Золотые яблоки солнца (The Golden Apples of the Sun), 1953 - Рэй Бредбери

– А ну, посмотрим, – медленно принялся считать отец. – Как раз к тому времени, примерно через сто тридцать дней, меня похоронят на кладбище Грин Лоун. – Он встал, бросил свою газету на пол. – Ей-Богу, я сейчас же поговорю с ней.

Он подошел и встал в дверях в гостиную, вперив взгляд в вальсирующую Марианну. "Ля", – подпевала она звучащей мелодии.

Откашлявшись, он вошел в комнату.

– Марианна, – сказал он.

– "Эта древняя черная магия…" – напевала Марианна. – Да?

Он смотрел, как извиваются в воздухе ее руки. Танцуя, она вдруг бросила на него горящий взгляд.

– Мне надо поговорить с тобой. Он подтянул галстук на шее.

– Да-ди-дум-дум-да-ди-дум-дум-дум, – напевала она.

– Ты слышишь меня? – вскричал он.

– Он такой симпатичный, – сказала она.

– Вероятно.

– Знаете, он кланяется и открывает передо мной двери, как настоящий дворецкий, и играет на трубе, как Гарри Джеймс, и сегодня утром он принес мне маргаритки.

– Не сомневаюсь.

– У него такие голубые глаза! – и она возвела очи к потолку.

Ничего достойного внимания он не смог узреть на потолке.

Продолжая танцевать, она не спускала глаз с потолка, он подошел, встал рядом с ней и тоже стал глядеть на потолок, но на нем не было ни пятен от дождя, ни трещины, и он вздохнул:

– Марианна.

– И мы ели омаров в кафе на реке.

– Омаров… Понятно, но все-таки нам не хотелось бы, чтобы ты ослабла, свалилась. Завтра, хотя бы на один день, ты останешься дома и поможешь своей тете Мэт вырезать салфетки…

– Да, сэр.

И, распустив крылышки, она закружилась по комнате.

– Ты слышала, что я тебе сказал? – спросил он.

– Да, – прошептала она. – Да. – Глаза у нее были закрыты. – О да, да, да. – Юбка взметнулась вокруг ее ног. – Дядя… – сказала она, склонив голову, покачиваясь.

– Так ты поможешь своей тете с салфетками? – вскричал он.

– Ее салфетками… – пробормотала она.

– Ну вот! – сказал он, усаживаясь на кухне с газетой в руках. – Вот я и поговорил с нею!

Но на следующее утро он, едва поднявшись с постели, услышал рык глушителя гоночного автомобиля и шаги сбегавшей по лестнице Марианны; на несколько секунд она задержалась в столовой, чтобы перехватить что-то вместо завтрака, затем остановилась перед зеркалом в ванной только для того, чтобы убедиться, что не бледна, и тут же внизу хлопнула входная дверь, послышался грохот удаляющейся машины и голоса громко распевающей парочки.

Отец схватился обеими руками за голову.

– Салфетки!.. – простонал он.

– Что? – спросила мать.

– Сальери, – сказал отец. – Сегодня утром мы посетим Сальери.

– Но Сальери открываются лишь после десяти.

– Я подожду, – решительно заявил отец, закрыв глаза.

В течение той ночи и еще семи безумных ночей качели у веранды, мерно поскрипывая, напевали: "назад-вперед, назад-вперед". Отец, притаившийся в гостиной, явно испытывал необыкновенное облегчение, когда потягивал свою десятицентовую сигару и черри, хотя свет от сигары освещал скорее трагическую маску, нежели лицо. Скрипнули качели. Он замер в ожидании следующего раза. До него доносились мягкие, как крылья бабочки, звуки, легкий смех и что-то очень нежное для маленьких девичьих ушек.

– Моя веранда, – шептал отец. – Мои качели, – жалобно обращался он к своей сигаре, глядя на нее. – Мой дом. – И он снова прислушивался в ожидании того, что опять раздастся скрип. – О Боже! – заключал он.

Он направился к своему рабочему столу и появился на веранде с масленкой в руках.

– Нет-нет. не вставайте. Не беспокойтесь. Я смажу вот здесь и тут.

И он смазал машинным маслом соединения в качелях. Было темно, и он не мог разглядеть Марианну, он ощущал только ее аромат. От запаха ее духов он чуть не свалился в розовый куст. Не видел он и ее дружка.

– Спокойной ночи, – пожелал он.

Он вернулся в дом, сел и уже больше не слышал скрипа качелей. Теперь до его слуха доносилось лишь легкое, как порхание мотылька, биение сердца Марианны.

– Он, должно быть, очень славный, – предположила, стоя в проеме кухонной двери, мама, вытиравшая обеденную посуду.

– Надеюсь, – буркнул отец. – Только благодаря этому я позволяю им каждую ночь качаться у нас на качелях!

– Уже столько дней они вместе, – заметила мама. – Если бы у этого молодого человека не было серьезных намерений, юная девушка не встречалась бы с ним так часто.

– Может, он сегодня вечером сделает ей предложение! – радостно предположил отец.

– Едва ли так скоро. Да и она еще слишком молода.

– Однако, – раздумывал он вслух, – все может случиться… Нет, это должно, черт его подери, случиться!

Бабушка хихикнула, тихо сидя в своем кресле в углу комнаты. По звучанию это похоже было на то, как если бы кто-то перевернул страницу в очень древней книге.

– Что тут смешного? – спросил отец.

– Подожди и увидишь, – ответила бабушка. – Завтра.

Отец уставился на нее, но она не произнесла больше ни слова.

– Так, так, – сказал за завтраком отец, внимательно, отечески разглядывая яйца. – Да, черт возьми, вчера вечером на веранде шепоту было еще больше. Как его зовут? Исак? Ну что ж, если я хоть немного смыслю в людях, по-моему, он вчера вечером сделал Марианне предложение – я даже уверен в этом!

– Это было бы прекрасно, – вздохнула мама, – Свадьба весной! Но так скоропалительно…

– Однако, – напыщенно заявил отец, – Марианна из тех девушек, которые выходят замуж молодыми и быстро. Не станем же мы мешать ей, а?

– На этот раз ты, пожалуй, прав, – согласилась мать. – Свадьба будет на славу. Будут весенние цветы, а Марианна в свадебном наряде, который я присмотрела у Хейдекеров на прошлой неделе, будет прекрасна.

И они в нетерпении стали глядеть на лестницу, ожидая появления Марианны.

– Простите, – проскрипела со своего места бабушка, разглядывая лежавший перед нею тост, – но я на вашем месте не торопилась бы таким образом избавиться от Марианны.

– Это почему же?

– Потому.

– Почему – потому?

– Я не люблю разрушать ваши планы, – прошелестела, посмеиваясь и покачивая своей крошечной головкой, бабушка. – Пока вы, драгоценные мои, беспокоились о том, как бы выдать Марианну замуж, я следила за ней. Вот уже семь дней я наблюдала, как ежедневно этот молодой человек подъезжал на своей машине и гудел в клаксон. Он скорее всего артист, или артист, умеющий мгновенно менять свою внешность, или что-то в этом роде.

– Что? – воскликнул отец.

– Вот именно, – сказала бабушка. – Потому что сначала он был юным блондином, а на следующий день – высоким брюнетом, во вторник это был парень с каштановыми усами, а в среду – рыжий красавчик, в пятницу он стал ниже ростом и вместо "форда" остановился под окном в "шевролете".