Всё, что помню о Есенине - Матвей Ройзман

— Дипломатии мне не учиться!

— И посерьезней! Не так, как в «Гостинице».»

После этого Есенин спрашивает, что мне ответили остальные имажинисты. Когда я дохожу до Шершеневича, он говорит:

— Я лучше ему напишу.

Я протягиваю Сергею пол-листа чистой бумаги. Он пишет чернильным карандашом:

«Милый Вадим! Дай, пожалуйста, статью о совр (сменных) сти(хах), искус (стве) и стихи для журнала «Вольнодумец».

Любящий тебя

Сергей».

11/IV-24.

Вечером я прочитал по телефону эту записку Шершеневичу.

— Передай Сереже, — сказал Вадим, — напишу статью, все вольнодумцы облизнутся. А за стихами можно в любой день прислать!

Есенин уехал в Ленинград, и я узнал о его выступлении в зале Ф. Лассаля (бывшей городской думе) из писем членов «Воинствующего ордена имажинистов» (В. Эрлиха, В. Ричиотти, Г. Шмерельсона). Сергей пытался говорить о «мерзости в литературе», сделать «Вызов непопутчикам» и, кстати, во всеуслышание объявить о «Вольнодумце». Но его речь не имела того успеха, на который он рассчитывал, и, наоборот, чтение стихов было встречено грандиозной овацией.

Рассказал ли Сергей о «Вольнодумце» ленинградским имажинистам? Как сообщил мне Вольф Эрлих, Есенин говорил ему о затеваемом журнале, но без особых подробностей. Может быть, это происходило потому, что сами ленинградские имажинисты собирались издавать свой журнал: «Необычайное свидание друзей».

Однако, вернувшись в Москву, Сергей объяснил, что договорился кое с кем в Ленинграде, например, с Николаем Никитиным. Он продолжал встречаться с намеченными им литераторами в Москве и в первую очередь с Маяковским. Говорил ли он с Владимиром Владимировичем о «Вольнодумце», долгое время мне оставалось неизвестным. В 1929 году федерация писателей выбрала бюро выступлений писателей и поэтов, куда вошли В. В. Маяковский, А. С. Серафимович и пишущий эти строки (секретарь). Как-то Владимир Владимирович зашел в федерацию, чтобы утвердить фамилии выступающих поэтов. Я завел с ним разговор о Есенине и спросил, не приходилось ли Маяковскому слышать о «Вольнодумце». Оказывается, Сергей не говорил ему об этом.

— В двадцать четвертом году вы встречались с Есениным не только в Москве, — сказал я Маяковскому. — Может быть, у вас с ним был разговор в Тифлисе?

— Мы встретились там один раз мимоходом, Матвей, — ответил он. — О «Вольнодумце» не говорили.

(Между прочим, этот ответ Владимира Владимировича рисует в странном свете утверждение Н. Вержбицкого о том, что он с Есениным и Маяковским ходили в тифлисские серные бани, в подвальчик «Симпатия», на гору Давида (Мтацминда), что Маяковский с Есениным разговаривали о загранице, спорили о поэзии, и за одну остроту Сергея Владимир Владимирович его поцеловал).[89]

23

Четвертый номер «Гостиницы». Ликвидация «Ассоциации вольнодумцев». Кафе «Калоша».

Борис Пильняк. Ошибка П. Ф. Юшина. О военной службе Есенина.

Роспуск имажинистов. Письмо в «Новый зритель» и его подоплека

Есенин после ссоры с Мариенгофом не дал своих стихов в четвертый номер «Гостиницы». На заседании «Ордена» было решено, что журнал, как и сборники, будет редактировать коллегия. В нее избрали Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. Правое крыло явно теряло свое влияние. Грузинов сказал, чтоб я приготовил мою фотографию:

Анатолий хочет поместить портреты всех имажинистов.

— Надо бы дать портрет Есенина! — сказал я.

— А где его поместить? — спросил Иван. — Ведь стихов Сергея нет!

— Напиши о нем статью!

— Ладно! Поставлю вопрос на коллегии!

— Ставь! С Вадимом я потолкую!

Шершеневич согласился с моим предложением, но когда этот вопрос возник на коллегии, Мариенгоф заупрямился.

После выхода четвертого номера Грузинов ругался:

— Банный номер! Настоящий банный номер!

— Но ведь ты член редколлегии!

— Мариенгофа не переспоришь!

— Почему?

— Хочешь знать правду: теща Мариенгофа управляет имажинизмом!

Я знал эту безобидную старушку и удивился. Грузинов пояснил: у Анатолия большие расходы на семью, и ему нужно издаваться и издаваться.

Чем же отличался четвертый номер «Гостиницы» от прежних номеров? Раньше в журнале печатались стихи Есенина, его письма из-за границы, помещались рисунки Г. Якулова, братьев Г. и В. Стенберг, стихи Николая Эрдмана, статья потемкинца Константина Фельдмана, письмо из Парижа художника Ф. Леже, новеллы С. Кржижановского, стихи и статьи Рюрика Ивнева, Вадима Шершеневича, Вл. Соколова и др. А в четвертом номере были помещены портреты всех имажинистов, кроме Г. Якулова, братьев Эрдман и моего. В этом смысле журнал напоминал иллюстрированный прейскурант или журнал мод. Тем более что Анатолий снялся в цилиндре, Вадим со своей собакой на руках и т. п. Я до сих пор не понимаю, что случилось с Мариенгофом? Почему он не взял рисунков у Г. Якулова, у братьев Стенберг, почему поместил старую статью журналиста Б. Глубоковского, портреты имажинистов? Я не считал и не считаю Анатолия легкомысленным, и не мог же он ради того, чтобы показать, как он красив в цилиндре, напечатать всю эту галерею. Конечно, четвертый номер «Гостиницы» был более чем неудачный. А затем я же показывал Анатолию записку Есенина о том, что он, Сергей, отказывается участвовать в «Гостинице». Однако в четвертом номере помещено такое объявление:

«1 сентября с/г.

ВОЛЬНОДУМЕЦ

10 печ. листов № 1. Роман, драма, поэмы, философия, теория: поэтика, живопись, музыка, театр: Россия, Зап. Европа, Америка, 30 репродукций.

Редактор: коллегия имажинистов».

Если бы это было сделано по желанию Есенина, это одно. Но Сергей к этому объявлению не имел ни малейшего отношения. Разумеется, он пришел в негодование, и это не замедлило сказаться.

Я сидел в комнате президиума Союза поэтов. Вдруг дверь в треском распахнулась настежь, и на пороге возник Есенин.

— Тебя мне и нужно, — сказал он сердито. Потом сел и спросил, глядя на меня в упор: — Читал «Гостиницу»?

— Читал, Сережа! Очень плохой номер! Есенин вынул из бокового кармана письмо и положил передо мной. На конверте красными буквами было напечатано: «Секретарю „Ассоциации“ имярек». Я знал, что Сергей прибегает к чернилам красного цвета, когда пишет важные, решающие письма.

— Надо созвать правление «Ассоциации» и огласить это письмо, — сказал он.

— А когда созвать?

— Это уж твоя забота.

— Разве ты не будешь председательствовать?