Король - Тиффани Райз

— Каждую секунду. А тебе?

Сорен помолчал. Знак того, что он глубоко задумался, взвешивая свои слова.

— Интересно наблюдать, как ты реагируешь на разные типы прикосновений.

— Могу я к тебе прикоснуться? — спросил Кингсли. — Пожалуйста?

— Если ты настаиваешь. Хотя я не получу от этого удовольствия, так что не понимаю, почему ты так настаиваешь.

Кингсли услышал веселье в голосе Сорена. Он любил акцентировать многочисленные недостатки Кингсли — для Сорена Кингсли был пустой тратой времени. Он был слишком французом, не католиком, слишком сексуально-помешанным, недостаточно прилежным, недостаточно покорным, и, безусловно, ниже Сорена во всех смыслах — физически, морально и онтологически. Учитывая, что Сорен говорил подобные жестокие пустяки, когда они были наедине друг с другом, целуясь, лаская и трахая, Кингсли гадал действительно ли Сорен имел в виду их. Иногда у Кингсли возникало отчетливое ощущение, что он нравится Сорену. Он оплатил путешествие Мари-Лауры в Америку. Если это была не любовь, или, по крайней мере, влечение, тогда что это было?

— Тебе это может не понравиться, — ответил Кингсли. — Но я попробую.

Кингсли сел рядом с Сореном, лицом к нему. Сорен повернул голову и молча смотрел на него. Несомненно, Сорен ждал, что Кингсли прикоснется к одной из интимных частей его тела. Что Кингсли и сделал.

Он протянул руку и коснулся лица Сорена. От шока или удивления, Сорен отпрянул на дюйм. Кингсли подождал, снова протянул руку и прижал кончики пальцев к его щеке.

— Ты слишком бледный, — сказал Кингсли. — Каждый раз, когда я прикасаюсь к тебе, мне кажется, что твоя кожа будет холодной, как камень.

— В Мэне непросто загореть, — ответил Сорен. — Еще какие-нибудь жалобы на мою внешность?

— Твои ресницы слишком темные. — Кингсли провел подушечкой большого пальца по кончикам ресниц Сорена. — Из-за них мне трудно сконцентрироваться, когда я рядом с тобой.

— Я не приму мои ресницы в качестве оправдания за твое плохое поведение.

— Тогда тебе придется и дальше наказывать меня за него.

— Я намерен это сделать.

Кингсли наклонился вперед, обернул руки вокруг плеч Сорена и поцеловал его. Сорен ответил на поцелуй с удивительной нежностью и лаской. Обычно поцелуи Сорена оставляли синяки, которые Кингсли любил. Но и этот ему тоже нравился, руки Сорена на его обнаженной спине, и соединенные губы, их переплетающиеся языки… А потом, поскольку поцелуй был слишком идеальным, Кингсли испортил его смехом.

Сорен отстранился и уставился на него.

— Прости, — сказал Кингсли. — Никогда не думал…

— Никогда не думал о чем? — спросил Сорен.

— Никогда не думал, что буду целоваться с тобой на заднем сиденье машины. Мы можем сходить в кино сегодня вечером?

Сорен пристально смотрел на него.

— Оденься.

— Не останавливайся. Мы почти добрались до второй базы, — ответил Кингсли, продолжая смеяться. Он даже не переставал смеяться, когда Сорен толкнул его на пол машины.

— Мы должны остановиться, — сказал Сорен, из его глаз исчезло веселье. — Мы приехали.

Кингсли вскарабкался на сиденье и натянул футболку и жакет. Он провел рукой по волосам и поправил одежду.

— Что собираешься делать? — Кингсли заметил, как плотно сжался рот Сорена, как напряглась его челюсть.

— Молиться, чтобы Бог дал возможность говорить, — ответил он. — Надеюсь, она здесь.

— Разве Элизабет не сказала, что новая жена должна быть дома?

— Я говорил не о жене. Я говорил о сестре, ребенке. Клэр.

— Ты говорил ей три, oui? Она не младенцем, она дошкольник.

— Когда ты стал экспертом в развитии детей?

— Я не эксперт, но даже я знаю разницу между младенцем и дошкольником. — Фыркнул Кингсли, и Сорен прищурился на него. Может, в конце концов, его сегодня выпорят.

— Как твоя сестра узнала о новой жене?

— Ее мать наняла кого-то присматривать за активами отца. Элизабет держала меня в курсе. Мы знали, что он женился. До недавнего времени мы не знали, что у него родился еще один ребенок.

— Зачем ему держать это в тайне?

— Потому что он знает, что мы с Элизабет могли бы сделать нечто подобное.

Машина свернула на длинную, усаженную деревьями дорогу, и впереди показался большой особняк в английском стиле.

— И это все? — спросил Кингсли.

Сорен тупо уставился в окно, затем кивнул головой.

— Это замок, — продолжил Кингсли. — Ты вырос в замке.

— Это дом.

— Это чертовски огромный дом. — Великолепный, захватывающий дух, великолепный и внушительный. В отличие от Сорена.

— Я ненавижу его.

Кингсли вздохнул. Сорен рассказывал ему о жизни в этом доме.

— Я не виню тебя, mon ami.

Машина катилась по длинной подъездной дороге. Кингсли ощутил напряжение Сорена, как только они приблизились к дому.

— Что я могу сделать? — спросил Кингсли. — Чтобы помочь тебе, я имею в виду.

— Оставайся в машине. Если мне понадобится, чтобы ты подтвердил мою личность, я приду за тобой.

Машина остановилась в конце подъездной дорожки. Водитель вышел из машины и открыл дверь для Сорена. Поток холодного воздуха ударил в лицо Кингсли. Скоро пойдет снег. Кингсли надеялся на снег. Тогда он и Сорен снимут номер в отеле, может останутся там на несколько дней…

— Эй, — обратился Кингсли, и Сорен повернулся. — Могу я познакомиться с твоей сестрой?

— Клэр еще нет и трех лет. Если хочешь пофлиртовать с моей сестрой, нам стоит поехать к Элизабет.

— Я не собирался флиртовать, — ответил Кингсли, оскорбленный тем, что Сорен считал, будто секс был его единственным интересом в жизни. Самым большим, безусловно, но не единственным. — Я люблю детей.

Сорен прищурился и указал на сиденье машины.

— Жди, — сказал Сорен, будто это Кингсли был дошкольником.

Водитель вернулся в машину. Кингсли вышел из машины и стоял на холодном осеннем ветру. Длинное пальто Сорена обвивалось вокруг его ног, пока он шел к дому. Его голова была высоко поднята, глаза каменными, но при этом он выглядел как осужденный, идущий на собственную казнь.

Он позвонил в дверь, и та открылась. На пороге стояла женщина. Отцу Сорена сейчас должно было быть за пятьдесят, но эта женщина выглядела едва ли на тридцать. Молодая и красивая, темноволосая и стройная. Как называют таких женщин? Трофейная жена? Где-то он слышал это выражение. Юная девушка выходит за мужчину гораздо старше ее из-за денег. Будет ли ее вообще волновать, что ее муж изнасиловал свою вторую дочь? Или она считала, что риск оправдан жизнью в таком богатстве?

Кем бы она ни была, как бы ее ни звали, казалось, она была готова выслушать Сорена. Она не пригласила его войти, но и не захлопнула дверь перед его носом. Кто мог захлопнуть дверь перед таким лицом? Это все равно что