Шрам - Марина Дяченко

– Я быстро… Тут не очень… Далеко. Вы подождите, да?

Он поднял голову. Тория увидела его глаза – и опустилась рядом:

– Эгерт… Да я же не брошу… Я людей позову, отец поможет… Эгерт, я не брошу тебя, клянусь…

Солль молчал, опустив голову. Тихо уронил:

– Конечно… Иди.

Она посидела рядом, потом сказала бодро:

– Да нет… Мы сами дойдем. Мы отдохнем немного, и будет легче… Да?

По прежнему не глядя, Эгерт взял ее руку. Она вздрогнула – но не отняла.

Он долго-долго разглаживал пальцами ее ладонь. Потом сжал – не больно, но Тория ощутила биение пульса в его ладонях:

– Спасибо… Наверное, я… не заслужил.

Останавливаясь, отдыхая, пробираясь среди хмельных и ликующих, они шли весь остаток ночи. Занялся мутный рассвет – город, притихший и утомленный, казался огромным разоренным столом, встречавшим утро после веселой и обильной свадьбы. Развеялся дым факелов, фейерверков и петард, утренний ветер возился в грудах брошенного хлама, гонял по залитой вином мостовой пробки от бутылок, оборванные ленточки и колечки серпантина, рвал в клочья сырой, притаившийся в подворотнях туман и до костей пробирал двух измученных путников.

Тория и Эгерт выбрались к горбатому мостику над каналом; по шершавой, как терка, поверхности воды путешествовал утерянный кем-то бумажный колпак с кисточкой. Пустые улицы и слепые окна казались покинутыми, нежилыми; нигде не было ни души, и только на самой середке мостика неподвижно стоял высокий, созерцающий воду человек.

– Уже близко, – прохрипела Тория, поудобнее устраивая руку Солля на своих плечах. – Уже почти пришли…

Свободной рукой Эгерт ухватился за перила – и вдруг встал, будто по колени провалившись в камень.

Человек на мосту повернул голову – Тория увидела немолодое, прорезанное вертикальными морщинами лицо с большими, прозрачными глазами. Лицо это показалось Тории знакомым; только через несколько секунд она вспомнила, что стоящий перед ней человек жил когда-то в трагически памятной каварренской гостинице «Благородный меч».

Скиталец стоял неподвижно, не сводя глаз с Эгерта и Тории; взгляд его ничего не выражал – так, во всяком случае, ей показалось.

– Эгерт… – сказала она враз пересохшими губами. – Это… судьба.

Вцепившись руками в перила, Солль шагнул вперед – и остановился, не в силах издать ни звука.

Скиталец отвернулся. В правой руке его зажата была горсть мелких камушков – один из них полетел в канал, оставив на воде широкий, расходящийся круг.

Солль молчал. Минута тянулась за минутой, и один за другим падали в воду камушки.

– Эгерт, – прошептала Тория. – Ну же… Попробуй… Попытайся… Ну…

Истратив весь свой запас, Скиталец бросил прощальный взгляд на двух обмерших пешеходов – и, запахнув полу плаща, зашагал прочь с моста.

Послышалось сухое шипение – Солль втянул воздух запекшимся, похожим на черную щель ртом.

Тогда, отбросив его руку, Тория метнулась вперед так, что подол темного платья захлопал на ветру, как парус:

– Господин! Постойте… господин!

Скиталец не сразу, но приостановился. Обернулся вопросительно:

– Да?

Тория оказалась так близко, что при желании могла дотронуться протянутой рукой до замысловатого эфеса шпаги у его пояса. С трудом выдерживая пристальный взгляд, выпалила прямо в прорезанное морщинами лицо:

– Здесь… Один человек. Он хочет… Ему надо с вами поговорить, это вопрос жизни и смерти, умоляю, выслушайте его!

Длинный тонкий рот чуть дрогнул:

– Он немой?

Тория растерялась:

– Что?

Скиталец шумно вздохнул. Усмехнулся, теперь уже точно усмехнулся, но усмешка эта не принесла Тории облегчения:

– Разве этот ваш человек немой? Почему за него говорите вы?

Тория беспомощно оглянулась на Солля. Тот стоял на мосту, вцепившись рукой в перила, и молчал, будто навек утратив дар речи. Ветер теребил свалявшиеся светлые волосы.

– Эгерт! – крикнула ему Тория. – Возьми себя в руки… Скажи… Ты же хотел сказать, скажи!

Солль смотрел так, как смотрит на охотника угодивший в капкан лисенок, и молчал.

Скиталец чуть поклонился Тории – и двинулся прочь. Потрясенная нелепостью и неправдоподобностью случившегося, она кинулась за ним, как базарная попрошайка кидается за всяким, посулившим монетку:

– Господин! Пожалуйста…

Кажется, она даже схватила его за рукав; она готова была упасть на колени, когда Скиталец обернулся, теперь удивленно:

– Что же?

– Не уходите, – прошептала она, задыхаясь. – Он сейчас скажет… Он скажет.

Скиталец смерил ее внимательным, изучающим взглядом – она задрожала, чувствуя себя прозрачной, видимой насквозь. Тонкие губы снова дрогнули в усмешке:

– Что ж… Может быть, вы и правы… Может быть, – и, повернувшись, Скиталец все так же неспешно вернулся на мост.

Эгерт стоял на том же месте; Скиталец подошел близко, почти вплотную, и глаза его были на одном уровне с глазами высокого Солля:

– Ну?

Эгерт проглотил застрявший в горле комок. Произнес чуть слышно:

– Каваррен…

– Помню, – усмехнулся Скиталец терпеливо, – хороший город… – и вдруг спросил ни с того ни с сего:

– А вот как вы думаете, эта жеребьевка перед казнью – милосердие или, наоборот, жестокость?

Солль передернулся. Прошептал через силу:

– И то, и другое… Надежда в ночь перед казнью… И сомнения… Муки… Переход от отчаяния к вере… Потом обман надежды – и человек не готов… Умереть достойно…

– Не все умеют умереть достойно, – заметил Скиталец. – Однако, откуда вы знаете? В вашей жизни ведь не было ночи перед казнью, откуда вам знать, что такое отчаяние и что такое надежда?

– Мне кажется… – вздохнул Солль, – что я уже немного знаю… Немного. Я… научился. Но… вам, конечно, виднее – вы-то знаете, что такое ночь перед казнью…

Тория, стоявшая рядом, похолодела. Скиталец, кажется, удивился:

– Да? Что ж… Мне много чего известно, это правда… А вы прилежный ученик… Солль.

Эгерт вздрогнул от звука своего имени. Прижал ладонь к шраму:

– Можно… это… снять?..

– Нельзя, – уронил Скиталец, глядя в воду. – Отрубленные головы обратно не прирастают. Только сущий малыш может мучить жука, пытаясь приспособить на место лапку, которую сам же и оторвал… И некоторые заклятия тоже не имеют обратной силы, Солль. Придется смириться.

Стало тихо. Бумажный колпак, все это время блуждавший от берега к берегу, наконец-то размок, расклеился и понемногу стал тонуть.

– Я так и думал, – глухо сказал Солль. В голосе его скользнуло нечто такое, от чего у Тории волосы встали дыбом.

– Эгерт, – она шагнула к нему и вцепилась в его руку. – Эгерт, все будет… Все будет хорошо. Не надо… Пойдем домой. Все будет… Вот увидишь, Эгерт, – но в этот момент воля изменила ей, и она горько расплакалась.