На пути "Тайфуна" - Александр Калмыков

   Приняв решение, я тут же принялся за реализацию своего плана. Вернее, я только связался с капитаном Соловьевым, а осуществлять самую трудную часть замысла предстояло уже ему.

   Через несколько часов мне уже доставили испуганного пленного офицера с искалеченной кистью руки. Он шел в сопровождении полкового особиста, не понимая, зачем его сюда привезли, и явно не ожидая ничего хорошего. Но все что я попросили его сделать, это предложить германскому командованию прислать офицера, желательно говорящего на русском или английском, для переговоров о передачи пленных немецких солдат. Растолковав немцу через переводчика, что от него требуется, мы с Таниным проводили его к передовым позициям, и вручив большую белую тряпку, привязанную к палке, показали куда идти. Не веря в свое освобождение, пленный еле передвигал ноги, поминутно оглядываясь. Наконец, убедившись что красные не собираются стрелять ему в спину, он быстро зашагал, сжимая белый флаг здоровой рукой. До леса, где начинались окопы противника, было километра два, но идти весь путь пешком ему не пришлось. Заметив своего офицера, немцы выслали ему навстречу мотоцикл, и быстро довезли к своим позициям.

   Ответного визита долго ждать не пришлось. Через пару часов из леса выехал тот же самый мотоцикл, в люльке которого сидел другой офицер, держащий белый флаг на высоком древке. Не доезжая до нас метров триста, мотоцикл остановился, и парламентер потопал к нам, настороженно озираясь.

   Прежде чем допустить немца ко мне, Танин лично обыскал его, и только убедившись в отсутствии оружия, пропустил дальше.

  -- Я лейтенант Браун. У нас не нашлось владеющих русским языком, но я хорошо говорю на английском - обратился он к нам - Что вы хотите нам сказать?

  -- Я предлагаю вам принять раненых, находящихся у нас в плену.

  -- Сколько вы хотите передать, и на каких условиях?

  -- Человек двести, в основном с ампутированными конечностями. Их состояние стабильное, но требуется хороший уход, а главное, достаточное питание и много лекарств. Как вы понимаете, мы даже свои красноармейцам не можем предоставить таких условий.

  -- Как я полагаю, вы хотите спихнуть нам инвалидов, не способных работать на ваших рудниках, а сами раструбите на весь мир о своем гуманизме.

  -- Знаете что, - вспылил я - вы захватили почти всю Европу которую заставляете работать на себя, вы сжигаете у нас целые деревни вместе с жителями, и еще осмеливаетесь говорить о гуманизме. Если же вас волнует реклама этой операции, то я гарантирую, что все ограничится вот такусенькой заметкой в газете - я показал сложенные щепоткой пальцы. - Причем все будет мотивировано исключительно нехваткой медикаментов в наших госпиталях.

  -- Разумеется, мы согласны, - поспешно ответил Браун, - я просто высказал свое личное мнение. А что вы хотите взамен?

  -- Сэкономить на лекарствах и питании для пленных. Я знаю, что наших раненных вы никогда не лечите, и сразу добиваете тех, кто не может сам идти. Так что двести инвалидов из числа наших пленных вы при всем желании найти не смогли бы. А менять здоровых на раненых здравый смысл вам не позволит. Так ведь?

  -- Я попробую что-нибудь сделать, но не обещаю.

  -- Ну, если вы согласны, то к вечеру подгоняйте сюда грузовик. Мы выставим флаг с красным крестом - это будет сигналом о том, что раненых привезли.

   Соловьев свое обещание выполнил, и к нам действительно привезли почти сотню пленных. Где особист смог их найти, и какие полномочия он предъявлял, чтобы их забрать, меня не интересовало. Раз капитан обещал сделать то, что я прошу, значит, власти на это у него хватит.

   Хотя среди раненых были и лежачие, но большинство все же передвигалось самостоятельно. Были и с целыми конечностями. Я даже немного встревожился, вдруг эти фрицы вылечатся, и снова вернуться на фронт. Но Танин заверил меня, что врачи отбирали только непригодных к военной службе.

   Едва бойцы развернули полотнище с намалеванным красным крестом, как из леса выехал грузовик. Первым рейсом забрали унтеров и офицеров, которых было не так уж и мало. Одни шли к машине сами, других несли на носилках. Санитары, сопровождавшие пленных, помогали им поудобнее устроиться в кузове, который предусмотрительно был выложен матрасами. Выглядели немцы ошарашено, так как водитель и приехавший с ним врач уже сообщили им об освобождении из плена. Когда грузовик вернулся из рейса, рядовые солдаты уже чуть ли не дрались за место в очереди. Все спешили вернуться домой, и боялись, что красные вдруг передумают отпускать их.

   Когда я утром снова приехал на передовую, здесь толпилось уже больше двух сотен немцев, перемотанных бинтами. Они сидели и лежали на повозках, оживленно переговариваясь. Даже лежачие больные, которые не могли встать, пытались приподняться и посмотреть, не едут ли за ними. Переводчик расхаживал среди них, и охрипшим голосом что-то повторял по-немецки.

   Видимо, разглядев в бинокль, что клиентов стало еще больше, немцы теперь прислали сразу три машины. Вместе с водителями приехал и лейтенант Браун. На этот раз он видимо получил особые указания и теперь сверлил меня глазами, стараясь хорошенько запомнить, только что не фотографировал. И действительно, немного помявшись, офицер предложил мне сделать совместную фотографию. Мой вежливый отказ он воспринял как должное. Все время, пока шла перевозка, Браун топтался поблизости, а когда в кузов погрузили последних солдат, он подошел ко мне с заговорщицким видом.

  -- Герр офицер, вы честно выполнили свои обещания, хотя мы ничего не гарантировали вам взамен. Но я могу вас порадовать. Мое командование с удовольствием пошло мне навстречу и распорядилось передать вам взамен ваших людей. Правда, советских пленных мы успели собрать немного, зато можем предоставить вам тысячу мирных жителей. Я полагаю, что несколько крестьянок и детей стоят одного нашего солдата, пусть даже искалеченного.

  -- Надеюсь, вы отбирали их только на добровольной основе.

  -- Честно говоря, мы просто отдадим вам жителей сел, лежащих в прифронтовой полосе. Их все равно приходится выгонять из своих домов, чтобы разместить наших солдат, так что они будут только рады. К тому же, - офицер наклонился поближе, якобы чтобы доверительно прошептать мне в ухо, а на самом деле, с целью еще лучше разглядеть меня - здесь нам с самого начала были не рады, в отличии от ваших западных областей. А за месяц оккупации нас стали ненавидеть все, даже полицейские, которые нам служат.

   Возить наших людей на машинах немцы, конечно, не стали, и погнали их своим ходом. Люди несли с собой большие узлы, в которых теперь заключалось все их имущество. Несколько счастливчиков везло свой скарб и детей на телегах, влекомых старыми клячами, не реквизированными немцами из-за своего почтенного возраста.

   Неожиданное появление тысячной толпы беженцев внесло такое замешательство, что я всерьез опасался, что противник воспользуется этим и неожиданно нападет. Но к счастью, немцы пока еще не подготовились к наступлению.

   Освобождение советских граждан повлекло за собой одну маленькую проблему. К нам приехал начальник политотдела дивизии Евдокимов, которого я до этого видел только один раз - во время награждения. Сначала он поблагодарил меня за все хорошее, что я сделал, а потом прозрачно намекнул, что готов принять мое заявление о приеме в партию.

   - Я готов дать вам свою рекомендацию. А вторую напишет товарищ Абрамавичюс. Это наш инструктор по агитации.

   Евдокимов ждал моего ответа, а я рассматривал инструктора и пытался сообразить, похож ли он на будущего олигарха, которому вполне мог приходится дедушкой. Хотя вряд ли. Кажется, дед будущего начальника Чукотки был не комиссаром, а совсем наоборот - политзаключенным, и сразу после присоединения Литвы его сослали в Сибирь.

   Наконец, вернувшись к вопросу, я придумал хитрую уловку, как мне избежать партийности. Со школы не люблю все эти собрания и тягомотину, которыми мучили пионеров и комсомольцев.

   - Не могу, товарищ полковой комиссар. А по какой причине, вам объяснит начальник особого отдела дивизии.

   Замполит помрачнел, но выразил надежду, что среди комсомольцев и беспартийных моей роты найдется много достойных людей, которые хотят вступить в партию. Разумеется, я с ним согласился. Да и не возвращаться же ему назад без добычи.

   К моему удивлению, желающих нашлось предостаточно. А узнав, что заявления принимает целый полковник, к нему ринулись все, кто провел на фронте хотя бы пару недель. Даже несколько бойцов, побывавших в плену, но отличившихся в последнем бою, набрались смелости и пристроились к хвосту очереди.

   Больше всего меня тревожило, что германское командование может поменять свои планы. Хотя я и понимал, что причин для беспокойства, в общем-то нет, но весь день 30 сентября провел как на иголках. К вечеру Соловьев привез мне хорошие новости. Наступление танковых дивизий на Севск началось там, где и планировалось, и наткнулось на подготовленную линию оборону. Вместо шестидесяти километров немцам удалось пройти за день только десять, и то лишь потому, что так было запланировано нашим командованием. Теперь вместо стремительного рывка танковой группе Гудериана предстоит медленно пробивать оборону наших войск, насыщенную противотанковыми орудиями. Выигрыш во времени, который получил Брянский фронт, будет использован для создания новых оборонительных рубежей.