Современная зарубежная проза - Коллектив авторов

6. Лаборатория фантастики. Джонатан Литтелл [Электронный ресурс] // Fantlab.ru. URL: http://fantlab.ru/autor15649

7. Литтелл Дж. «Благоволительницы» / пер. с фр. И. Мельниковой. [Электронный ресурс] // Flibusta.net. URL: http://flibusta.net/ b/266164/read

8. Олдингтон Р. Смерть героя [Электронный ресурс] // Flibusta.net. URL: http://flibusta.net/b/377401/read

9. Фокс Р. Роман и народ // Зарубежная литература XX века 1917–1945: хрестоматия / под ред. проф. Б. И. Пуришева, проф. Н. П. Михальской. М.: Просвещение, 1986. С. 155.

10. Wikipedia. JonathanLittell [Электронный ресурс] // Wikipedia. URL: https://en.wikipedia.org/wiki/ Jonathan_Littell

Немецкая и австрийская проза

Современная немецкая проза

А. В. Хомухина

В настоящее время немецкоязычная литература заметно проигрывает представителям других языковых групп в представленности на литературном рынке. На книжных полках можно найти немало пишущих британцев и американцев, французы и вовсе оккупируют почти четверть пространства зарубежной прозы, представители латиноамериканской и оксидентальной культур активно отвоевывают свое место под солнцем в рядах пишущих собратьев. Из современных немецкоязычных авторов при определенной доле удачи можно найти Герту Мюллер (Румыния), Кристофа Рансмайра (Австрия), Эльфриду Елинек (Австрия), а если очень повезет, даже «настоящего» немецкого писателя Даниэля Кельмана.

Неужели немецкая литература постепенно сходит на нет? Или же это проблема перевода — ведь чтобы книга появилась на российских прилавках, нужно быть уверенным, что она найдет своего читателя. Попробуем разобраться, какие темы волнуют современных немецких писателей и почему эти темы могут показаться не столь волнительными современным русским читателям.

1990-е годы в Германии — не самое спокойное и стабильное время, что, несомненно, сказывается и на литературе. С одной стороны, авторы бывшего восточного блока наконец-то избавляются от цензуры, получают свободу слова, с другой — вместе с обретением свободы литература теряет в функциональной значимости. Восточная и западная культуры с непониманием натыкаются друг на друга, что вызывает переоценку уже сложившихся авторских миров. Авторитет известных авторов оказывается под угрозой, ранее молчавшие авторы выходят из подполья, появляются новые имена. Расширяется и усложняется палитра произведений на территории бывшего восточного блока.

Активно творящих авторов 1990-2000-х годов можно разделить на три условные группы: «старое поколение» — авторы, известные и признанные во времена ГДР, «новое поколение» — авторы, чья юность пришлась на момент объединения Германии, и «теневая литература» — авторы, во времена ГДР писавшие «в стол», потому что подобный род литературы не имел ни малейшего шанса пройти цензуру.

Для авторов старого поколения 1990-е годы начинаются с литературного конфликта. Резкие нападки западных критиков, чуждых восточным проблемам и не всегда умеющих разглядеть скрытый смысл за внешне бодро-социалистической тканью произведения, усугубляются посыпавшимися на авторов обвинениями в сотрудничестве со Штази, в потворстве диктатуре социализма. Мало кого волнует, что проповедуемый авторами этого поколения «реальный социализм» имел на самом деле мало общего с реальностью. Авторы оказываются в ситуации полного крушения надежд, усиливается ощущение загнанности, жертвенности и, как следствие, литература уходит «в себя». В произведениях находят выражение скорее переживания внутренних конфликтов, чем актуальные общественные события. Проблема объединения остается за пределами литературы, и только появление ранее не опубликованных из-за цензуры романов, как например, «Что остается» Кристы Вольф, доказывает, что в экстралитературном пространстве все же произошли значительные изменения.

Более активное воплощение находит противопоставление «Восток-Запад» в литературе «нового поколения». Для молодых авторов, не успевших подвергнуться идеологическому прессингу родного востока, ГДР остается воспоминаниями детства, ретроспективным образом нетронутого культурного ландшафта. Однако и здесь обрабатывается скорее не реальная политическая и социальная ситуация, но в большей степени мифологизированный образ восточной и западной культур. Появление нового, ранее табуированного образа «западного человека» служит не примирению противоречий, не свидетельству реальности, а самоутверждению и самоидентификации. «Ирония, безразличие и потребление на западе. Идеалы, честь и духовность на востоке». Грубая и, пожалуй, не слишком реалистичная картина мира прочитывается в романах молодых авторов, таких как Керстин Хензель и Томас Розенлехер.

Самоутверждающая идеализация востока в противовес западу проявляется также в возникновении огромного количества автобиографических романов-воспоминаний детства (Клаудия Руш «Моя свободная немецкая юность», Яна Хензель «Дети зоны»). Не все в этих воспоминаниях так радужно и радостно, но остается ощущение, что новое поколение смертельно устало от трагичной серьезности своих старших собратьев по писательскому делу и хочет заявить во весь голос, что не все в ГДР было так уж плохо, а даже если и было, то это уже позади и пора с этим смириться.

Подобное «несерьезное» отношение молодые авторы переносят и на другую серьезную проблему — Штази, аресты и постоянное наблюдение. «Хватит упиваться ролью жертвы», — решительно заявляют они старому поколению и превращают весь этот устрашающий государственный аппарат в увлекательный детективный мир со шпионами и слежкой. Наиболее преуспел в разрушении всей мрачной серьезности, пожалуй, Томас Бруссиг, превративший в своих романах «Герои вроде нас», «Солнечная аллея», «Свечение» все ужасы Штази и всю историю объединения в абсурдный кабаретный номер.

Куда более серьезно тему распада ГДР прорабатывают авторы так называемой «теневой литературы», начиная с Вольфганга Хильбига и Рейнхарда Жиргль, позже — Инго Шрамм, Йоханнес Янсен и Герт Нойманн. Вольфган Хильбиг отваживается литературно проникнуть туда, где никто до него не был — в ГДР после распада. Еще до распада ГДР он показал себя «мощным языковым апокалиптиком» [3], как характеризует его Ирис Радиш. Но после объединения его тексты становятся чем-то большим, чем просто метафорическими свидетельствами крушения. В своих рассказах 90-х годов и в Штази-романе «Я» Хильбиг показывает, что оставил после себя великий поход социалистической утопии: мертвые города, разрушенные бараки, снесенные кварталы, мусор. Все в этих историях «после объединения», кажется, изменилось, но, по сути, все остается таким же. Все осталось на месте, только теперь непонятно, зачем это. «Остались бесполезные, безосновательные функции», пишет он, «функции, использовавшиеся лишь в угоду старинному, обессмысленному этикету». Разрушен не только ландшафт, разрушены и люди. Герои произведений Хильбига ощущают себя рухлядью, хламом, побледневшим под слоем пыли истории, это люди, которые «за сорок лет тренировок разгладили в себе все сильные изломы души». Именно в таком холодном, нереалистичном, перегруженном языке Хильбига парадоксально, но с презрением к смерти продолжает жить исчезнувшая страна.

В романе «Временное пристанище», возникнувшем уже в новом тысячелетии, Хильбиг проникает в Западную Германию, страну, ранее бывшую по факту неизвестной территорией, закрытой зоной в восточной литературе, как будто границы не были открыты. Герой Хильбига покинуто блуждает по городам западной территории, нигде не ощущая себя дома — везде как во временном пристанище, ни разу он даже не распаковывает свой чемодан. Запад представляется ему кандидатом на исчезновение, сраженным дурманом потребления. Восток исчез — западное «облагораживание» стерло города во второй раз, гораздо более эффективно, чем бомбардировки Второй мировой.

Хильбиг был первым автором, серьезно воплотившим в литературе события последних десятилетий. За ожидаемый и необходимый в то время «роман объединения» взялись сначала писатели Западной Германии, такие как Ирене Дише и Томас Хеттхе. Поначалу эти романы, например, «Чужое чувство» Ирене Дише, были восприняты как действительно значительное событие в литературной жизни Германии — переведенный с английского, т. е. всемирный; вдохновленный Бетховеном, т. е. исконно немецкий, интеллигентный, не сентиментальный, отстраненный — настоящий продукт западнонемецкого индустриализированного комплекса вины; роман, в котором, скорее, раздумывают, чем чувствуют, скорее, тихо сходят на нет, чем протестуют во весь голос. Этот на первый взгляд идеальный «роман объединения» предложил все, чего требовала историческая ситуация. Однако книга, которая должна была стать книгой о «болезни современности», стала сама симптомом описываемого недуга. Тщательно вычищенный продукт художественного ремесла, чья дата распада, как случается с продуктами моды, была уже в пределах видимости. Роман «по долгу службы» докладывает о хаосе девяностых годов, однако хаотическая витальность того времени была, к сожалению, вынесена за рамки произведения.