Русская история: мифы и факты. От рождения славян до покорения Сибири - Кирилл Резников

Активную роль в возвеличивании и оправдании Ивана Грозного играет другой поборник канонизации царя — В.Г. Манягин. Им опубликована книга «Апология Грозного Царя» (2002) и совместно с режиссером А. Москвиной выпущен документальный фильм «Страж Православия» (2003). В книге и фильме, кроме апологии Ивану IV, уничижительно поминается Карамзин — первый автор исторического портрета Грозного. Он предстает сентиментальным простаком, а в фильме ещё и либералом. Кампания по канонизации Ивана IV была активной и настойчивой: на иерархов оказывали давление — публиковали статьи в газете «Русь Православная», писали иконы с образом Ивана Грозного, проводили митинги и принимали решения. Тем не менее позиция патриарха и высших чад церкви была отрицательной. Архиерейский собор Русской Православной Церкви 2004 г. одобрил доклад председателя Синодальной комиссии по канонизации святых митрополита Ювеналия с осуждением попыток канонизации Ивана Грозного и Г.Е. Распутина. В «Приложении» к докладу высказано следующее соображение:

«Собственно, вопрос о прославлении Ивана Грозного и Г. Распутина — вопрос не столько веры, религиозного чувства или достоверного исторического знания, сколько вопрос общественно-политической борьбы. Имена Ивана Грозного и Г. Распутина используются в этой борьбе как знамя, как символ политической нетерпимости и особой "народной религиозности", которая противопоставляется "официальной религиозности" священства. ... В лице первого царя и "друга" последнего самодержца пытаются прославить не христиан, стяжавших Духа Святого, а принцип неограниченной, в том числе — морально и религиозно, политической власти, которая и является для организаторов кампании высшей духовной ценностью».

Несмотря на поражение, движение по реабилитации и канонизации Грозного продолжает существовать. Нередко его сторонники полемизируют с либералами, демонизирующими русского самодержца. Само по себе это можно приветствовать как взаимное разоблачение недобросовестной трактовки русской истории. Примером может служить книга Н. Прониной «Иван Грозный. "Мучитель" или мученик?» (2005), написанная как ответ на книгу Э.С. Радзинского «Мучитель и тень» (1999). К сожалению, обе книги не только тенденциозны, но и поверхностны, далеко не всему, что там написано, следует верить.

Нельзя не отметить появление серьезных работ: их авторы, историки, различаются по мировоззрению и отношению к Грозному, но всегда профессиональны, надежны, а зачастую и хорошо пишут. К числу таких авторов относятся: С.О. Шмидт — «Россия Ивана Грозного» (1999), СВ. Перевезенцев — «Иван Грозный» (2001) и «Царь Иван IV Грозный» (2005), Р.Г Скрынников — «Иван Грозный» (2001), Б.Н. Флоря - «Иван Грозный» (2002), Е.М. Ельянов — «Иван Грозный — созидатель или разрушитель?» (2004), Д.М. Володихин — «Иван Грозный: Бич Божий» (2006). К сожалению, много чаще на книжных прилавках можно видеть новые книги о Грозном сомнительной достоверности. Перечислю лишь недавних авторов: Л. Морозова и Б. Морозов (2005), С. Цветков (2005), Э.С. Радзинский (2006), Д. Чекалов (2006), В.Н. Балязин (2007), А. Бушков (2007), И. де Мадариага (2007). Первый русский царь продолжает свою неспокойную жизнь.

Два комплекса мифов об Иване Грозном. Уже с самого начала, при жизни, Иван Васильевич оставлял двойственное впечатление. Наиболее зримо оно передано знавшим его князем Иваном Катыревым-Ростовским (по другим версиям, князем Семёном Шаховским). Описание это стало стержнем «Предисловия» книги В.Б. Кобрина «Иван Грозный» (1989). Уже во внешности царя, а тогда считали, что внешность отражает душевные свойства, проступает двойственность: «образом нелепым (некрасивым), нос протягновен и покляп», царь высок, у него «сухо тело», мощные мышцы, широкие плечи и грудь. Дальше следует восхваление: «Муж чюднаго рассужения, в науке книжнаго поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен». Но восторги переходят в хулу: «На рабы своя, от Бога данный ему, жестосерд вельми, и на пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим; множество народу от мала и до велика при царстве своем погуби, и многая грады своя поплени... и иная многая содея над рабы своими». И тут новый поворот: «Той же царь Иван многая благая сотвори, воинство вельми любяше и требующая ими от сокровища своего неоскудно подаваше». Заканчивает князь философски: «Таков бо бе царь Иван».

Двойственность царя Ивана описал и Курбский. Но видел он её по-другому — не слитую в единую личность, а разделенную во времени. Под влиянием добрых советников молодой царь поднялся на такую духовную высоту, которой удивлялись даже во многих окрестных странах. Во вторую половину царствования Иван IV превращается в тирана, сотворившего «пустошение земли своея», коего «не бывало ни у древних поганских царей, не было при нечестивых мучителях христианских». Курбский сравнивает Ивана Васильевича с царем Иродом, чья жестокость, описанная в Новом Завете, стала синонимом тиранического правления в христианских странах. Как уже отмечалось, хронологическая двойственность Ивана Грозного, описанная у Курбского, была принята Карамзиным и запечатлена в его «Истории государства Российского».

Не секрет, что человеческому восприятию свойственна известная одномерность. Оценивая явление, личность, событие, люди предпочитают дать им определение, упростить и включить в систему своего восприятия окружающего мира. Если же событие или личность эмоционально небезразличны, то при всей их неоднозначности человек обязательно склонится к общей оценке — положительной или отрицательной. Когда выбор сделан, в сознании происходит определенная подгонка образа в положительном либо отрицательном направлении. Так формируется миф на индивидуальном уровне. О сложении мифа на групповом уровне и его закреплении в общественном сознании говорилось в первой главе настоящей работы. Уникальность ситуации с Иваном Грозным (впрочем, повторившаяся в историческом мифотворчестве с Петром I и Сталиным) состояла в том, что двойственные сущность и деяния царя породили две мифологии, взаимно исключающие друг друга.

Первая, связанная с народным творчеством и панегириком царю в писаниях о взятии Казани и продолженная поэмой М.Ю. Лермонтова, статуей М.М. Антокольского, картиной В.М. Васнецова и первой серией фильма С.М. Эйзенштейна «Иван Грозный», рисует образ великого царя, грозного, но справедливого, настоящего хозяина земли Русской. Другая, идущая от писаний князя Курбского и жития митрополита Филиппа, отраженная в «Истории» Н.М. Карамзина, творчестве А.К. Толстого, картине И.Е. Репина и нашедшая место во второй серии фильма Эйзенштейна, представляет Грозного жестоким тираном, уничтожившим лучших русских людей и своих близких и делами своими подготовившим российскую Смуту. Первая мифология была изначально утверждающая, вторая — кризисная, но в ходе истории обе они сместились к отрицательному знаку, хотя по разным причинам.

Сталин разгромил школу марксистов-историков Покровского, но лозунг его — «история есть политика, опрокинутая в прошлое» — он запомнил. Сталин успешно использовал историю в политике, но был он не только политик — Сталин был блестящий мифотворец (впрочем, у него были возможности). Сталин вплетал в ткань русской национальной мифологии миф о себе. Делать это было непросто из-за антирусского прошлого большевиков и инородческого происхождения самого вождя. Сталину нужны были такие русские мифы, которые можно было срастить с собственным образом и своей политикой. Такие мифологические образы он нашел в лице Ивана Грозного и Петра I. Дальнейшее было делом техники, но никакая пропаганда не помогла бы, если бы не успехи самого Сталина, кровавым путем, но сумевшего сохранить страну в суровых испытаниях и расширившего ее границы. Шёл и обратный процесс (особенно после смерти вождя) — нарастало осознание цены, которую заплатили за успехи Сталина советские люди.

В результате сложились две мифологии о Сталине, в каждую из которых оказалась вплетена соответствующая мифология о Грозном. Для людей постсталинского периода Сталин и Грозный оказались неразрывны. Перефразируя Маяковского, можно сказать: 4 Мы говорим Сталин — подразумеваем Грозный. || Мы говорим Грозный — подразумеваем Сталин». Дальнейшая оценка неизбежно отражает мировоззрение автора, который не хочет ни продолжения «стрельбы рикошетом», когда целят в тирана или систему, а попадают в Россию, ни претворения в жизнь поговорки «Лес рубят, щепки летят». Ведь обе мифологические связки Грозный—Сталин оправдывают одну из этих альтернатив. Словно для России нет другого выбора, кроме как вернуться в 1990-е гг. и докрушить себя на радость «цивилизованного сообщества» либо, напротив, закрыть границы наглухо и пересажать несогласных и сомнительных. Поэтому я не приемлю ни либералов, разглагольствующих о кровавых тиранах и холопской природе народа, ни сторонников железной руки и лесоповала. Мифы, ставшие объектом крестового похода либо, наоборот, поклонения, сейчас просто мешают спокойно жить, двигаться в направлении, которое Михаил Булгаков в письме Сталину назвал не революцией, а эволюцией.