прятаться: в остроге сидеть никому не охота.
— Если за правое дело, то и в остроге не жалко посидеть. Но ты скажи — мне ты можешь сказать правду, — куда надо податься, чтоб повидать твоего батьку? А если не его, то Мартына Рыля или еще кого из товарищей.
— А мне откуда знать? Батьки давно дома не было. Как вырвался тогда от легионеров, так и не показывался больше. Где он, что с ним, не знаю.
— Может, оно и лучше, что не знаешь, — глубокомысленно заметил Савка. — Разве людям теперь можно верить? Но кто хочет своего добиться, тот добьется. Ну, Максим, бывай здоров!
— Бывай!
Савка крепко пожал Максиму руку.
Максим долго стоял, наблюдая, как Савка выходит из села и поворачивает на дорогу в Вепры, наблюдал до тех пор, пока тот не исчез из глаз. Максим раздумывал над тем, что мог означать этот странный приход такого неверного человека, как Савка Мильгун. В результате размышлений Максим пришел к выводу: хвастун… Но от такого, как Савка, можно всего ожидать.
И все же эта мысль не приносила успокоения. Савкины разглагольствования и его намерение пойти в партизаны никак не умещались в голове Максима. Не было ли тут какого-нибудь коварного умысла? — спрашивал он себя. Не подослали ли Савку враги, чтобы разузнать про деда Талаша? По правде говоря, Максим и сам ничего не знал про отца и про Панаса. После того как дед с Мартыном Рылем переночевали последний раз в хате, они больше не показывались.
Но тут новое обстоятельство заставило Максима на время забыть про Савку. Алена, жена, торопилась к нему навстречу. Она только что была в деревне. Не заходя в хату, Алена спросила:
— Слыхал, Максим, какие дела в Ганусах?
По ее голосу Максим почувствовал: произошло что-то необыкновенное.
— Нет, не знаю, не слыхал, — ответил Максим и с тревогой заглянул Алене в глаза.
— Говорят, под Ганусами крестьяне-повстанцы вдребезги разбили белопольское войско… Отобрали награбленное добро и живность… легионеров уничтожили всех до одного!
— Все это хорошо, если правда! — воскликнул Максим, и в глазах его блеснули радость и удовлетворение.
— Правда, Максим. Люди из Ганусов сами рассказывали про это. И знаешь, что еще говорят? Что повстанцами командовал старый, уже седой человек, что там были наши солдаты. А этот старый человек… похож на нашего батьку…
— Что ты говоришь?! — поразился Максим.
— Правда, правда, Максим!
— Нет, это, должно быть, брехня.
— Не брехня, а правда, раз люди говорят, — стояла на своем Алена. — И не одна я так считаю. Многие думают так…
— Но когда ж он успел столько народу собрать и добраться аж до Ганус?
Алена не смогла объяснить, как это могло произойти, но она была твердо уверена в том, что дед Талаш принял участие в бою под Ганусами. Ее уверенность передалась и Максиму. И тогда он снова вспомнил про Савку Мильгуна. Слова Савки, его поведение и намерения представились теперь в ином свете: просто Савка прослышал о геройстве партизан, и подвиги их возбудили в нем боевой дух. Нет ничего удивительного в том, что при таких обстоятельствах Савке действительно захотелось сделаться партизаном. Но почему Савка ничего не сказал про события в Ганусах? А он, видать, нарочно ничего не говорил о них, чтоб не раскрывать своих воинственных намерений. Эти соображения казались Максиму бесспорными. Своими мыслями он поделился с Аленой, рассказав ей про свою встречу и разговор с Савкой. Алена согласилась с мнением Максима относительно причин, заставивших Савку пойти в партизаны. Таким образом, все неясности и сомнения, связанные с приходом Савки, теперь рассеялись.
Весть о событиях в Ганусах летела от хаты к хате. Она глубоко волновала всех жителей села. Эта весть стала главной темой всех разговоров, всех размышлений о живом венке событий, сплетенном людскими страданиями и борьбой. Разоружение польского конвоя, арест Панаса, исчезновение деда Талаша, жестокая расправа легионеров в Вепрах — все это отступало теперь на второй план перед событиями в Ганусах. Народная молва возвеличивала события, прибавляя к ним различные эпизоды, подробности, которых в действительности не было, но которые могли быть. События в Ганусах приобретали значение героической былины: партизаны выступали в ней как богатыри, а их атаман рисовался как народный герой, как рука карающей справедливости и мести за муки и обиды, нанесенные захватчиками простым людям. Эти события поднимали боевой дух трудового крестьянства и звали его к активной борьбе против чужеземного нашествия.
Только бабка Наста по-своему восприняла случившееся в Ганусах. Больше всего ее беспокоило, что в ганусинских событиях мог принимать участие дед Талаш. Был ли он там или не был — этого никто точно не знал. Но люди называли его имя. Зная характер своего старика, бабка Наста ни чуточки не сомневалась, что он там был, и это обстоятельство ее совсем не радовало. Что же будет с Панасом? Что ожидает их хату? Неспокойно было на сердце у бабки Насты.
Вечером, когда уже совсем стемнело, бабка сидела одна в хате. Она зажгла керосиновую лампу и при свете ее пряла шерсть, которую принесла Авгиня. Невеселые думы, такие же однообразные и тягучие, как нити, которые сучила она и наматывала на веретено, вились над ее старой головой. Бабка Наста чувствовала себя совсем одинокой. Максим и Алена были заняты друг другом и порой забывали про нее — обижаться на них бабка Наста не могла: они молодые… Молодость легче переносит страдания, чем старость. Вся жизнь у них впереди. Они вдвоем. А бабка Наста совсем, совсем одна. Она думает про Панаса, и слезы, как осенние дождевые капли на холодном стекле, медленно катятся по ее морщинистому лицу.
Двери хаты тихо скрипнули.
Бабка Наста подняла голову — порог переступила какая-то молодица. Женщина была так закутана, что невозможно было рассмотреть ее лицо. И, только когда она сказала: «Добрый вечер», бабка по голосу узнала Авгиню.
— А, это ты, Авгинька… А я шерсть
