Марь - Татьяна Владимировна Корсакова

Феликс уставился на нее растерянно и испуганно. Офицер нахмурился, дожидаясь перевода.

— Переводи, — приказала баба Марфа.

— Бабушка…

— Молчи, Стэфа! Пусть этот щенок переведет мои слова.

Феликс дернулся всем телом, словно стряхивая с себя оцепенение, развернулся к офицеру и что-то быстро залопотал по-немецки. Голос его дрожал еще сильнее.

Из спальни донесся громкий плач, а через мгновение тот самый толстяк выволок в переднюю комнату вырывающуюся Катюшу. Стеша попыталась броситься к сестре, но ей в живот снова уперся ствол автомата. Катюша захлебнулась криком и замолчала. Смотрела она только на Стешу. А Стеша смотрела внутрь себя, по кусочкам, по крупицам собирая силу, словно змея, готовясь к броску.

— Стэфа, успокойся, — сказала баба Марфа, поглядывая на стоящее на табурете ведро с водой. Воду на глазах покрывала корка льда. — Эти люди скоро уйдут.

Стеша хотела сказать, что это не люди, но прикусила язык. Тем временем снова заговорил офицер. Он смотрел только на Стешу и обращался только к ней.

— Господин офицер желает знать, не видела ли фройляйн кого-то из посторонних. Не приходили ли в этот дом партизаны? — перевел Феликс. Вид у него был одновременно несчастный и смущенный.

— Нет! — Стеша замотала головой. — Нет, что вы?!

Когда-то давно, в счастливое довоенное время, она ходила в театральный кружок. Родители считали ее талантливой, но она знала цену своим слабым потугам, поэтому в кружке задержалась меньше чем на год. И вот теперь Стеша вспомнила все, чему ее учили тогда, и таки открыла в себе актерское мастерство!

— Господин офицер! — Она сложила руки в умоляющем жесте. Она смотрела только на него, прямо в его холодные голубые глаза смотрела. — Молю вас! Ни я, ни моя бабушка никого не видели вот уже почти месяц. Мы живем уединенно! Господин офицер, прошу вас! Ваши солдаты пугают мою сестру!

Она говорила быстро и страстно, словно признавалась этому зверю в любви. Если бы потребовалось, она бы и в любви призналась!

Не пришлось. Выслушав перевод, офицер коротко кивнул, что-то сказал толстяку, и тот опустил автомат. Немцы убрались так же быстро, как появились. Стеша едва успела перевести дух и уложить перепуганную Катюшу в постель, как петли входной двери опять заскрипели, впуская очередного незваного гостя.

— Все хорошо, спи, — шепнула она на ухо сестре и снова вышла в переднюю комнату.

На стуле, положив на стол черные лайковые перчатки и фетровую шляпу, сидел фон Лангер. Феликс Фишер маячил у двери, не решаясь ни выйти, ни войти внутрь.

Баба Марфа стояла посреди комнаты. Руки ее были скрещены на груди, на лице застыла маска равнодушной невозмутимости.

— Доброй ночи, фройляйн Стефания, — сказал фон Лангер с улыбкой, от которой у Стеши перехватило дыхание. Улыбка эта вызывала в ее душе те же чувства, что и оскал угарника.

— Здравствуйте. — Она встала рядом с бабой Марфой.

— Вы уже слышали про диверсию на железнодорожных путях? — начал он светским тоном, а потом перевел взгляд на Феликса. — Уверен, что слышали. Я распорядился, чтобы мой помощник все вам разъяснил. Для этого мне пришлось вытащить его из теплой кровати и напомнить, что долг каждого немца — служить своему фюреру в любое время дня и ночи. Так, Феликс?

Парнишка что-то ответил ему по-немецки. Лицо его из свекольно-красного сделалось смертельно-бледным.

— Я вижу, вы уже в курсе. — Фон Лангер удовлетворенно кивнул. — И уверен, понимаете, что подобное злодеяние не может остаться безнаказанным. Необходимо найти и наказать не только диверсантов, но и их пособников. — Стекла его очков хищно блеснули. Или это блеснули глаза за стеклами? — Уверен, вы слышали, что кое-какие упреждающие меры уже были приняты в этой вашей деревне… — Фон Лангер прищелкнул пальцами, словно помогая себе вспомнить название деревни.

Баба Марфа и Стеша молчали. Феликс прижался к стене и, казалось, хотел с этой стеной слиться. Фон Лангер бросил на него насмешливо-неодобрительный взгляд, продолжил:

— Мой юный друг считает эти меры излишне строгими.

Феликс побледнел еще сильнее. Стеше показалось, что еще чуть-чуть и он упадет в обморок.

— Мы ничего не знаем, — заговорила, наконец, баба Марфа.

— Разве, фрау Марфа? А мне казалось, что здесь ничто не может случиться без вашего ведома.

— Ты преувеличиваешь мою значимость, Герхард. — Баба Марфа покачала головой.

— Не думаю. Тетушка Ханна рассказывала мне о вас много интересного. — Тонкие губы фон Лангера снова растянулись в змеиной улыбке.

— Анна была психически нездорова. Мы оба это знаем.

— Лишь в последний год своей жизни. До этого ее можно было назвать весьма здравомыслящей особой.

Баба Марфа ничего не ответила. Но Стеша кожей чувствовала исходящую от нее ярость. Эта ярость была хорошо обуздана и не видна посторонним. В отличие от Стеши, ее бабушка великолепно умела владеть собой. На не обезображенной ожогом стороне ее лица не дрогнул ни один мускул.

— А в последний год бедняжку терзали кошмары, — продолжил фон Лангер. — Она чувствовала себя одинокой и потерянной.

— Что ей снилось? — спросила вдруг баба Марфа. Голос ее звучал ровно, почти равнодушно, но Стеша понимала: ей было важно узнать, что снилось перед смертью женщине, которую фон Лангер называл тетушкой Ханной, а сама она — Анной.

— Вам интересно, фрау Марфа? — Тонкие пальцы немца забарабанили по столу.

— Любопытно.

— Ей снились звери. Она называла их псами Мари. — Стеша затаила дыхание. — Удивительные создания, если верить ее кошмарам. Или все-таки воспоминаниям? Вы что-нибудь слышали о подобных зверях?

— Болотные псы. — Баба Марфа кивнула. — Одичавшие, забывшие людей. Здесь все знают, кто такие псы Мари.

— И вы их видели своими собственными глазами? — спросил фон Лангер. Стекла его очков снова блеснули.

— Я нет.

— А тетушка Ханна?

— Ты должен был спросить у нее самой.

— Как-то не сподобился. — Фон Лангер печально