Смерть в душе. Странная дружба - Жан-Поль Сартр

Только тогда… На сей раз на него смотрит Шнейдер, он как будто читает его мысли. Жесткий взгляд. Брюне отвечает на его взгляд. «Это будет трудно», — говорит Шнейдер. Брюне ждет, подняв брови. Шнейдер повторяет: «Это будет трудно». — «Что будет трудно?» — «Сделать людей сознательными. Мы не класс. Мы только стадо. Мало рабочих: крестьяне, мелкие буржуа. Мы даже не работаем: мы заняты невесть чем». — «Не волнуйся, — невольно говорит Брюне. — Мы будем работать…» — «Да, конечно. Но как рабы, это совсем не та работа, которая раскрепощает, и мы никогда не станем им опорой. На какое общее действие мы способны? Забастовка придает забастовщикам сознание собственной силы. Но даже если все французские пленные будут сидеть сложа руки, немецкой экономике от этого не станет хуже». Они холодно смотрят друг на друга; Брюне думает: «Значит, ты меня узнал, тем хуже для тебя, я буду тебя остерегаться». Вдруг ненависть воспламеняет лицо Шнейдера, но оно тут же гаснет. Брюне так и не знает, кому она была адресована. Чей-то удивленный и восхищенный голос: «Фриц!» — «Где? Где?» Все поднимают головы. На левой сторожевой вышке появился солдат в каске, с автоматом в руках и гранатой в сапоге; другой идет за ним с винтовкой. «Что ж, — говорит кто-то, — они не слишком торопились нами заняться». У всех облегченный вид: вот и вернулся мир людей со своими законами, своими правилами и запретами; это хоть по-человечески. Все смотрят на другую вышку. Она еще пуста, но люди доверчиво ждут, как ждут, когда откроется окошечко почты или проедет голубой экспресс. На уровне стены появляется каска, потом две: два чудища в касках, они вдвоем несут пулемет, устанавливают его на треноге и нацеливают на пленных. Никто не боится; люди занимают свои места: две вышки оснащены, бодрствующие часовые на гребне стены возвещают ночь без приключений; никакой приказ не вытащит пленных из сна, чтобы снова погнать по дороге; они чувствуют себя в безопасности. Высокий малый в очках в металлической оправе вытащил из кармана требник и, бормоча, принялся читать его. «Вербует», — думает Брюне. Но гнев его поверхностен и по-настоящему его не затрагивает. Он отдыхает. Впервые за пятнадцать лет день тянется медленно, заканчивается прекрасным вечером, и нет необходимости что-то делать. Былой досуг поднимается откуда-то из его детства, небо здесь невысокое, оно лежит на стене, совсем розовое, близкое. Брюне глядит на него с неким смущением, потом смотрит на людей, которые шевелятся у его ног, все они шепчутся, складывают и раскладывают свое снаряжение: эмигранты на палубе парохода. Он думает: «Они не виноваты», и ему хочется им улыбнуться. Он чувствует, что у него болят ноги, он садится рядом со Шнейдером, расшнуровывает обувь. Он зевает, он чувствует, что его тело бесполезно, как это небо, он говорит: «Холодеет». Завтра он возьмется за дело. На земле сыро, он слышит негромкое пощелкивание трещотки, пощелкивание неравномерное и частое, он слушает его, пытается найти в нем какой-то ритм, от нечего делать воображает, что это морзянка, и вдруг понимает: «Это кто-то стучит зубами». Он выпрямляется; перед собой он различает совершенно голую спину с черным струпом, это тот человек, который кричал на дороге, он подползает к нему: у того гусиная кожа. «Эй!» — окликает его Брюне. Человек не отвечает. Брюне вынимает из рюкзака свой свитер. «Эй!» — он касается голого плеча, человек начинает вопить; он оборачивается и смотрит на Брюне, тяжело дыша, сопли текут из ноздрей до рта. Брюне впервые видит его лицо: это красивый, совсем молодой парень с синими щеками и глубокими, но лишенными ресниц глазами. «Не волнуйся, дружок, — мягко говорит Брюне. — Я просто хочу дать тебе свитер». Тот боязливо берет свитер, послушно натягивает его на себя и остается неподвижным, растопырив руки. Рукава слишком длинны, они прикрывают ему кисти рук. Брюне смеется: «Подкати их». Малый не отвечает, он продолжает стучать зубами; Брюне берет его за руки и закатывает рукава. «Это будет сегодня вечером», — говорит тот. — «Вот как? — спрашивает Брюне. — А что будет сегодня вечером?» — «Нам устроят бойню», — отвечает парень. — «Ладно, — говорит Брюне. — Ладно. Ладно». Он роется в карманах парня, вынимает грязный, в пятнах крови носовой платок, выбрасывает его, берет свой собственный и протягивает его: «А пока высморкайся». Парень сморкается, кладет платок в карман и начинает бессвязно бормотать. Брюне ласково гладит его по голове, как гладят животное, приговаривает: «Ты прав». Тот успокаивается, его зубы больше не стучат. Брюне поворачивается к его соседям: «Кто его знает?» Маленький брюнет с живым лицом приподнимается на локтях. «Это Шарпен», — говорит он. — «Присматривай за ним, — просит Брюне. — Как бы он не наделал глупостей». — «Ладно, буду за ним приглядывать», — соглашается брюнет. — «Как тебя зовут?» — «Вернье». — «Что ты делал до войны?» — «Я был наборщиком в Лионе». Наборщик: один шанс из трех; я с ним завтра потолкую. «Доброй ночи», — говорит Брюне. — «Доброй ночи», — отвечает наборщик. Брюне возвращается на свое место. Он садится и подводит итог: Мулю — определенно, коммерсант, от него толку мало. От сержанта тоже: неисправимый, видимо, близок к фашиствующим типам. Ламбер: бузотер. Сейчас в состоянии полного разложения, циник. Но попробуй привлечь. Северянин: из крестьян. Не стоит труда. Крестьян Брюне не любит. Блондинчик: Ламбер и он — два сапога пара; но блондинчик умнее, и потом, он имеет уважение к труду, можно считать, дело в шляпе. Наборщик даже, возможно, молодой товарищ. Брюне бросает взгляд на Шнейдера, который неподвижно курит, широко открыв глаза. «С этим посмотрим». Священник положил требник, теперь он говорит; лежащие рядом с ним три молодых человека набожно внемлют ему. Уже минус трое: «Он превзошел меня в скорости, во всяком случае поначалу. Им везет, — думает Брюне, — они могут работать в открытую; в воскресенье они устроят мессу». Мулю вздыхает: «Сегодня вечером они уже не приедут». — «Кто?» — спрашивает Ламбер. — «Грузовики, уже слишком темно». Он ложится на землю и кладет голову на рюкзак. «Подожди, — говорит Ламбер, — у меня есть палатка. Сколько нас?» — «Семеро», — отвечает Мулю. — «Семеро, — размышляет Ламбер, — все на ней уместятся». Он расстилает палатку у крыльца: «У кого есть одеяла?» Мулю вынимает свое, сержант и северянин разворачивают свои; у блондинчика нет, у Брюне тоже. «Ничего, — говорит Ламбер, — устроимся». Из тени выделяется робкое улыбающееся лицо: «Если вы мне позволите лечь на палатке, я тоже поделюсь своим одеялом». Ламбер и блондинчик холодно смотрят на постороннего. «Нет, тебе не хватит места», — говорит блондинчик. И Мулю любезнее добавляет: «Понимаешь, мы тут все