Брак по расчету - Фелиция Кингсли

Как уже вошло в традицию у нас с Джеммой, после приемов вечер заканчивается перепалкой, но сегодня у меня нет повода. Перемирие или нет, но традиции нужно уважать.

Что меня удивляет, так это с каким трудом я пытаюсь найти хоть какой-нибудь предлог, будто не желаю принимать тот факт, что впервые за все время я на нее не злюсь.

И должен признаться еще кое в чем, хотя я и пытался не обращать на этот факт внимания – до нынешнего момента: когда я спустился со сцены к Джемме после того, как она выиграла меня на аукционе своими «сто чертовых тысяч фунтов», вместо того чтобы бросать на нее полные ненависти взгляды исподлобья, я почувствовал покалывание в руках, подталкивающее меня обнять ее, и мне пришлось призвать на помощь весь свой самоконтроль, чтобы остаться на месте.

Объятия, которые воображало мое подсознание, были не дружеские. Отнюдь.

Она стояла там, с торжествующим выражением, уперев руки в бока, в этом длинном платье из серого атласа, которое так подчеркивало ягодицы, что с ума сошел бы даже монах.

Хватит!

Я качаю головой, точно хочу прогнать из мыслей картинку и сосредоточиться на дороге.

Джемма сидит рядом, закинув ногу на ногу, и смотрит в окно.

В темноте окно превратилось в зеркало, и я все еще вижу эту ее улыбку.

– Твою битву чеков с Порцией будут обсуждать месяцами.

– Кто-то должен был указать ей на ее место. И не важно, если на это потребовалось сто тысяч фунтов.

– Так в этом все дело? Тебе надо было выиграть у Порции?

– Да.

Что это за ощущение в груди? Надеюсь и хочу верить, что не разочарование! Да и потом, разочарование в чем?

– Кроме Порции, я бы сказала, многие другие дамы поняли, что с герцогиней Берлингем лучше не шутить.

– Уж точно ссориться с ней не стоит, – замечаю я.

– Уж тебе ли не знать.

– Сужу по собственному опыту.

Она поворачивается ко мне:

– Я так ужасна?

– Я должен ответить предельно откровенно?

– Шутишь, что ли? Нет! Когда женщине, вообще, нужен честный ответ?

– Я спросил, просто чтобы убедиться, учитывая, как ты стараешься быть непохожей на остальных женщин, – защищаюсь я.

– Да, что ж, в таком случае можешь быть предельно откровенным, а я, чтобы доказать, что отличаюсь от других женщин, не обижусь. Давай, выкладывай.

Не думая, я отвечаю:

– Ты не ужасна.

У Джеммы отвисает челюсть.

– Я же сказала, говори честно.

– Ты не ужасна. Может быть, вначале была, но со временем я привык, а ты много работала над собой, так что я бы сказал – нет, ты не ужасна.

– К такому ответу я была не готова.

– Как видишь, я вполне способен застать тебя врасплох, хоть ты и та еще скандалистка, которая всегда хочет оставить последнее слово за собой.

Когда мы возвращаемся в Денби-холл, все уже спят. Мы направляемся к своим комнатам, но сначала Джемма снимает туфли на каблуках, чтобы не шуметь. В этом особняке сто пятьдесят комнат, а она еще не поняла, что, как бы громко ни стучали каблуки, все равно никто не проснется. В каком-то сокровенном уголке сознания звучит слово «очаровательная», но я пытаюсь его игнорировать.

– Что ж, Джемма, – говорю я, как только мы подходим к своим дверям, – и снова твоя идея для тематического благотворительного вечера принесла успех. Должен признать, что, хоть ты и выходишь за привычные рамки, у тебя отлично получается.

– Спасибо, – отвечает она, глядя в пол. – Спокойной ночи.

Я уже переодеваюсь, когда слышу тихий стук в смежную дверь. Иду открывать и, повернув ключ, вижу там Джемму, все еще в вечернем платье.

– Я только хотела сказать, что мне жаль, что я включила тебя в аукцион джентльменов без твоего ведома. Надо было спросить. Спасибо, что согласился участвовать.

– Это же ради благотворительности. После первого шока я вполне справился.

– И… я хотела сказать, что рада, что победила Порцию на аукционе.

– Это я знаю.

Джемма медлит, а потом тихонько добавляет:

– Сто тысяч фунтов стерлингов потрачены не зря.

Я, приостановившись, с любопытством смотрю на нее, не очень понимая, о чем она говорит.

– Что ж, спокойной ночи, Эшфорд.

– Спокойной ночи.

Она уходит и закрывает за собой дверь. Вскоре я слышу такой же звук с ее стороны.

Жду пару секунд – но ничего. Целая минута – и все равно тишина.

В скважине не поворачивается ключ. Наверное, она забыла.

А что, если не забыла?

Что, если она не закрыла дверь на ключ специально?

Знает ли она, что я это заметил?

Чтобы избавиться от мыслей, которые донимали меня всю неделю с вечера аукциона джентльменов, я решаю поплавать в бассейне, надеясь, что это примирит меня с самим собой.

Открываю тяжелые дубовые двери, украшенные резьбой, и обнаруживаю, что мое последнее убежище, единственный уголок тишины и спокойствия, который остался в Денби, тоже уже осквернен.

Джемма, развалившись в надувном кресле, покачивается на воде, опустив одну ногу вниз, с бокалом шампанского в руке и непонятно зачем надетыми солнечными очками.

Мы же в помещении. Ладно, стеклянный купол над бассейном создает эффект «неба в комнате», и света действительно много, но, уверяю вас, солнечные очки – это уже перебор.

Бассейн велел построить мой прапрадедушка в начале двадцатого века, и в отличие от многих домов, где современные бассейны выглядят безвкусно и демонстративно, нашему старичку возраст придает определенное очарование.

– Вижу, ты устроилась со всеми удобствами, – замечаю я.

– Наверстываю упущенное время.

– А ты довольно быстро привыкаешь к роскоши.

Джемма опускает солнечные очки на нос и смотрит на меня:

– Это на мои деньги существует вся эта лачуга, разве нет?

– Мы разве не договорились, что ни к чему постоянно упоминать наше соглашение?

– На мой взгляд, мы в расчете, – отвечает она.

– Мы никогда не будем в расчете.

– Нет? – Джемма, опустив ноги в воду, с силой брызгает в моем направлении, намочив мне штаны до колен.

– Как по-взрослому, поздравляю. Ты довольна?

Она удовлетворенно кивает. Я уже разворачиваюсь к выходу, как замечаю у бортика бассейна ведерко с шампанским. Поднимаю его, поворачиваю бутылку:

– «Ла Кот Фарон… Жак Селосс»… А у тебя впечатляющие вкусы. – Бросаю на нее взгляд исподтишка – проверить, что она в зоне досягаемости. – В таком случае наслаждайся роскошной жизнью! – и плескаю в нее ледяной водой с растаявшим льдом.

– И это я веду себя по-детски! – возмущается она, соскальзывая со своего надувного кресла, и плывет по направлению к лесенке. – Эшфорд, чтоб тебя! Ты испортил момент моей внутренней медитации!

Она идет к плетеному шезлонгу и накидывает халат на плечи, ругаясь себе под нос. Пока я