Покорившие судьбу - Валери Кинг

По словам сэра Перрана, это платье должно было придать ей царственный вид, однако Джулия прекрасно понимала, что дело не в этом. Просто он не хотел, чтобы она танцевала, особенно сегодня.

Но именно сегодня она должна была танцевать!

Нынче вечером сэр Перран устраивал грандиозный рождественский бал, на котором наконец-то собирался представить свою жену многочисленным приятелям и знакомым.

На этот бал должен был приехать Эдвард.

Долгие месяцы своего замужества, начиная от самого дня венчания, Джулия жила одной-единственной надеждой – что когда-нибудь она снова увидит Эдварда, будет говорить и, возможно, даже танцевать с ним. Сегодня эта ее надежда могла сбыться. Джулия уже представляла, как они кружатся по залу при свете трех массивных хатерлейских люстр и как руки Эдварда поддерживают ее за талию.

Возможно, после этого ее несчастливое замужество покажется ей уже не таким беспросветным.

Джулия обратила придирчивый взгляд на свое лицо. А вдруг сегодня она совсем не понравится Эдварду? В ее правильных чертах застыла напряженная сосредоточенность, какой не было даже в последние два года жизни отца. Как странно, что замужество наложило на ее наружность больший отпечаток, чем все предыдущие несчастья!

После смерти отца боль утраты улеглась в ее сердце довольно быстро. К сентябрю она поняла, что за последние два года она успела пролить столько слез по лорду Делабоулу, будто он и впрямь скончался в один день со своей женой. В сущности, к тому времени, когда он занял свое место в фамильном склепе рядом с леди Делабоул, у Джулии почти не осталось сил на то, чтобы скорбеть о нем. В последующие месяцы образ родителя, со всеми его достоинствами и недостатками, окончательно сложился в ее душе. Она уже простила ему безумства последних лет жизни и теперь помнила только любимого отца, который в детстве сажал ее к себе на колено и читал ей книжки, или, водрузив в седло перед собой, выезжал на тенистую проселочную дорогу и гнал лошадь вскачь, или учил перепрыгивать по камешкам через ручей, играя в «утку и селезня».

Теперь она с нежностью узнавала отцовские черты в собственном лице, в нежной светлой коже и в золоте волос.

Вспомнив маму, она немного погрустнела.

В последнюю минуту мама сказала: «Сделайте для меня что-нибудь красивое».

Но что? Вот наконец она вышла замуж, но вышла без любви, за человека, для которого единственным удовольствием в жизни было выслушивать обращенные к нему просьбы, милостиво позволяя одно и воспрещая другое. Он распоряжался в ее жизни всем до мелочей, начиная от круга ее повседневных обязанностей до того, сколько и в какие часы ее сестры должны заниматься музыкой, живописью и языками.

Разве во всем этом есть что-то красивое? Без любви даже величественный и прекрасный Хатерлей кажется равнодушной грудой камней.

Габриела наконец отошла от зеркала, и Джулия вздохнула. Служанка советует ей завести любовника. Может, для этого она и надела сегодня платье с таким глубоким вырезом? Чего она хочет – обольстить Эдварда? Лучше, пожалуй, оставить все эти вопросы без ответа.

Как бы то ни было, сегодня она не наденет черного платья. Сэр Перран наверняка впадет в ярость от такого непослушания и заставит ее потом ходить в трауре еще полгода, и ей придется беспрекословно ему подчиниться. Но сегодня, невзирая ни на какие его требования, она выйдет к гостям в платье из синего шелка и абрикосового атласа. Она будет танцевать, и почувствует себя счастливой, и попросит Эдварда простить ее.

Появление Джулии в дверях Красной гостиной, где уже собрались к ужину ее муж и сестры, произвело на всех ошеломляющее впечатление. Сестры невольно затаили дыхание: они слишком хорошо знали, в какой строгости сэр Перран держит свою жену. Теперь все они следили за ним широко раскрытыми глазами.

Странно, но Джулия совсем не ощущала страха. В конце концов, что он мог с нею сделать? Ударить? Вряд ли. Все же поднять руку на женщину он скорее всего не способен. Но и пригрози он ей даже физической расправой, сегодня это не имело никакого значения. Главное – чтобы на ней было платье, выбранное ею самой, и чтобы она могла танцевать с Эдвардом.

Когда Джулия остановилась перед супругом, он довольно долго разглядывал ее молча, сощурив глаза и сжав губы. Его кресло, обтянутое шелком в золотую и белую полоску, было развернуто к камину, трость прислонена к подлокотнику.

В камине жарко полыхало огромное полено, а каминная доска по случаю Рождества была украшена ветками тиса, остролиста и увита плющом, который спускался с обеих сторон до самого пола. На фоне темной зелени весело горели рождественские свечи. Праздничное убранство хорошо протопленной гостиной особенно не вязалось с молчанием, тяжело повисшим над головами.

– Итак, вы посмели ослушаться меня, – промолвил наконец сэр Перран.

Но Джулия не дрогнула и не отвела взгляда. В эту минуту, сама того не желая, она презирала его. До сих пор она никогда и ни к кому не питала презрения, тем более ненависти. Но сейчас, забыв о великолепном убранстве Хатерлея, в котором трудились теперь десятки слуг, и об обилии изысканных блюд на столе, она ненавидела сэра Перрана, потому что он подавлял ее и сестер своей холодной суровостью.

– Да, – медленно проговорила она, по-прежнему твердо глядя ему в глаза. – Я посмела вас ослушаться, потому что мне опротивело ходить в черном. Завтра, из уважения к вам, я снова оденусь в траур; но сегодня делайте что угодно, хоть велите всем своим друзьям и знакомым разворачиваться и ехать обратно, но платья, в котором вы желаете меня видеть, я не надену.

После этих слов Джулии в гостиной стало ужасно тихо, будто сестры совсем перестали дышать.

– Что ж, – еще больше сощурив серые глаза, сказал сэр Перран. – Возможно, я последую вашему совету.

Аннабелла тихонько ахнула. Джулия знала, с каким нетерпением ее младшая сестра ждала этого бала. Сэр Перран настаивал на строжайшем соблюдении траура, и сестры вот уже целых шесть месяцев были лишены привычного батского общества. Сегодня им впервые предоставлялась возможность прервать затворничество.

Но даже ради блага всеобщей любимицы Аннабеллы Джулия не могла сейчас пойти на попятный. Поэтому она еще выше подняла голову и сказала, обращаясь к мужу:

– Делайте, как вам заблагорассудится, но переодеваться в черное я не намерена.

Седые брови сэра Перрана удивленно поползли вверх, в глазах появилось знакомое задумчивое выражение: казалось, он производил в уме какие-то подсчеты. Узнав его лучше за последние несколько месяцев, Джулия пришла к заключению, что, прежде чем предпринять любой сколько-нибудь важный шаг, ее супруг как бы взвешивает все его возможные последствия на неких точнейших внутренних весах. Вот и теперь он глядел на нее, задумчиво щурясь, словно переставляя маленькие освинцованные гирьки с одной чаши на другую. Она почти наверняка могла сказать, когда он только начинал рассматривать следующее возможное наказание за ее проступок и когда отвергал его как неудовлетворительное. В тот момент, когда он перевел взгляд с ее лица на костяной набалдашник своей трости, она уже точно знала, что ему удалось уравновесить чаши весов.