Влюбленные мошенники - Патриция Гэфни

– Пока прошло, но мне кажется, оно возвращается – зловеще предупредила Грейс.

Рубен крепко закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не. застонать. – Ну… это же не может длиться вечно. Скоро эта гадость выветрится.

– Когда?

– Скоро. Он ободряюще, похлопал ее по плечу т потянулся за простыней, чтобы ее укрыть. Россыпь испарины у нее на коже быстро высыхала, ее опять стала пробирать дрожь.

На какое-то время Грейс затихла, но потом вдруг огорошила его вопросом:

– А что такое «штаркер»?

– «Штаркер»? Крепкий парень. Герой.

– Похоже на немецкое слово.

– Совершенно верно, немецкое.

– Откуда ты знаешь немецкий? – спросила она, зевая.

– Я не знаю немецкого. Знаю только это слово. Подхватил у одной старой подружки. Ее звали Гретхен. Она была…

– Неважно.

Рубен с улыбкой запустил пальцы ей в волосы. Хорошо, что она так мало весит, подумал он: она растянулась поверх него, как спущенный воздушный шар.

– Откуда у тебя такие вьющиеся волосы? – спросил он, играя шелковистыми, упругими, как свежая древесная стружка, локонами.

– Мамино наследство.

– У нее они тоже были золотые?

– Угу. Я всегда ими любовалась. Она позволяла мне их расчесывать.

Грейс снова зевнула, и он почувствовал щекотку за ухом.

– Мамины духи пахли сиренью. Мне казалось, что это запах рая. – Язык у нее стал заплетаться. – Мама всегда душилась перед тем, как пойти куда-нибудь с одним из своих… кавалеров. Или когда один из них… приходил с визитом. Я всегда вспоминаю о ней, когда слышу запах сирени. И мне становится грустно.

Рубен лежал неподвижно, не смея даже дышать. Если бы она уснула, к нему одним махом вернулась бы вера в Бога, в силу молитвы, в загробную жизнь. В виде опыта он осторожно провел пальцем сверху вниз по ее позвоночнику: единственным ответом ему стало легкое посапывание. «Слава тебе, Господи!» – от всей души возблагодарил он Всевышнего.

Теперь надо было исхитриться и снять ее со своей груди, не разбудив. Ему до зарезу хотелось отхлебнуть добрый глоток виски. Она испустила глубокий судорожный вздох, и он опять замер. Ее волосы не пахли сиренью: от них пахло хвойным мылом из его ванной. Знакомый запах, исходивший от нее, казался ему экзотическим. Он приложил ладони к ее бокам, едва касаясь, просто чтобы ощутить ее. Кожа у нее была удивительная – мягче и нежнее, чем у младенца. И никакого мужа у нее не было. Даже одного, не говоря уж о двух.

Ее грудь равномерно вздымалась и опадала при каждом вздохе: это убедило его, что она спит. В ту же минуту лампа на другом конце комнаты зашипела и погасла. Рубен закрыл глаза в наступившей темноте, думая о том, как далеко придется топать до письменного стола, на котором осталась бутылка виски. Как холодно будет ступать босыми ногами по полу. Как тепло и приятно лежать в постели, даже выдерживая на себе сотню с чем-то фунтов веса Грейс. «Еще минутка, – пообещал себе Рубен, – и я пойду». Но через минуту он уже крепко спал, зарывшись носом в ее пахнущие хвоей волосы.

Он проснулся от холода в полном одиночестве. Утро еще не наступило: в комнате было темно. Рубен сел в постели и увидел у окна Грейс. Она отвела в сторону шторку и смотрела наружу. Когда он спустил ноги на пол, она оглянулась через плечо, но ничего не сказала. Следуя ее примеру, Рубен молча подошел к письменному столу, откупорил бутылку виски и отпил немного прямо из горлышка: гостиничный сервис в номерах «Баньон-Армз» не предусматривал стаканов. Пока дешевая выпивка согревала ему желудок, он заметил, что Грейс опять начала растирать себе предплечья в рукавах желтого халата. Отхлебнув еще глоток, Рубен подошел к ней.

– Хочешь глоточек? – предложил он, протягивая ей бутылку. – Тебе не повредит.

– Нет, спасибо.

Она нервно улыбнулась, окинув беспокойным взглядом его обнаженное тело, потом отвернулась и вновь уставилась в окно. Рубен поставил бутылку на подоконник. Когда он положил руку ей на затылок, Грейс оскалила зубы и запрокинула голову.

– Это уже не смешно, – сухо сказала она.

Он шагнул ей за спину и принялся растирать ее плечи.

– Не стоит так убиваться. Когда все кончится, ты взглянешь на это по-другому и…

– Нет. Ты, может быть, и взглянешь, а я – нет. Рубен улыбнулся про себя, думая о том, какая она чудачка: знает, что такое шпанская мушка, но понятия не имеет о том, как помочь себе самой. Должно быть, сказывалось католическое воспитание. Он обнял ее за талию, и она прислонилась к нему, согревая его своим телом. А он уже начал к ней привыкать, причем настолько, что ее кожа показалась ему продолжением его собственной.

– Могу я тебе чем-нибудь помочь? – спросил он как ни в чем не бывало и потерся носом о ее волосы.

Ответа пришлось ждать долго. Прошла целая минута прежде, чем она прошептала так тихо, что он едва расслышал:

– Да. Если ты не против.

Шелковое кимоно на ощупь напоминало теплую воду. Рубен развел полы в стороны и обнажил ее грудь.

– Ax, Грейси, – вздохнул он, не находя более подходящего слова, – ты такая… красивая.

– Рубен, ты вовсе не обязан ничего… говорить. Он прижался щекой к ее щеке.

– Думаешь, я это не взаправду?

Ее прелестные округлые груди были так полны, что едва умещались в его ладонях. Особенно ему понравилось наблюдать, как соски, словно набухшие весенние почки, выпирают у него между пальцами. – Я не знаю, – ответила она со вздохом.

– Красивее тебя я в жизни никого не встречал. Его руки спустились к животу.

– А какой прелестный пупочек.

Он легонько пощекотал крохотную впадинку.

– Ты самая красивая на свете. – Он провел пальцами, как гребешком, по мелким кудряшкам у нее между ног.

Грейс застонала и запрокинула голову ему на плечо.

– Раздвинь немного ножки, – предложил он слегка охрипшим голосом.

Она повиновалась, и его пальцы скользнули еще ниже, раскрывая влажное устье, раздвигая в стороны его бархатистые берега. Грейс ухватилась обеими, руками за поручень, служивший оконным ограждением. Тихие стоны вырывались из ее груди. Рубен прикасался к ней очень нежно и не усилил натиск, даже когда она принялась тереться щекой о его щеку, нарочно царапая кожу об отросшую за ночь щетину. При этом она без конца повторяла его имя, доводя его до безумия, она повторяла это имя снова и снова, без передышки, без перерыва между слогами, как бессмысленное заклинание. Его собственное самообладание было уж на пределе, и он позволил пальцам проникнуть внутрь, надеясь, что для нее так будет лучше: скорее настанет конец. Однако Грейс его удивила. Не размыкая объятий, она повернулась кругом в кольце его рук и заглянула ему в лицо.

– Отведи меня в постель. Разве ты не хочешь? Я хочу, чтобы у нас с тобой было все. Не только вот так, а по-настоящему. Ты и я, Рубен.