По морю прочь - Вирджиния Вулф

— Мы отплываем через час. Хьюит, пожалуйста, помните об этом. Через час.

Широкая тропа, то ли проложенная человеком, то ли созданная природой, углублялась в лес, отходя от реки под прямым углом. Она напоминала просеку в английском лесу, если не считать тропических кустов с саблевидными листьями, росших по бокам, и того, что почва была покрыта не травой, а упругим мхом, который был испещрен мелкими звездочками желтых цветов. Чем глубже в лес, тем сумрачнее становился свет, тем больше привычные звуки уступали место скрипам и вздохам, которые создают у бредущего по лесу впечатление, будто он идет по морскому дну. Тропа сузилась и повернула; по сторонам она была ограничена плотными завесами лиан, которые связывали дерево с деревом и во многих местах были украшены темно-красными звездчатыми цветами. Доносившиеся сверху вздохи и скрипы то и дело перебивал резкий крик какого-то испуганного животного. Было душно, лишь вялые ароматные дуновения слегка колыхали воздух. Ровное зеленое сияние здесь и там нарушали желтые круги чистого солнечного света, который проникал сквозь разрывы в огромном лиственном куполе, и в этих желтых пространствах кружили бордовые и черные бабочки. Теренс и Рэчел почти не говорили.

Их подавляла не только тишина, они не могли сформулировать ни одной мысли. Между ними происходило нечто, о чем следовало поговорить. Кто-то должен был начать, но кто? Хьюит подобрал красный плод и изо всей силы подбросил его вверх. Когда плод упадет, он заговорит. Они услышали хлопанье больших крыльев, а затем — как плод зашлепал по листьям и, наконец, упал с глухим ударом. Опять воцарилась полная тишина.

— Вам не страшно? — спросил Теренс, когда звук от падающего плода окончательно затих.

— Нет, — ответила Рэчел. — Мне хорошо. — И она повторила: — Мне хорошо. — Она шла быстро и держалась прямее, чем обычно.

— Вам хорошо со мной? — спросил Теренс.

— Да, с вами, — ответила она.

Он помолчал. Казалось, тишина охватила весь мир.

— Я это чувствую все время, что знаю вас, — сказал Теренс. — Нам хорошо вместе. — Он как будто не говорил, а она как будто не слушала.

— Очень хорошо, — ответила она.

Какое-то время они шли молча, неосознанно ускоряя шаг.

— Мы любим друг друга, — сказал Теренс.

— Мы любим друг друга, — повторила Рэчел.

Затем тишину разорвали их голоса, слившиеся в одном странном и непривычном звуке без слов. Они шли все быстрее и быстрее, затем одновременно остановились, обнялись и, отпустив друг друга, упали на землю. Они сели рядом. Звуки выступили из окружающего пространства, перекинувшись мостом через их молчание: они услышали шелест деревьев и — далеко-далеко — хриплый голос какого-то зверя.

— Мы любим друг друга, — повторил Теренс, вглядываясь в ее лицо. Оба были бледны и спокойны и ничего не говорили. Он боялся поцеловать ее еще раз. Постепенно она приблизилась и прижалась к нему. Они посидели какое-то время в этом положении. Один раз она сказала: «Теренс». Он отозвался: «Рэчел».

— Ужасно, ужасно, — прошептала она после очередной паузы, но, говоря это, она столько же думала о непрестанном плеске воды, сколько о своих чувствах. Он звучал и звучал в отдалении — бессмысленный и жестокий плеск воды. Она заметила, что по щекам Теренса текут слезы.

Затем пошевелился он. Казалось, прошло очень много времени. Он достал часы.

— Флашинг сказал, через час. Мы ушли уже больше получаса назад.

— И столько же надо на обратный путь, — сказала Рэчел. Она медленно поднялась. Вставая, она вытянула руки и то ли зевнула, то ли глубоко вздохнула. Она выглядела очень усталой. Щеки ее были бледными. — Куда? — спросила она.

— Туда, — сказал Теренс.

Они пошли назад по мшистой тропе. Высоко над их головами все так же раздавались вздохи и скрипы и резкие крики животных. Бабочки по-прежнему кружили в солнечных просветах. Сначала Теренс был уверен, что знает, куда идти, но через некоторое время он засомневался. Пришлось остановиться и подумать, а потом вернуться и начать сначала — хотя он точно знал, с какой стороны река, у него не было уверенности, где то место, в котором они оставили своих спутников. Рэчел шла за ним, останавливалась там же, где он, поворачивала вместе с ним, не задумываясь, куда они идут, почему он останавливается и поворачивает.

— Не хотелось бы опоздать, — сказал Теренс, — потому что… — Он вложил ей в руку цветок, и ее пальцы покорно сомкнулись на нем. — Мы так опаздываем, так опаздываем, так ужасно опаздываем, — повторял он, будто во сне. — А, вот. Повернем здесь.

Они опять очутились на широкой тропе, похожей на просеку в английском лесу, по которой они ушли от остальных. Они брели молча, как сомнамбулы, время от времени странно ощущая тяжесть своих тел. Вдруг Рэчел вскрикнула:

— Хелен!

В просвете на краю леса они увидели Хелен, по-прежнему сидевшую на стволе; в солнечных лучах ее платье казалось ярко-белым; рядом с ней Хёрст все так же полулежал, опершись на локоть. Теренс и Рэчел инстинктивно остановились. Они не могли продолжать в том же духе на виду у других людей. Минуту или две они молча стояли, держась за руки. Присутствие других людей было невыносимо.

— Но мы должны идти, — наконец настояла Рэчел странным глухим голосом — оба они все это время говорили такими голосами, — и, сделав огромное усилие, они заставили себя преодолеть небольшое расстояние, которое отделяло их от пары, сидевшей на стволе.

Когда они были уже близко, Хелен обернулась и посмотрела на них. Некоторое время она ничего не говорила, а когда они подошли совсем близко, спокойно спросила:

— Вы не встретили мистера Флашинга? Он пошел искать вас. Решил, что вы заблудились, хотя я говорила ему, что вы не заблудились.

Хёрст полуобернулся и, откинув голову, посмотрел на ветви, скрещенные над ним.

— Ну, дело стоило усилий? — спросил он сонно.

Хьюит сел на траву рядом с ним и начал обмахиваться.

— Жарко, — сказал он.

Рэчел присела около Хелен на кончике ствола.

— Очень жарко, — сказала она.

— Вид у вас измученный, — сказал Хёрст.

— Там среди деревьев страшная духота, — заметила Хелен, подбирая книгу и вытряхивая сухие травинки, которые набились между страницами. Затем все погрузились в молчание и стали смотреть на реку, которая текла перед ними за стволами деревьев, пока мистер Флашинг не прервал это созерцание. Он вышел из леса на сто ярдов левее и пронзительно крикнул:

— А, так вы все-таки нашли дорогу! Но уже поздно — гораздо позже, чем мы договаривались, Хьюит.

Он был слегка раздосадован, а как руководитель экспедиции склонялся к некоторому деспотизму. Говорил он быстро, подбирая непривычно резкие, малозначащие слова:

— Обычно опоздание, конечно, не имеет значения, но когда все должно идти по плану…

Он собрал их вместе и повел к берегу, где ждала лодка, которая должна была доставить их на пароход.

Дневная жара начала спадать, и за чаем Флашинги вновь стали общительными. Когда Теренс слушал их, ему казалось, что теперь жизнь течет на двух разных уровнях. Вот Флашинги, они разговаривают — где-то высоко над ним, а он и Рэчел вместе опустились на дно мира. Но миссис Флашинг, наряду с детской непосредственностью, обладала неким инстинктом, который позволяет ребенку угадывать то, что взрослые предпочитают скрывать. Она уставилась на Теренса своими живыми голубыми глазами и обратилась лично к нему. Как бы он поступил, желала она знать, если бы судно налетело на камни и затонуло.

— Вас беспокоило бы что-либо, кроме собственного спасения? А меня? Нет, нет, — она засмеялась, — ни в малейшей степени, и не убеждайте! Есть лишь два существа, за которых беспокоится рядовая женщина: ее ребенок и ее собака, а у мужчин и двух, боюсь, не наберется. О любви много пишут — оттого поэзия так скучна. Но что в реальной жизни, а? Любви нет! — воскликнула она.

Теренс пробормотал что-то нечленораздельное. Мистер Флашинг, однако, вернулся к своей благовоспитанности. Он закурил сигарету и решил ответить жене.

— Не забывай, Элис, — сказал он, — что твое воспитание было весьма неестественным — необычным, лучше сказать. У них не было матери, — объяснил он, немного убавив официальности в своем голосе. — А их отец… Он был приятнейшим человеком, несомненно, но заботили его только скаковые лошади и греческие статуи. Расскажи им о ванне, Элис.

— Она была в конюшне, — сказала миссис Флашинг. — Зимой — покрытая льдом. Нам приходилось залезать, иначе нас били кнутом. Сильные выжили, остальные умерли. То, что называется выживанием самых приспособленных, — превосходнейший метод, скажу я, когда у вас тринадцать детей.

— И все это — в сердце Англии, в девятнадцатом веке! — воскликнул мистер Флашинг, поворачиваясь к Хелен.

— Будь у меня дети, я обращалась бы с ними точно так же, — сказала миссис Флашинг.