Зарубежный детектив - Димитр Пеев

Мужчина с интересом посмотрел на него.

— Вы тоже понюхали пороху в этой войне, да? Вы тоже были партизаном или в этой вашей армии. Могу дать голову на отсечение. Иначе бы вы так хорошо не справились со своей работой. Я-то знаю, что я с  с о б о й  сделал, а почему это вас интересует?

— Нисколько не интересует, — отрезал капитан. — Лично я с удовольствием списал бы вас в расход. Вы испортили себе жизнь своей безнадежной глупостью, — сказал он наконец грубость и почувствовал облегчение. — Если бы это было сразу же после войны. Но сегодня? Сегодня? Этого вам достаточно? Что-то объяснило?

— Ничего, — сказал мужчина сухо. — Человек может помочь себе только сам.

Капитан Корда кивнул головой.

— Это не только ваша ошибка. Ошибка была в самом начале, чем мы, коммунисты, могли вам помочь? — невесело улыбнулся капитан. — Человек представляет собой ценность лишь постольку, поскольку является частью общества. До тех пор, пока это не осознают тридцать миллионов, будут случаться различные истории, даже такие, как ваша. Разумеется, в разных вариантах. Потому что не только старые дела играют тут роль. Не только. Когда вы были у доктора Боярской?

Мужчина посмотрел на капитана невидящими глазами. Он возвращался к действительности откуда-то издалека.

— Когда? Позавчера. Быстро вы работаете, — добавил он.

«Не сообщила нам, — подумал капитан. — Почему? Я был уверен, что она это сделает. Люди всегда загадка. Как бы ни расположились фигуры на шахматной доске, вместе с нами нашу партию разыгрывает неизвестное. Предвидеть его... да... именно предвидеть. Разве можно предвидеть ход человеческих мыслей и импульсов? Во всех, особенно неожиданных обстоятельствах. Одинаковых людей нет».

— О чем вы с ней говорили?

— В том-то и дело, — мужчина заколебался, — я даже не знал, с чего начать. За что ухватиться. Но она... рассказала мне обо всем сама. Кто может знать, почему с одним человеком судьба сыграет злую шутку, а у другого все как по маслу? — воскликнул он. — Почему она вдруг разоткровенничалась, когда ничего уже нельзя было изменить? Я все не могу понять, почему она сказала мне правду только позавчера, а не восемнадцать лет назад в Люблине.

«Потому что наконец поверила в закон. Наконец почувствовала себя в безопасности. Перестала бояться. Если бы ты поверил в закон, — подумал капитан, — тебе не пришлось бы сейчас задавать такие вопросы».

Казимеж Олендэрчик, Франэк, Ежи Ковалик окинул взглядом развороченную комнату. Повсюду были видны следы поспешных приготовлений к приближающемуся событию, самому важному в жизни женщины, которое уже не совершится. Он подумал о том, что события могут умирать так же, как люди. Нить оборвалась. Он спросил:

— Разрешите оставить записку?

Капитан кивнул утвердительно. Он отвернулся, пока мужчина писал, и так и не взглянул на слова, написанные на клочке бумаги, оторванном от пакета.

Жаль, что мы больше не увидимся. Но я рад, что ты не должна будешь смотреть в прошлое. Со мною это было бы так. Всегда. Мы можем, чего-то ждать только от настоящего. Только от будущего.

ДЖЕОРДЖЕ ТИМКУ

У КАЖДОГО — СВОЕ АЛИБИ

ПО МАТЕРИАЛАМ СЛЕДОВАТЕЛЯ АЛЕКА АРМАШУ

Перевод с румынского Н. Пролыгина

George Timcu. Fără suspecţi. Din anchetele lui Alec Armașu. Junimea, Iași, 1972.

ГЛАВА I

С легкостью и сноровкой профессионального буфетчика Алек открыл бутылку коньяка и, почти жонглируя ею, наполнил две рюмки.

Майор Дину наблюдал за ним, улыбаясь.

— Вам, Алек, нашлось бы место в наиизысканнейшем бухарестском баре. Бутылкой орудуете, словно она привязана к вашей руке. Честное слово, если вам поднадоест ремонтировать часы, думаю, вы могли бы стать буфетчиком.

— Это была бы моя шестнадцатая по счету профессия. Идея недурна. Подумаю.

«Этот Армашу, — подумал майор, — способен в один прекрасный день со скуки или бог знает с чего заделаться и буфетчиком. Особенно сейчас, когда волей-неволей ушел на пенсию. Бросил же он года два-три назад свою точную механику, занявшись одним ремонтом часов. И делал это так, словно раскрыл наконец свое настоящее призвание. Не впервые ему браться за что-то, совершенно отличное от прежней профессии. Правда, память о ней, будто первая любовь, частенько дает о себе знать. Не без печали тогда он вспоминает о временах, когда был одним из лучших детективов. Им восторгались даже его враги. Но вдруг — болезнь... Пенсия раньше, чем ему полагалось по возрасту... А ведь хочется, поди, вернуться к своему прежнему занятию».

Майор молча отпил из рюмки.

— Что вы за человек, Армашу?

— Мы же много лет знаем друг друга. Еще не поняли?

— Вы правы. Иногда я считаю, что мне известно о вас все. Но бывают мгновения, когда одним жестом вы разрушаете всю мою уверенность. Тогда вы кажетесь мне совершенно другим. Вы — икс, о коем я абсолютно ничего не знаю. И должен открыть вам тайну; в такие минуты вы держите меня в страхе. Меня, человека, столько раз презиравшего смерть.

С рюмкой коньяка в руке Алек лениво потянулся на широком низком диване, где его сухонькая фигура словно терялась. Устроившись поудобней, он ответил:

— Удивительно. Это с моим-то ростом...

— Оставьте шутки! Вы же знаете, о чем я говорю...

— Отнюдь.

— Помните, когда мы оба чуть не погибли? Положение казалось безнадежным. Будто сейчас вижу вас перед собой: мышцы лица предельно напряжены, а ваш взгляд...

— Взгляд убийцы, не так ли?

— Нет, мне не подыскать нужного выражения, а это слово...

— Долой эвфемизмы! Но не забывайте об одном: наша жизнь висела на волоске. А человек, который нас сторожил, если его можно назвать человеком, держал на своем счету, как выяснилось, порядочное количество хладнокровно совершенных преступлений.

— Знаю. Я не забыл. Но ваш взгляд и ваши руки, когда вы... Складным ножом...

— Ну и ладно! Пейте-ка лучше.

Некоторое время они молча курили.

— Скажу я вам кое-что, чего вы не знаете, — прервал молчание Армашу. — Я большой трус. Не переношу, например, темноту. И чтобы полностью вас разочаровать, знайте, я даже не охотился ни разу. А ведь мой отец был лесник, заядлый охотник. А я цепенел с ружьем в руках.

Майор испытующе посмотрел на него.

— Алек, вы любите людей?

— Я на такие вопросы не отвечаю! Что это за высокопарность: «Я люблю людей», — сказал Армашу. — А вы принимаете меня за мизантропа?

— Иногда да. По меньшей мере вы кажетесь им.

— Людей надо любить в меру...

— Хотите быть циником?

— Нет, пунктуальным.

— Алек, каждый из нас хорошо понимает другого. Но всегда что-то удерживает... считать себя вашим другом. Даже не знаю, были ли у вас друзья. Когда я прихожу, вы за работой: читаете или пишете в библиотеке, спрятавшейся там, в глубине мастерской. Иногда вы даже не открываете дверь на мой звонок, и мне приходится уходить, хотя я знаю, что вы дома.

Алек молча рассматривал стакан.

— Порой я думаю, вы что-то скрываете. Словно незаживающую рану. Что-то такое, о чем никто не должен догадываться. Потому что вам больно, и вы не хотели б, чтобы другие знали о ваших страданиях. Будто это бы вас оскорбило.

Алек резко повернулся лицом к майору.

— Довольно!

Оба замолчали, будто устыдившись друг друга.

— Как у вас со здоровьем? — спросил майор.

— Как у любого пенсионера. Когда вам нечем заняться, вы становитесь постоянным клиентом врачей.

— Одно во всем этом хорошо: что вы лечитесь. Возраст-то позволяет вам в любое время вернуться к старому ремеслу. Лишь бы чувствовали вы себя неплохо...

— А чувствую я себя гораздо лучше, чем год назад, к примеру.

— Очень рад, — сказал майор.

— А как ваши дела? Есть что-нибудь новое? — полюбопытствовал Алек.

Майор взглянул на него исподтишка.

— Соскучились?

Алек ответил не сразу.

— Хорошее дело мне бы не повредило... Трудное, увлекательное, интересное.

Майор испытующе посмотрел на него и сказал:

— У меня кое-что есть для вас. Факты простые. Неделю назад преподавателя рисования Андрея Флореску нашли мертвым в его однокомнатной квартире. Приходящая уборщица утром обнаружила труп. Врезной замок системы «Ялле» оказался поврежденным. Флореску задушен около часа ночи широким ремнем, полотенцем или чем-то в этом роде. Чем, пока неизвестно. Я опросил всех жильцов дома и знакомых убитого. Ночью никто ничего не видел и не слышал. Флореску видели последний раз около девяти часов вечера, когда он пришел домой. Вот и все. Кроме поврежденного замка, нет ни одного заслуживающего внимания следа. Абсолютно ни одного. Я не нашел какого-либо постороннего отпечатка или хотя бы неотчетливого признака...

Армашу слушал его почти с жадностью.

— Похоже, здесь видна рука профессионала. Но зачем ему убивать какого-то учителя рисования?

Алек внезапно спросил:

— Что представлял собой потерпевший?