Милорадович - Александр Бондаренко

Давно Мне известная ревностная служба ваша подает повод надеяться, что вы исполните сие новое поручение с отличным усердием и потщитесь оправдать сей знак Моей к вам доверенности»[870].

По штатам от 12 октября 1810 года пехотные полки состояли из трех батальонов, батальон — из четырех рот. Первая рота именовалась гренадерской, три другие в гвардейских и гренадерских полках — фузилерными, в мушкетерских (с 1811 года — пехотных) — мушкетерскими, в егерских полках—егерскими. 1-й и 3-й батальоны считались действующими, 2-й — резервным, и при выступлении полка в поход, отрядив часть своих людей на доукомплектование других подразделений, оставались в местах дислокации. В поход уходили также гренадерские роты 2-х батальонов, сводившиеся в сводно-гренадерские бригады в корпусе, дивизии—в армии. В конце 1811 года к каждому пехотному и егерскому полку был приписан 4-й батальон, именуемый резервным или егерским, трехротного состава. Они находились в рекрутских депо, где новобранцы проходили подготовку перед отправкой в линейные части[871]. Весной 1812 года запасные и резервные батальоны начали объединять в пехотные дивизии, которые затем были распределены по трем армиям. Теперь эта работа приобретала особое значение.

Как мы уже знаем, Милорадовичу было приказано сформировать 55 батальонов пехоты, 26 эскадронов кавалерии, 9 пеших и 5 конных артиллерийских рот. По штату военного времени батальон составлял порядка 700 штыков; «нормальное число сабель в эскадроне, — как писал Габаев, — было 150»; в артиллерийских ротах было по 12 орудий. Получалось 38 500 штыков, 3900 сабель, 168 орудий — целая армия!

«Военное министерство пыталось развернуть под Москвой второлинейную армию под командованием Милорадовича, численностью в 100—120 тысяч человек, которую называли "вторая стена"»[872]. Но можно ли за месяц сформировать и подготовить армию из рекрутов и запасных офицеров? Поэтому в документах скромно указывается, что генерал формировал «резервный корпус».

Михаил Андреевич поспешил к месту назначения. Правда, он успел еще заехать в Москву, хотя Калуга лежит аккурат на пути от Киева к оной, да и дорога от Калуги до древней столицы не так уж близка. Князь Вяземский[873], прекрасный поэт, почему-то вошедший в литературу только как друг Пушкина, писал:

«Милорадович был проездом в Москве и обедал у приятеля своего и моего свояка князя Четвертинского[874]. Я также был на этом обеде. Милорадович предложил мне принять меня к себе в должности адъютанта. Разумеется, с охотою и признательностью принял я это предложение. Он тогда должен еще был ехать в Калугу для устройства войск, но вскоре затем, приехав в действующую армию, вызвал меня из Москвы»[875].

«Я видел его в Москве почти за месяц до Бородинского дела. Он плакал, читая о смерти Кульнева[876], и называл смерть его смертью завидной»[877].

Шеф Гродненского гусарского полка погиб 20 июля в бою близ деревни Боярщина. Молва нарекла его первым павшим в Отечественную войну русским генералом, хотя еще 13 июля при Островной был убит командир пехотной бригады Окулов[878]. Но Кульнев был популярен, еще со шведской войны считался лучшим арьергардным командиром, так что печальную славу приписали ему.

Неудача под Боярщиной была единственной в чреде боев, которыми 1-й корпус генерал-лейтенанта Витгенштейна, действуя на правом фланге русских войск, закрыл французам дорогу на Петербург. Тем временем на левом фланге 3-я армия генерала от кавалерии Тормасова[879] нанесла поражение неприятелю под Брестом и Кобриным, а после сражения при Городечне остановилась на реке Стырь, и бои здесь фактически завершились. 1-я и 2-я Западные армии продолжали отступление, уходя из-под ударов французов, и готовясь к соединению друг с другом… Они встретились у стен Смоленска, задержали противника двухдневным сражением 4—5 августа и стали отходить к Москве.

«Вскоре… прибыл в Калугу бывший Киевский военный губернатор, генерал от инфантерии Милорадович… Признательные калужане, — пишет Зельницкий[880], — по старинному русскому обычаю поднесли сему вожделенному гостю хлеб и соль; с сердечным надеянием на храбрость его изъясняли радость свою и надежду о защищении их города. Сей истинный последователь славы бессмертного Суворова, будучи в сильном чувствовании, произнес к гражданам: "Все сделаю для вас, что будет угодно Богу; не пожалею самой жизни"»[881].

Нельзя думать, что все делалось на голом месте: «Приготовления начались уже с 1810 года. В области военной два человека сделали очень многое. То были Барклай и Аракчеев. Они неустанно работали для приведения в порядок всех отраслей русской армии. Работа была не из легких. Многие открыто выражали недовольство, но железная воля Алексея Андреевича и методичный и спокойный Барклай сделали, что могли, не обращая внимания на критику и интриги»[882].

«17 июля последовало предписание калужского губернатора земскому суду о выделении 106 подвод для рекрутского депо; 21-го — об отводе пастбищ для 274 лошадей и об отводе квартир для корпуса войск, формируемого генералом Милорадовичем»[883]. Не оставались в стороне от происходящего и местные жители.

«Для корпуса Милорадовича дворянством дано по пуду муки и четверику овса с души…» — записал в дневнике генерал-лейтенант князь Волконский[884].[885]

К Калуге стекались резервные войска. Пришли, например, восемь эскадронов кавалерии и четыре артиллерийские роты из расформированного Смоленского резервного корпуса. Судя по тому, что пехота корпуса осталась сдерживать неприятеля, а кавалерия была отослана, качество ее было невысоко. Кто ж из военачальников станет отдавать хорошие войска?

Сформировать батальоны и эскадроны было даже не полуделом — их следовало подготовить к тому, чтобы сразу вести в бой, так что поспешать в ущерб качеству подготовки было нельзя. Михаил Андреевич сутками не слезал с коня, объезжая стоянки полков, проводил смотры прибывающих войск — работа напряженная, хлопотная, но рутинная. Повсюду наблюдалось одно и то же: не хватало оружия и боеприпасов, отсутствовали пушки, снаряды и транспорт. Учить рекрутов зачастую было некому, массы людей пребывали в бездействии.

«Ближайшие к нам войска в Калуге — малые числом, слабые составом, и начальствовавший ими генерал от инфантерии Милорадович по единообразному одеянию называл их воинами»[886], — саркастически писал генерал Ермолов, начальствовавший штабом 1-й Западной армии.