Инструктор спецназа ГРУ - Андрей Воронин

Калищук пригласил старлея войти, усадил его за столиком в беседке и мигнул ребятам. Ребята моментально организовали ледяную водочку и все, что к ней полагается. Участковый для вида поотнекивался, но в конце концов сдвинул на затылок фуражку, обнажая потный незагорелый лоб. Через полчаса он уже горячо соглашался, что да, в поселке живут сплошные козлы, которые не понимают, что если у одного из ребят день рождения, то надобно же дать салют из всех стволов; что, конечно же, выпить в день рождения — святое дело, а тут уж недалеко и до сломанных ворот и простреленного забора; что, в самом деле, раз никто не пострадал, то и жаловаться не на что и не о чем тут говорить; и что, наконец, прапорщик Федя Калищук лучший его друг и отец родной.

Нагруженный двумя бутылками водки и пакетом импортной снеди в ярких упаковках, мент отбыл, с видимым усилием взобравшись в кабину своего «уазика». Вопрос был исчерпан, а тем временем воины под руководством своего красноносого полководца приладили на место ворота и в течение получаса, работая с похвальным усердием, в пять кистей замазали их черной краской. Калищук проверил работу, скупо похвалил и вынес семь бутылок водки — по одной на брата и две лейтенанту, раз уж он так страдает без цирроза печени. Один из подчиненных прапорщика выгнал из гаража микроавтобус и повез эту банду туда, откуда они приехали.

Калищук как раз стоял на подъездной дорожке, задумчиво разглядывая ворота, когда в кармане комбинезона запищал телефон. Звонил генерал Драчев.

— Калищук?

— Так точно, товарищ генерал.

— Где твой полковник?

— Не могу знать, товарищ генерал. Укатил куда-то на своем «мерее». С собой взял двоих в штатском, но с автоматами.

— Интересно… Чем он там вообще у тебя сегодня занимался?

— Утром что-то делал с магнитофоном — кажись, переписывал что-то. Мне показалось, что я слышал ваш голос.

— Вот мухомор, — сказал генерал. — Он меня, выходит, записывал.

— Похоже на то, товарищ генерал.

— Вот что, прапорщик: надо эти кассеты найти и уничтожить. Сжечь, например, чтоб ни сантиметра пленки не осталось. Полковника своего не бойся, он погорел, как швед под Полтавой. Сделаешь и беги оттуда куда глаза глядят. Он тебя искать не станет, не до тебя ему будет. Только кассеты сначала уничтожь, не то я тебя, засранца, из-под земли достану.

— Как можно, товарищ генерал. Все будет в лучшем виде.

— Смотри у меня… Порядок-то навел там у себя?

— Какой порядок?

— Уставной. А то твой полковник мне нынче жаловался, что у вас всю ночь какие-то неуставные взаимоотношения творились: не то вы кого-то трахали, не то вас…

— А, это… Так точно, товарищ генерал, было дело. Уже все в порядке.

— Зря старался, прапорщик. Никому это теперь не надо, вот разве что новый хозяин порадуется. Так, говоришь, полковник уехал?

— Так точно.

— И давно?

— Да уж порядком. Часа два, наверное, прошло, не меньше.

— Ладно, прапорщик, действуй. Думаю, я твоего полковника вот-вот повстречаю. Привет передать?

— Как хотите… Виноват. Не могу знать, товарищ генерал!

— Передам… Отбой.

Прапорщик вошел в дом и направился к кабинету хозяина. Кабинет оказался запертым на ключ. Калищук только хмыкнул — будучи начальником охраны, он единственный во всем доме имел дубликаты ключей от каждой двери. Мелодично позвенев связкой, он выбрал нужный и отпер дверь.

Войдя, прапорщик быстрым взглядом пробежался по периметру кабинета, обставленного импортной офисной мебелью. Калищуку новая мебель нравилась: во-первых, она была красива, а во-вторых, удобна во всех отношениях. Все поверхности легко просматривались, стеклянные дверцы шкафов ничего не скрывали.

Прямо на письменном столе полковника стоял большой двухкассетный «Панасоник». Прапорщик подошел поближе и заглянул в кассетоприемники. Оба были пусты, чего и следовало ожидать. Собственно, прапорщик был уверен, что если на кассетах было записано что-то важное, то они должны находиться в сейфе. По кабинету он шарил просто на всякий случай.

Ключа от своего сейфа Северцев ему, конечно же, не доверял, но Калищук был стреляным воробьем и давным-давно изготовил себе дубликат, о котором хозяин понятия не имел. До сих пор прапорщик ни разу не пользовался этим ключом, и вот теперь этот момент настал.

Когда дверца сейфа открылась, прапорщик первым делом увидел сложенные стопкой кассеты — всего их было четыре. Еще здесь были доллары — тысяч пять, не больше. Как видно, Северцев хранил их здесь, чтобы иметь под рукой в случае непредвиденных расходов. Калищук решил, что сейчас как раз такой случай, и спокойно прикарманил деньги — раз генерал сказал, что Северцеву они больше не нужны, значит, так оно и есть.

Больше в сейфе ничего интересного не обнаружилось. Федор Аристархович постоял некоторое время, разглядывая кассеты. Он никогда не считал себя мастером интриги, всегда предпочитая простые решения вроде сломанной челюсти или отбитых гениталий, но в данном случае идея лежала на поверхности и ее следовало всесторонне обмозговать. Генерал явно боялся этих кассет, а значит, они могли послужить неплохим залогом его, Калищука, безопасности. Вероятно, хозяин тоже намеревался использовать их таким же образом, но что-то у него там не задалось генерал оказался совсем не таким чурбаном в погонах, каким мнил его полковник Северцев, да и со временем у полковника вдруг оказалось туго. Этот спецназовец здорово урезал отведенные товарищу полковнику сроки, и Калищук снова покачал головой, дивясь удачливости невзрачного с виду мужика, которого привез давеча этот слизняк Рябцев.

Но думать сейчас следовало не о спецназовце, а о кассетах, по-прежнему лежавших на полке открытого полковничьего сейфа. Можно было, выполняя приказ, уничтожить кассеты, заслужив тем самым благодарность генерала. Калищук подергал себя за ус, с сомнением качая головой. Ему почему-то казалось, что в сложившейся ситуации благодарность может выразиться в довольно странной форме. Преданный или не преданный, прапорщик Калищук генералу нужен не был: у того хватало своих холуев, а прапорщик знал слишком много. Получалось, что кассеты нужно взять себе и со временем осторожно проинформировать об этом товарища генерала.

Была еще и третья возможность — самая, пожалуй, соблазнительная в том смысле, что для ее осуществления ничего не требовалось предпринимать. Кассеты можно было оставить там, где они лежали, аккуратно закрыть сейф, запереть кабинет, выйти за ворота и бежать на заранее подготовленные рубежи. Если кассеты останутся у Северцева, то пусть эти два волка грызутся в свое удовольствие; если же они попадут в руки милиции или прокуратуры, то и в этом случае прапорщику Калищуку ничто не грозит: его-то имя на кассетах вряд ли упоминается.

Было, правда, и здесь одно «но»: а что, если оба его хозяина выйдут сухими из воды? Они начнут искать беглого прапорщика каждый по своим каналам, а эти двое будут, пожалуй, пострашнее любой прокуратуры… Нет, кассеты следовало взять. В случае чего, Северцев ему за это спасибо скажет: подстраховал, мол, в трудный момент, выручил.

Прапорщик решительно выгреб из сейфа кассеты и распихал по карманам. Было бы неплохо их прослушать, но это еще успеется — сейчас Федор Аристархович чувствовал, что надо поторапливаться. Он закрыл сейф, запер кабинет двумя оборотами ключа и спустился в гараж для автомобилей обслуживающего персонала, где стоял его «чероки». Устроенные по последнему слову техники ворота послушно поползли вверх, стоило нажать кнопку на пульте дистанционного управления. Прапорщик едва справлялся с нетерпением, наблюдая за тем, как неторопливо расширяется щель дневного света между бетонным полом гаража и нижней кромкой ворот. Наконец ворота поднялись — и Кали-щук дал газ.

Два охранника откатили в стороны тяжелые свежеокрашенные створки наружных ворот.

— Я в город, — бросил им Калищук. — Лыков за старшего.

Когда знакомый забор скрылся за поворотом, прапорщик подумал, что стоило, возможно, предупредить ребят, чтоб рвали отсюда когти, но только пожал плечами: да какое ему, в сущности, до них дело? Пусть выбираются, как хотят. Старик Дарвин был прав: выживает сильнейший, а недоумкам туда и дорога.

И потом, что им грозит? Они же пешки, болванчики с автоматами, военные, которые служат там, куда направит командование. Направило командование караулить дачу, вот они и караулили. Направило бы дерьмо возить — возили бы как миленькие. Так что с них и взятки гладки.

Выехав на шоссе, прапорщик почему-то свернул не к Москве, а в прямо противоположном направлении. В Москве ему теперь было совершенно нечего делать, а все, что могло пригодиться в «загробной» жизни, он вот уже неделю возил в машине — и, выходит, не зря.

Джип несся по шоссе, на сиденье справа от Калищука тихо побрякивали кассеты. Ему пришло в голову, что времени на их прослушивание у него теперь предостаточно, да и места лучшего не найдешь, сколько ни ищи. Он на ощупь взял первую попавшуюся из четырех кассет и скормил ее магнитоле. Скрытые под черным пластиком передней панели динамики заговорили голосами его погоревших боссов. Калищук закурил и стал слушать, не отрывая глаз от дороги и время от времени покачивая головой в невольном удивлении, потому что то, что он слушал, было гораздо увлекательнее любой радиопостановки.