Судный день - Иса Гусейнов

Таковы были первые вести с берегов Терека.

Затем гонцы, прибывающие от Гёвхаршаха, сообщали, что наследник жив-здоров, повернул со своей армией назад и вскоре прибудет в Ширван; часть тимуридов с больными, ранеными и казной отправилась в Мавераннахр, Тимур же пошел по следам Тохтамыша, весть о котором доносится сейчас с берегов Итиля (Итиль - Волга - ред.). Есть предположение, что Тохтамыш намерен перезимовать на берегу Итиля, затем собрать новую армию и с наступлением весны на астраханских кораблях переплыть Хазарское море, соединиться с Кара Юсифом Караконлу и султаном Ахмедом Джелаири и выступить против Мираншаха, загнав таким образом Тимура в пространство между Багдадом и Румом, то есть завлечь во вражеское окружение; поэтому, мол, повелитель будет преследовать его до тех пор, пока не уничтожит его с остатками его армии, дабы ни ему, ни другим неповадно было сомневаться в могуществе эмира Тимура и вставать на его пути ни внутри царства, ни вне его. Эмиры передавали с гонцами выражение своей признательности и удовлетворения верному союзнику повелителя - ширваншаху за проявленные ширванцами отвагу и храбрость в битве на реке Терек. Повелитель пожаловал ему титул султана и дорогой халат с условием во всех действиях выказывать почтение наследнику его Мираншаху, а за славно выполненное обещание, данное им зимою прошлого года в письме к Мираншаху, по указу благословенного шейха Береке ширваншаху дают звание шейха ислама и абу и, следовательно, судьбу религии, в Ширване и исполнение указа о еретике Фазлуллахе вверяют ему лично. Повелителю известно, сообщали гонцы, что кое-кто из правителей, принявших учение еретика, ждет случая, чтобы со стороны Багдада и Рума наступать на его царство. Поэтому султан шейх Ибрагим не должен верить словам халифа еретика Али ан-Насими, ибо он такой же дьявол, как и его наставник, владеющий способностью надеть покров истины на заведомую ложь; шейх Береке предупреждает султана шейха Ибрагима, что если он, поддавшись дьявольским чарам, не поспешит с казнью еретика, то случится великое горе, ибо еретик вновь отравит ядом своего учения нутро принца Гёвхаршаха, который своей отвагой и верностью эмиру Тимуру только что вернулся на путь истины, и с помощью его будет покушаться на ширванский трон, а вместе с троном и на религию, и тогда шейх Береке с величайшим прискорбием вынужден будет послать указ о казни дорогого сына и наследника султана шейха Ибрагима - принца Гёвхаршаха. Для предотвращения такого несчастья необходимо, чтобы шейх Ибрагим, свершая первое свое богослужение, выразил готовность исполнить указ шейха Береке о казни; сошедши же с минбара, оделся в походное обмундирование и, не дожидаясь требования наследника Мираншаха, в сопровождении наблюдательного отряда эмира Тимура, доставил еретика на место казни, означенное в указе, своими глазами увидел, как его препроводят в ад в назидание непокорным и отступникам, после чего покаяться перед всевышним во всех своих грехах и вернуться. Если султан шейх Ибрагим выполнит предписание и докажет тем, свою преданность повелителю, то шейх Береке и эмиры обещают добиться для него отмены зависимости от наследника Мираншаха и высочайшего позволения чеканить монеты с собственным именем.

Донесения эти, доставленные одновременно ширваншаху в Шемаху, Мираншаху в Султанию, эмиру Гыймазу в стан под Алинджой, мозлане Таджэддину, а его стараниями - во все очаги хуруфвзма, оборвали жизнь нескольких десятков скакунов, которых в спешке загоняли насмерть. Фазлу, который узнал эту весть от Дервиша Гаджи, пришлось оторваться от работы над дастаном "Искендернамэ", который он начал еще в те дни, когда покинул Баку, продолжал в дни скитаний и надеялся здесь, в темнице, завершить, ибо по традиции каждый шейх Великой цепи должен был к концу жизни написать "Искендернамэ", в котором дал бы свое толкование легендарных похождений Искендера Великого в поисках правды на земле, и написал завещание на персидском и древнеиндийском языках, известных его халифам и рыцарям символического меча, а также на закодированном символическом языке, доступном всем хуруфитам. С помощью Дервиша Гаджи Фазл переслал списки своих сочинений мозлане Таджэддину, тот передал их Фатьме и мюридам, которые, собравшись неподалеку от Шемахи, ждали решения его судьбы; один же из списков, .по настоянию Фазла, вручил гасидам, чтобы те доставили его Сеиду и "тем дорогим", то есть халифам, с которыми Сеид должен был встретиться в Руме.

Когда и как увезли его? Сломившиеся духом после погрома шемахниские ремесленники затаились и ничего не видели. Уже потом, после того как увезли, прошел слух, что шах соблюдал строжайшую тайну по просьбе самого Фазла, мовланы Таджэддина и гатибов; поэтому в ночь отъезда были закрыты все крепостные ворота и погашены все огни, от факелоа. из Мраморной площади до буйных огней на крепостных башнях; от дворцовых ворот до главных городских ворот по обе стороны стояли конные миршабы, а дальше - вдоль караванной дороги - наблюдательный отряд Тимура на тысяче верблюдах и вместе с этим отрядом появился здесь изгнанный после погрома шейх Азам, прозванный в народе палачом. Говорили, он и па сей раз не добрался до эмира Тимура, потому что где-то в горах скончалась его дочь и, взяв на руки ее тело, он нес его до самого Малхама, где и похоронил. Шах же, услышав про это, послал в Малхам мулл, служек и гуламов, чтобы принять участие в похоронах. Узнав же о том, что шейх вместе с наблюдательным отрядом подошел к городским воротам, и с ним вооруженные черные мюриды и дервиши с батганами в руках, шах сам пошел на поклон к нему и пригласил войти в город, но шейх Азам не принял приглашения.

"Я не вступлю в гнездо ереси до тех пор, пока не очистится его отравленный воздух", - сказал он и, не считаясь с присутствием шаха, приказал воинам-тимуридам обезоружить

аскерхасов во главе с багадурами, согнать за крепостные ворота лжесадраддина-еретика и его двадцать пять гатибов с их семьями, разложить большие костры в тутовниках и предать

огню сначала жен и детей на глазах еретиков, потом их самих. Говорили, что шейх Азам, увидев, что черные мюриды, не торопясь с исполнением приказания, стали на глазах мужей раздевать их жен, очень удивился и обратился с возмущением: "Что вы делаете, дети мои?! Я сказал - предать огню! Не говорил же я вам - предать позору!" Слова его рассмешили

тимуридов, и, увидев, что они насилуют не только женщин, но и маленьких плачущих девочек, отнятых у матерей, он, сотрясаясь в ознобе, повернулся и пошел, спотыкаясь, и, упав где-то в пути, больше не поднялся.

Шах, наблюдая из окна второго этажа ханеги, как женщины, отпущенные тимуридами, собственными ногами идут в огонь, не обрадовался почему-то вести бесславной смерти ненавистного шейха Азама, а, схватившись за голову, вскричал: "Проклятье тебе, эмир Тимур!" - после чего в сопровождении гаджи Фиридуна немедленно отправился в темницу, где содержался Фазл, опустился перед ним на колени и просил за все содеянное прощения, и просил передать через гаджи Фиридуна всем мюридам его просьбу о прощении, и клялся, когда наступит срок и будет на то воля провидения, служить в едином царстве со столицей в Тебризе интересам хуруфитов и защищать их. Спустя недолго, после того как Высокоименитый с изъявлениями дружбы распростился с Фазлом, некто неопознанный бросился от дворцовых ворот в сторону ремесленных кварталов, крича вне себя: "Увели! Увели!"

Был ли это дервиш Гасан, находившийся в темнице при Фазле, или кто-то из обезоруженных аскерхасов или багадуров, но благодаря его отваге, хоть и был он тотчас схвачен, муэдзины всех двадцати четырех мечетей поднялись на минареты и обратились с мунаджатом, передали мюридам горестную весть.

А Фазла между тем вывели потайным ходом, ведущим из подземелья в диванхану, посадили там в железную клетку, и едва вынесли клетку с ним на Мраморную площадь, как черные мюриды, окружив ее, в минуту окрасили белоснежную хиргу Фазла в кровь. Эти люди, целый год жившие на дармовых хлебах шейха Азама, в резиденции которого было множество набитых доверху продовольственных колодцев, избалованные изысканными яствами, которые посылал им из своей кухни сам шах, и чудесным вином "рейхани", увидев труп своего благодетеля шейха Азама и поняв, что пришел конец вольготной; сытой жизни, готовы были сейчас выместить все на этом нечестивце, повинном во всех их бедах. Так они кричали, истыкая его тело сквозь прутья клетки ржавыми гвоздями до тех пор, пока джагатаи не вырвали у них из рук клетку, подняли ее на двухколесную одноконку и вывезли из города...

Именно в это время Фазл услышал вопли несчастного дервиша Гасана, который, видимо, сбежал из-под надзора гуламов, а вслед за воплями крики муэдзинов с минаретов.

Джагатаи остановили арбу с клеткой вблизи огромного костра, который со ста шагов..опалял .жаром лица, и воины наблюдательного отряда, которые, по-видимому ждали прибытия поверженного еретика, тотчас приступили к казни гатибов. Они по двое брали каждого гатиба за руки-ноги и, раскачав, бросали в самое пекло. Последним они бросили в огонь мовлану Таджэдднна. Претерпевшие тяготы семилетнего изгнания, ни разу не возроптавшие и достойно исполнявшие свой долг, они и мученическую смерть приняли, не смутившись духом. Мовлана Таджэддин, видевший муки и гибель всех, принял свою смерть со стойкостью Хакка.