Художественный мир Гоголя - Семен Машинский

Мысль Гоголя заключается еще и в том, что никакая ревизия не в состоянии ничего изменить в нынешних условиях. Тревога городничего в начале комедии оказалась зряшной. По-видимому, напрасной окажется и тревога, охватившая городничего в финале комедии при известии о приезде нового, «настоящего» ревизора. Правда, это известие, как гром с неба, поражает всю власть уездного городка. «Звук изумления единодушно излетает из дамских уст, — пишет в пояснении к тексту комедии Гоголь, — вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении». Последние слова жандарма производят на всех, по словам Гоголя, «электрическое потрясение». Следует знаменитая «немая сцена», которая длится полторы минуты. Полторы минуты! Невероятно долго! Это мера ужаса, охватившего всех персонажей комедии. Гоголь придавал этой сцене исключительное значение. Он подробно комментировал, как ее нужно поставить, разъяснял, в какой позе должно окаменеть каждое действующее лицо. Гоголю приписывается рисунок этой сцены, иногда воспроизводившийся в его собраниях сочинений.

Финал комедии — это момент наивысшего ее напряжения. Городничий и его компания потеряли голову. И было отчего потерять! Пока все суетились вокруг лжеревизора, приехал настоящий ревизор. Он мог приехать не сейчас, а еще день-два назад, инкогнито. Он, стало быть, имел уже возможность собрать материал об истинном положении дел в городе. Более того, он спокойно, со стороны, мог наблюдать всю кутерьму, которая творилась вокруг лжеревизора. Тут было немало оснований, чтобы городничему и всем чиновникам потерять голову. Гоголь в пояснении к тексту комедии так описывает картину изумления и ужаса городничего: он застывает посредине сцены «в виде столба с распростертыми руками и закинутою назад головою». Возвещение о приезде настоящего ревизора производит на него впечатление «громового удара». Тут апофеоз всей комедии. Сейчас городничему и его подчиненным придется расплачиваться за все безобразия, которые они творили. «Здесь уже не шутка, — комментирует Гоголь, — и положенье многих лиц почти трагическое» (IV, 118).

Чиновники уездного городка приняли проходимца, «фитюльку» за важную персону. Они совали ему взятки и радовались тому, что обманули ревизора, не подозревая, что сами окажутся обманутыми. Вот они все стоят в финале комедии, оглушенные и потрясенные случившимся. И каждый из них в отдельности и все они совокупно предстают перед зрителем, как пойманная на месте преступления шайка воров и казнокрадов, над которой великий писатель учинил публичную казнь смехом.

Жандарм в финале комедии — не реальный представитель высшей власти, это мечта Гоголя о возмездии. Но в «Ревизоре» не только обличаются казнокрады, взяточники, мошенники. Всей своей неумолимой художественной логикой комедия отрицала возможность суда над этими людьми и утверждала мысль, что прогнили не только чиновники провинциального городка, но и те, кто стоят над ними, что их ревизует, — вся государственная власть. Как писал Герцен: «У нас своим смехом и рукоплесканиями публика выражала протест против тупой и придирчивой администрации, против грабительской полиции всеобщего «дурного правления» (XIII, 174–175). В «Ревизоре», как и в «Мертвых душах», Герцен видел «страшную исповедь современной России» (VII, 229).

«Ревизор» явился выдающимся событием в истории русской литературы, особенно драматической. Еще при жизни Гоголя, в 1846 году, Тургенев прозорливо заметил, что «Ревизор» «указал дорогу, по которой со временем пойдет наша драматическая литература».[159] А тринадцать лет спустя Островский уже имел право свидетельствовать, что с Гоголя эта литература «стала на твердой почве действительности и идет по прямой дороге».[160]

Нелегко удалось Гоголю добиться разрешения поставить комедию на сцене. Театральная цензура всегда была в России еще более непреклонной, чем общая, литературная. Влиятельные друзья Гоголя Жуковский и М. Ю. Вьельгорский обратились с ходатайством к царю. Николай I, по всей вероятности, не разобравшись в существе комедии, разрешил ее постановку.

19 апреля 1836 года на сцене Александрийского театра в Петербурге состоялось первое представление «Ревизора». Зал был полон «блистательнейшей публики». В ложах и креслах партера сияли ордена министров и высшей петербургской знати. Перед самым началом представления в театр прибыл царь с наследником.

В спектакле были заняты лучшие петербургские актеры: Сосницкий — в роли Городничего, Афанасьев — в роли Осипа.

Поднялся занавес. Публика ожидала увидеть обычный на сцене Александрийского театра веселый фарс или забавный водевиль. Эти ожидания были тем более естественны, что роль Хлестакова была поручена Н. О. Дюру. Вначале в зрительном зале раздавался раскатистый смех. Но чем дальше, тем все более подозрительным казалось избранной публике то, что происходило на сцене. Уже после первого акта, свидетельствует очевидец, недоумение было написано на всех лицах зрителей, сидящих в партере и ложах. Смех становился все более сдержанным. К концу спектакля недоумение перешло в ярость.

Многие выражали неудовольствие, что комедию вообще допустили на сцену. Только теперь понял истинный смысл «Ревизора» и Николай I. Ему приписывается фраза, которую он будто бы произнес, выходя из ложи: «Ну и пьеска! Всем досталось, а мне — больше всех».[161]

Но тем дело не кончилось. Реакция поняла истинную силу «дьявольского смеха» Гоголя и увидела в нем своего смертельного врага.

Реакционная критика начала неслыханную свистопляску вокруг имени писателя. Его гениальную комедию стали третировать в печати как «грязное творение», как глупый фарс, недостойный искусства и ничего общего не имеющий с действительностью. «На злоупотреблениях административных нельзя основать настоящей комедии!»[162] — восклицал Булгарин. Буквально те же слова повторял Сенковский: «Из злоупотреблений никак нельзя писать комедий».[163] Статьи «Северной пчелы» и «Библиотеки для чтения» отражали стремление определенных кругов общества не только скомпрометировать пьесу Гоголя, но и уберечь театр от проникновения в него социально-обличительных идей. Отношение петербургской знати к Гоголю отчетливее всех выразил известный ретроград Ф. Ф. Вигель, писавший в конце мая 1836 года Загоскину: «Я знаю г. автора, это юная Россия во всей ее наглости и цинизме».[164] Гоголю угрожали кандалами и Сибирью.

В демократическом лагере «Ревизора» встретили восторженно. В. В. Стасов вспоминал, с каким энтузиазмом восприняла молодежь 30-х годов комедию Гоголя. «Все были в восторге, как и вся вообще тогдашняя молодежь, — писал он. Мы наизусть повторяли друг другу… целые сцены, длинные разговоры оттуда. Дома или в гостях нам приходилось нередко вступать в горячие прения с разными пожилыми (а иной раз, к стыду, даже и не пожилыми) людьми, негодовавшими на нового идола молодежи и уверявшими, что никакой натуры у Гоголя нет, что это все его собственные выдумки и карикатуры, что таких людей вовсе нет на свете, а если и есть, то их гораздо меньше бывает в целом городе, чем тут у него в одной комедии. Схватки выходили жаркие, продолжительные… но старики не могли изменить в нас ни единой черточки, и наше фанатическое обожание Гоголя разрасталось все только больше и больше».[165]

Некоторые современники воспринимали эту комедию как сатиру на самого Николая I. Уже упоминавшийся выше Н. И. Сазонов заметил однажды, что героем «Ревизора» является не кто иной, как «Николай, превращенный в мелкого чиновника».[166]

«Молодая Россия» увидела в «Ревизоре» не обличение злоупотреблений местной администрации, а нечто гораздо более существенное. Благодаря Гоголю, отмечал Н. П. Огарев, в русской литературе было выдвинуто на первый план «разрушение чиновничества», как один из «практических вопросов», возникавших в борьбе передовых сил страны против крепостничества. «Вся правительственная пошлость и своекорыстие вышли наружу, — писал Огарев. — Николай не понял и смеялся, а в сущности уважение к правительству было без возврата подточено в общественном сознании».[167]

25 мая 1836 года, через пять недель после премьеры в Александрийском театре, «Ревизор» был поставлен в Москве, на сцене Малого театра, с Щепкиным в роли городничего. В 8-м номере «Молвы» за 1836 год был напечатан восторженный отклик Белинского на этот спектакль. Критик приветствовал в «Ревизоре» «истинно художественное произведение», свидетельствующее о великом будущем русского национального театра. В комедии Гоголя Белинский увидел дальнейшее развитие тех сторон таланта писателя, которые отчетливо были выражены уже в повестях «Миргорода»: «оригинальный взгляд на вещи», «умение схватывать черты характеров» и «налагать на них печать типизма», «неистощимый гумор». Значение «Ревизора» для русской сцены Белинский усматривал в том, что она, наконец, станет «художественным представлением нашей общественной жизни». Среди исполнителей «Ревизора» на сцене Малого театра критик особенно выделял М. С. Щепкина, сценические принципы которого, по мнению Белинского, наиболее полно соответствовали духу драматургии Гоголя.