Барыня уходит в табор - Анастасия Дробина

– Может, тебе нужно чего? – неожиданно спросил он. – Ты скажи…

Ольга внимательно посмотрела на него. Илье почудилась усмешка в ее полуприкрытых глазах. Покраснев, он добавил:

– Родня как-никак. Друг друга держаться должны.

– О, да ты настоящий цыган. – Ольга улыбнулась уже в открытую, хотела что-то сказать, но, давясь кашлем, упала в подушки. Илья растерянно отступил. Вбежавшая в горницу Макарьевна повелительным жестом указала ему на дверь.

Прошло несколько дней. Хуже Ольге не становилось, но и лучше – тоже. Целыми днями она лежала в постели, безропотно пила приготовленные Макарьевной отвары, содрогалась от приступов кашля. Ночью, мечась в жару, просила пить, днем дрожала от озноба. Митро больше не приходил. Другие цыгане, уже знавшие о том, что потаскуха-Ольга ни с чем, голая, босая и беременная, вернулась на Живодерку, демонстративно перестали заходить в гости к Макарьевне. Имени Ольги никто вслух не упоминал, о ней не говорили, но то одна, то другая цыганка, оглядываясь, ловила в сенях за рукав Варьку и шепотом расспрашивала: как она? В самом ли деле готовится рожать? Правда ли, что Митро заходил к ней, собирался убить, и только Макарьевна не дала свершиться смертному греху? Варька злилась, отмахивалась: «Дуры! Ничего не скажу! Зайдите да спросите у нее сами!»

Однажды в сенях ее остановила Настя.

– Как Ольга?

– Да не очень хорошо, – растерянно ответила Варька. – Ты, если хочешь, зайди к ней… а?

– Да нет, – на минуту Настя задумалась. – Ты, если что понадобится, сразу ко мне беги. Я Митро передам. А то он ведь сам теперь удавится не зайдет… Понятно?

– Понятно, – вздохнула Варька. Рассказывать об этом разговоре она никому не стала.

Как-то раз Ольга попросила:

– Мне бы книжку какую-нибудь… Макарьевна, нет у тебя?

– Я достану! – вызвался Кузьма. Натянул кожух, схватил шапку и унесся на Тишинку.

Илья, опустив гитару, изумленно разглядывая Ольгу, спросил:

– Ты грамотная? Училась?

Потрескавшиеся губы Ольги дрогнули в улыбке.

– Еще в Туле. Два года при церкви обучалась. Учена не много, но читать хорошо умею. Когда с Прокофием Игнатьичем жила – много прочла. Его-то нету целыми днями: то в присутствии он, то в лавке, то с покупателями в трактире, – а мне скучно. Он мне много книжек приносил, и с картинками, и серьезные. Раз сочинение графа Толстого приволок, уж я мучилась-мучилась с ним! Две недели сидела, а там еще и по-французски! Бросила, нет, говорю, Прокофий Игнатьич, не могу, воля ваша. А он, лиходей, хохочет-заливается… – глаза Ольги наполнились слезами.

Тут, к счастью, прибежал Кузьма, возбужденно потрясающий растрепанной книжонкой:

– Вот! Дорогущая вещица, пятнадцать копеек отдал, а продавец, жила такая, полтину без пятака просил. Я насмерть торговался, чуть весь голос к чертям не сорвал. Господина Гоголя сочинение, «Вечера на хуторе» называется, нервным барышням читать не следует! Вот только выходного листа и конца нету… И середину малость крыса поела да бросила – видать, не понравилось ей. Будешь читать, Ольга?

– Буду. – С постели протянулась исхудавшая рука. – О, да это интересно! Хотите – вслух стану?

Заинтересованные цыгане с готовностью придвинулись ближе. Илья даже позвал из кухни сестру, но явившаяся вместо Варьки Макарьевна решительно отменила чтение вслух:

– Ты в своем уме, Олька? И так в чем душа держится, прозрачная вся. Устанешь, опять ночь промечешься. Хочешь читать – читай сама. А вы, голота, брысь отсюда!

«Голота» нехотя потянулась к двери. Макарьевна заботливо поправила Ольге подушки, придвинула ближе керосиновую лампу, постояла рядом, подождав, пока цыганка устроится с книгой на краю стола, и лишь тогда ушла обратно в кухню.

– Вот если бы и мне читать… – с завистью сказал на другой день Илья.

Ольга, только что закончившая пересказывать ему и Кузьме «Ночь перед Рождеством», подняла брови:

– Совсем не умеешь?

Илья только вздохнул. В таборе, где никто не знал ни одной буквы и даже дед Корча сроду не держал в руках книжки, он не особенно мучился своей безграмотностью. Ему даже в голову не приходило сожалеть об этом. Но в Москве хоровые цыгане более-менее разбирались в грамоте, Илья видел книги у Митро и Насти, и даже Кузьма вполне сносно разбирал по складам названия вывесок. Сначала Илья считал, что выучится этому так же быстро, как игре на гитаре, но учитель азбуки из Кузьмы был никакой, а просить Митро или Настю было стыдно. Понемногу Илья смирился с тем, что, видно, придется ему помирать неученым, и даже убедил себя, что надобность в грамоте для ярмарочного кофаря невеликая. Но сейчас, жадно слушая приключения лихого кузнеца, оседлавшего черта, он снова пожалел о своей дремучести. Вот бы самому прочесть! Там, дальше в книжке, Ольга говорила, про русалок и колдунов… Да бог с ними, с колдунами, – хоть бы вывески читать!

– Хочешь, покажу?

– Взаправду? – недоверчиво спросил он. Тут же оглянулся на дверь. – Макарьевна заругается.

– А мы тихонько. – Ольга задумалась. Затем велела: – Принеси уголь из печи.

Илья вышел. Вернулся с огромной тлеющей головешкой. Ольга рассмеялась, закашлялась, замахала руками:

– Куда такое полено, дэвлалэ, маленький нужно! Ну ладно, садись сюда, – взяв головешку, Ольга начертила на скобленой половице две сходящиеся наверху палочки, соединила их в середине перекладиной. – Запоминай, чаво. Это – «аз»…

Вернувшаяся через час с базара Макарьевна застала в горнице замечательную картину. Ольга, подбоченившись, сидела в подушках и требовательно спрашивала у Ильи:

– Ну, какой из себя «аз»?

Илья, вспотевший и лохматый, мучительно чесал в затылке. Затем, радостно ударив кулаком по лбу, выпаливал:

– Шатер с перекладиной!

– Верно. А «буки»?

– «Буки» – купец Егорьев в картузе!

– «Веди»?

– «Веди»… Сейчас… Как же их, дышло им в зубы… А! Крендель на боку!

– Это что же здесь такое? – возопила Макарьевна, перешагивая порог. Взгляд ее упал на исписанный углем пол. Прямые и ровные буквы, выведенные Ольгой, перемежались скособоченными и шатающимися, как мастеровые в воскресенье, каракулями Ильи. Особенно ему не давались «буки», и изображения купца Егорьева в картузе тянулись неровными рядами до самой двери.

– Печенеги! Мыть кто будет?! Варька как проклятая всю субботу пол скоблила, а вы…

В Илью немедля полетела мокрая тряпка. Тот ловко увернулся, подхватил стертую головешку и вылетел из комнаты, на ходу бросив: «Спасибо, Ольга Ивановна!»

– И что ты удумала, ей-богу? – Макарьевна, шумно переведя дух, присела на край кровати. – Этого дьявола учить – что мертвого лечить. Одни босявки на уме.

– Ладно, Макарьевна, не бурчи. – Ольга откинулась на подушки. Чуть погодя медленно спросила: – Как ты думаешь… Прокофий Игнатьич мой – он в рай или в ад попадет?