«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса - Ежи Климковский

Если 5-я дивизия могла идти на фронт хоть сейчас, 6-я — через несколько недель, а 7-я — через два месяца, то о 8-й, 9-й и 10-й дивизиях вообще ничего нельзя было сказать; фактически они могли быть готовы не раньше, чем через десять месяцев. Поэтому ждать, пока все дивизии будут готовы, а уже готовые держать в полном бездействии представлялось совершенно немотивированной линией поведения, тем более что соглашением предусматривалось использование не только целых соединений, но даже формирований меньше дивизии. Совершенно очевидно, что Верховное главнокомандование Красной Армии могло на основе соглашения издать обычный приказ о следовании дивизии на фронт. Если советские представители этого не сделали, то, надо полагать, лишь потому, что не хотели обострять и без того напряженные отношения.

Затем был затронут вопрос о продовольственном снабжении. Польские части, находясь на территории Советского Союза, все время получали такие же пайки, как и советские солдаты на фронте. Части же Советской Армии, не находившиеся в прифронтовой полосе, получали меньшие пайки. Таким образом, наши формирования явно находились в своеобразном привилегированном положении, хотя, тем не менее, нам действительно не хватало продуктов — между прочим потому, что мы примерно одну треть отдавали польскому гражданскому населению. К сожалению, на упомянутом совещании не удалось решить, будут ли наши части и дальше получать продовольствие по тем же нормам; не было определено и количество самих пайков. Решение этих вопросов было перенесено на следующий день, когда должна была состояться встреча Андерса со Сталиным. В заключение было обсуждено несколько мелочей общего характера, и на этом совещание закончилось.

Это совещание было предварительным перед решающим разговором, который должен был состояться на следующий день в Кремле. Речь шла пока что о том, чтобы выяснить, какую позицию занимает Андерс в вопросе отправки польских частей на фронт.

На следующий день Андерс вместе с Окулицким направился на совещание к Сталину. Через час он вернулся очень обрадованный, с сияющим лицом. Войдя в комнату, сразу же заявил:

— Знаешь, мне удалось хоть часть армии вывести в Иран. Правда, это совсем немного, но брешь сделана, форточка открыта, так что и остальных постепенно тоже удастся вывести.

Через минуту вошел Окулицкий, и мы начали писать протокол совещания. Из протокола я узнал, что при обсуждении вопроса о продовольствии и о возникших в связи с этим трудностях Андерс внес предложение о выводе Польской армии из Советского Союза — если не всей, то хотя бы части ее. Сталин сначала не согласился с этим и предложил, чтобы часть армии, сформированная раньше, получала прежнюю норму, а та, что формируется теперь и будет готова к боевым операциям позднее, перешла на уменьшенные пайки. Эта часть армии до момента полной готовности может быть размещена в окрестных колхозах, где солдаты смогут улучшить условия своей жизни. Это было почти то же самое, что предлагал Андерс еще в октябре Генеральному штабу; тогда он, добиваясь разрешения формировать армию на юге, аргументировал именно тем, что она может быть частично расквартирована по колхозам и даже работать там, а одновременно формироваться и обучаться. Теперь же Андерс отклонял в сущности свое собственное предложение и настаивал на выводе армии в Иран. На вопрос Сталина, готовы ли англичане к приему 27 тыс. солдат, он ответил утвердительно, добавив, что с этой стороны он не видит никаких осложнений. В конечном счете предложение Андерса о частичной эвакуации армии было принято. Было согласовано, что 30 тыс. военнослужащих и около 10 тыс. членов их семей будут вывезены из Советского Союза.

Так состоялось решение о первой эвакуации. Это решение противоречило советско-польскому соглашению, в котором было ясно сказано, что лишь тогда, когда Польская армия в Советском Союзе достигнет полного состава, то есть 96 тыс. человек, можно будет сверх этих 96 тыс. вывезти 25 тыс. солдат и 2 тыс. летчиков. Андерс самовольно, без согласования со своим правительством и верховным командованием нарушил соглашение и уменьшил количественный состав Польской армии в СССР, на что не имел никакого права.

Согласие советских властей на частичный вывод польских войск было предопределено также и тем, что на этом усиленно настаивали англичане. Поскольку японцы начали угрожать непосредственно Индии, английские войска со Среднего Востока пришлось перебрасывать туда. А на Среднем Востоке образовалась пустота, тем более опасная, что с другой стороны в Африке наступали немцы; их проникновение в Ирак было довольно сильным. Поэтому создавшуюся брешь следовало как можно быстрее заполнить, и польские войска очень подошли бы для этой цели. Именно по этому вопросу постоянно велись разговоры между Андерсом и Гулльсом, а также между профессором Котом и английским и американским послами в Москве. Посол Кот в телеграмме от 8 марта 1942 года, то есть за десять дней до решения об эвакуации, жаловался Сикорскому: «Эвакуация войск, несомненно, саботируется. Совершенно естественно, это беспокоит англичан…»

Из того же протокола я узнал, что Сталин обвинял Кота в подрыве репутации Советского Союза постоянными жалобами на Советское правительство иностранным дипломатам, особенно англичанам.

Следует подчеркнуть, что при составлении протокола Андерс интерпретировал его содержание так, как это было ему нужно. Точного двухстороннего протокола не имелось. Окулицкий по ходу беседы делал заметки, по которым затем и составлялся «протокол». Когда я перепечатывал этот протокол, Андерс произвольно изменял смысл высказываний обеих сторон. Когда Окулицкий замечал, что у него записано иначе, Андерс фыркал на него и говорил, что в новой формулировке будет лучше звучать. В итоге в документ включался текст, угодный Андерсу[64].

Не было подлинного протокола и декабрьских переговоров Сикорского в Кремле. Тексты бесед воспроизводились по записям, которые делал Андерс. Переговоры происходили 3 декабря, а Андерс занялся обработкой своих записей 6 декабря и лишь несколько дней спустя продиктовал их мне на машинку, причем попутно менял в ряде случаев содержание, руководствуясь лишь субъективным толкованием имевшегося текста. Этого протокола Сикорский никогда не видел и не утверждал; точно так же упомянутый документ не был утвержден и советской стороной[65].

И декабрьский, и мартовский протоколы были еще раз переделаны в 1943 году, уже после смерти Сикорского, исключительно ради приведения их в полное соответствие с тогдашним планом Андерса.