Высокий глерд - Гай Юлий Орловский

Она охнула:

— Выдали бы?

— Отдал бы, — уточнил я. — Но он оказался груб, а я эстет, знаете ли. В общем, я уговорил их отказаться от своей идеи.

Она прошептала, глядя на меня широко вытаращенными глазами:

— Это называется уговорили?

— Точно, — ответил я. — Я вообще человек вежливый и люблю уговаривать. Вас как, уговаривать надо?

Она тут же гордо выпрямилась, глаза блеснули гордостью и гневом.

— Я невинная!

— Правда? — переспросил я с сомнением. — Я думал, невинны только младенцы… Знал же, что церковь все врет.

— Я девственница, — уточнила она.

— Это легко исправить, — заметил я. — Не хотите? Ну как хотите, баба с воза… Я вообще–то на вашу невинность и не покушался. Я вообще–то не споку- сливый.

Она смерила меня недоверчивым взглядом.

— Точно?

— Даю слово, — заверил я. — Клянусь всем, чем только хотите. У меня, знаете ли, тут куча других соблазнов. Вообще–то, глердесса… слуги сейчас приготовят для вас комнату. Туда занесут кровать, если найдут, а не найдут, то сколотят, затащат кое–какую мебель, подметут, навесят шторы… В общем, завтра уже будет все готово. А сейчас как–то переживем ночь в одной кровати. К счастью, она достаточно широкая. Вы ляжете с краю или у стенки?

Она отшатнулась.

— Что такое… у стенки?

Я хлопнул себя по лбу, моя кровать под балдахином расположена почти посредине комнаты, как и положено, потому и шторы со всех сторон, чтобы хоть как–то сделать спальню из самой кровати в огромном зале.

— Ах да, стенка далековато… Справа или слева?

Она проговорила с негодованием:

— Вы ПОКЛЯЛИСЬ, что не покуситесь на мою девственность!

— Я и не собираюсь, — заверил я. — Но, во–первых, как я уже сказал, покои для вас будут готовить всю ночь, чтобы с утра вы могли туда перебраться, а пока что вот так. Во–вторых, я, как вы уже поняли, человек здесь новый, мне нужно освоиться. А вы, как местная, расскажете, как здесь и что. Это поможет мне легче вас защищать! Только для этого!

Она проговорила в сомнении:

— Честно? Только для этого?

— Ну да, — заверил я, подпустив в голос обиды. — А для чего еще? Мне срочно нужно узнать о замке и землях этого глерда Финлея Барклема, с кем он граничит еще, кто его соседи, в каких отношениях, на кого мне положиться, кого опасаться…

Она проговорила в затруднении:

— Это я знаю, наш замок по ту сторону границы, но близко. Хорошо, но только…

— Клянусь, — подтвердил я, — никаких посягательств на вашу девственность! А самое главное… со мной прибыл мой друг, а это такой жук, что обязательно лишит вас невинности. Он такой, предупреждаю.

— Ой!

— Потому, — закончил я, — как это ни странно прозвучит, но единственный шанс для вас сохранить невинность — разделить со мной ложе, но можно и постель. Повторяю, она такая широкая, что мы точно не подеремся за место.

— Ох, — сказала она таким несчастным голосом, словно очутилась между львом и крокодилом, — придется довериться вашему честному слову…

Утром она выглядела как нельзя больше ошалелая тем, что проделывали с нею и что проделывала она сама, спасая свою девственность, но я сделал вид, что ничего особенного не случилось, так, рутина, все норм, не хотите ли пирожные в постель?.. Ладно, тогда позавтракаем за столом…

Там она тоже то и дело краснела, встречаясь со мной взглядом, опускала глазки, свято уверенная, что развратнее ее нет женщины во всем королевстве, потом вдруг вспоминала, это вижу по вспыхнувшим глазам, что девственность все еще в неприкосновенности, так что по- прежнему невинна и чиста, можно смело и бесстыже смотреть всем в глаза.

Слуги подают еду на широких блюдах, холодное и жареное мясо, рыба, овощи и даже крупные гроздья винограда, светлого и черного. Ни вилок, ни даже ложек, да и зачем, руками хватать куда проще.

Еды вдоволь, а так как я родился во время изобилия, то совершенно к ней равнодушен, но чавкаю, чтобы поддерживать глердессу Николетту, она уплетает за обе щеки с явным удовольствием, нежная и трепетная, как экзотичная бабочка, но чистенькая и здоровая.

— Значит, — сказал я, продолжая разговор, начатый еще вчера вечером в постели, — королевство Уламрия сейчас выходит из рецессии… в смысле, восстанавливается после разгула мятежей Большого Крагена и Кровавой Охоты…

Она посмотрела на меня в замешательстве, даже перевела быстро–быстро взгляд на свою грудь, чего это я вдруг, помялась с ответом и предположила:

— Да, восстанавливается… это для вас плохо?

— Что вы, — воскликнул я, — как гуманист и миротворец, я дико рад и счастлив! Все должны жить мирно и счастливо!.. Правда, многие, разбогатев, почему–то начинают смотреть на бедных соседей и подумывать, как бы и тех обобрать… Дико, да? Все должно быть наоборот, но мы же люди, а не звери! Это зверь, если сыт, других не трогает, а человек, нажравшись, думает, на кого бы напасть…

— Ой, — сказала она опасливо, — неужели будет снова война?

— Как гуманист, — повторил я, — радуюсь успехам соседа. Как прожженный демократ, понимаю, что радоваться надо неуспехам, хотя это и неприлично, если вслух. Во всяком случае, теперь нужно смотреть внимательнее, что происходит на границе, что слишком уж близко…

— Да, — подтвердила она, — ваши владения не просто близко, а даже влезли клином в земли королевства Уламрии. Атам ближайший сосед…

— Финлей Барклем?

Она покачала головой.

— Нет, тот чуть дальше, но тоже не подарок. А еще ближе лорд Джеймс Велли.

— Лорд, — повторил я, — или глерд?

— В нашем королевстве знатных называют лордами, — объяснила она. — Джеймс Велли был великим воином, но сейчас живет уединенно, а замком и землями правят трое сыновей…

Глава 14

Вернулся Фицрой, усталый, покрытый пылью дорог, лошадь роняет клочья желтой пены, бока лоснятся.

Он спрыгнул и крикнул строго:

— Обтереть самыми мягкими полотенцами с головы до ног, покрыть поцелуями от ушей до копыт, поводить

по двору, пока не остынет, а потом хвалить, кормить и поить вволю, она сегодня превзошла себя! Умница моя!..

Я спросил с интересом:

— Как поездка?

— Ты богат, — сообщил он с удовольствием. — Я видел, получено нехилое состояние, но оказалось, даже больше, чем нехилое. Три села и семь деревень! Восемь озер! А какой лес, какой лес!

— Хорошие новости, — сказал я.

— А как у тебя?

— Семь трупов, — сообщил я. — Даже не знаю, это хорошо или плохо?

Он отшатнулся.

— Когда ты успеваешь?.. А насчет хорошо, это смотря к какой церкви принадлежишь.

— Правда? — спросил я. — Тогда можно я буду принадлежать то к одной церкви, то к другой?

Он хмыкнул.

— Думаешь, ты один такой?.. А что случилось?

— Пойдем в дом, — ответил я. — Перекусим, там и расскажу. Ты как, на аппетит подробности не влияют?

— Еще как влияют, — заверил он. — Да еще если с вином! Надеюсь, у бывшего хозяина хороший подвал? А то, стыдно признаться, я так и не посмотрел. Это непростительно. Старею.

— Я тоже, — признался я. — Вино и женщины — что может быть главнее? А мы то за свои шкуры трясемся, то вообще о государстве думаем, стыд какой!..

По дороге наверх он явно обратил внимание на то, что слуги носятся как угорелые, кланяются с охотой, во- обще–то как все ожили, вижу по его лицу, но он смолчал, и только когда поднимались по лестнице на третий этаж, сказал небрежно:

— ЕСЛИ не сегодня, то завтра с утра придут десять крепких мужиков и восемь женщин. А теперь рассказывай ты.

— Сядем за стол, — ответил я, — а то упадешь посреди коридора.

Он довольно хохотнул.

— Хорошее начало!

В комнату слуга внес и с поклоном переложил с подноса на стол две широкие тарелки с рубленым мясом, отдельно положил краюху хлеба.

— Пока не густо, — сказал Фицрой и, вытащив из ножен кинжал, принялся резать его на ломти. — Давай, что там за трупы?

Я начал рассказывать, не забывая про еду, раньше бы обязательно побежал к психоаналитику и, дрожа и заикаясь, начал бы рассказывать про убийство и умолял бы поскорее стереть из моей памяти такое шокирующее событие, а сейчас вот жру с аппетитом, чувствую вкус жареного мяса и свежего ароматного хлеба, явно пекли с добавкой каких–то трав…

Фицрой слушал внимательно, но забрасывать в пасть куски мяса не забывал, кивал, мычал одобрительно, один раз только уточнил, на каком расстоянии они были, когда я их перестрелял из магического арбалета, очень толковый и профессиональный вопрос, потом спросил заинтересованно:

— А сама глердесса где?

— Отдыхает в своих покоях, — отрезал я.

Он изумился: