Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии - Ирина Анатольевна Мироненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ф. Е. Василюк указывает на социальную разобщенность соответствующих профессиональных сообществ: «Психологическая практика и психологическая наука живут параллельной жизнью, как две субличности диссоциированной личности: у них нет взаимного интереса, разные авторитеты <…>, разные системы образования и экономического существования в социуме, непересекающиеся круги общения с западными коллегами» (Василюк, 1996, с. 26).
Практически общепринятым в русле обсуждения вопроса о соотношении науки и практики в литературе является и то, что:
1) расхождение психологической теории и практики оценивается как негативное явление;
2) ответственность за это расхождение возлагается на академическую науку «как слишком консервативную и ригидную для того, чтобы производить применимое на практике знание» (Юревич, 2005а, с. 166).
Иными словами, достаточно распространенным стал сегодня упрек в адрес научной психологии, сводящийся к тому, что она «слишком научна», чтобы быть практически полезной.
Необходимость для научной психологии следовать нормам и стандартам научного знания (требованиям детерминизма, рациональности, эмпирической проверяемости знания) рассматривается едва ли не как досадная слабость, недостаток, от которого следовало бы либо избавиться, либо уж как минимум за него извиниться.
На наш взгляд, можно говорить о том, что у научной психологии сегодня сформировался своеобразный комплекс практической неполноценности.
Данная ситуация представляется в определенном смысле парадоксальной, в силу того, что:
– научное знание как детерминистское и эмпирически проверяемое представляет собой именно наиболее практически действенную, надежную и полезную форму знания;
– несмотря на это, налицо ситуация, когда академическая психология проигрывает в зоне психологической практики.
Хотя первое утверждение в контексте современных дискуссий не представляется самоочевидным, с нашей точки зрения, оно остается верным, аргументы в пользу чего приведены выше.
Второе, если признать справедливость первого, требует новых объяснений. Если не базальное несовершенство психологии академической как таковой, то что же лежит в основе объективно и несомненно наблюдаемого «схизиса»? И каковы перспективы и пути его преодоления?
Представляется, что ключом к пониманию ситуации в области взаимодействия психологической науки и психологической практики снова может послужить анализ положения психологии в постсоветской России. Есть существенная разница в том, кто является заказчиком продукта в том и другом случае и, соответственно, как с этим заказчиком строится взаимодействие. Для психологической науки заказчик исследований в постсоветской России, как и для любой другой науки, плохо определен, безличен и скуп, оплата за проведенные исследования практически не зависит от оценки их результатов, целью исследований в основном является выяснение каких-либо характеристик реального положения вещей, а качество исследований определяется нормами, действующими внутри научного психологического сообщества. Для психологической практики заказчиком является конкретный клиент, коллективно, а чаще индивидуально принимающий решение о выборе исполнителя. Оплата работы достаточно высока и определяется тем, насколько результат работы клиенту нравится. Важной и едва ли не основной целевой установкой, которая определяет стратегию и тактику психологической практики, является простое и непосредственное стремление угодить клиенту. Сделать так, чтобы работа клиенту понравилась, для чего нужно правильно определить не столько то, что происходит на самом деле, сколько то, что хочет клиент об этом думать, причем желательно определить еще до проведения исследования, на этапе борьбы за клиента, потому что именно это и обеспечивает успех в этой борьбе.
При столь различных целевых установках схизис может представляться неизбежным и неизбывным, однако, на наш взгляд, он вполне преодолим, более того, есть основания надеяться на то, что тенденция к его преодолению усиливается и становится доминирующей. Основанием для такого оптимизма является наличие у психологической науки и профессиональной психологической практики общего врага, врага тем более опасного и вредного, чем шире распространяется в обществе профессия психолога. Думаю, в ближайшем будущем психологическую науку и практику ждет крепкая «дружба против» этого врага. Речь идет о популярной психологии, или поп-психологии, как ее называет А. В. Юревич.
А. В. Юревич справедливо рассматривает поп-психологию как часть поп-науки, которая, в свою очередь, является порождением и частью поп-культуры. Поп-культура при этом понимается как важная специфическая черта нашего времени, ведущая тенденция времени: «Наше многоликое время можно охарактеризовать по-разному, в том числе и как время поп-культуры, не только проникающей во все сферы общественной жизни, но и диктующей ее новые правила» (Юревич, 2007, с. 3). Поп-психология представляет собой существенно новое явление: «Хотя издававшуюся в прежние годы популярную литературу можно считать предшественницей современной поп-психологии, последнюю не следует отождествлять с популяризацией психологической науки прежде всего потому, что это была популяризация преимущественно научной психологии <…> в то время как поп-психология <…> представляет собой существенно иной вид знания и рекомендаций по его практическому применению» (там же, с. 4). Основные особенности поп-психологии, отличающие ее от психологии академической и практической, состоят не только в форме представления психологического знания, что диктуется ее адресатом – «человеком с улицы», но и в самом содержании этого знания. Основные отличия поп-психологии сформулированы Юревичем:
«Для академической психологии область возможного ограничена научными представлениями о мире, для поп-психологии – практически не ограничена. <…>
Академическая психология уделяет первостепенное внимание доказательству и верификации утверждений, <…> в то время как в поп-психологических текстах подобная верификация, как правило, вообще отсутствует. <…>
Для поп-психологии несущественны разграничительные линии между знанием и не-знанием – мифами, заблуждениями и др. Ее главные задачи – сформулировать наиболее интересную для „человека с улицы“ версию психологического знания, предложить ему способы решения его психологических проблем в отсутствие заботы об адекватности и научной обоснованности этих способов» (там же, с. 7—10).
Мне кажется целесообразным разделить и противопоставить научно-популярную психологию и то, что А. В. Юревич называет поп-психологией, по следующему критерию: популярная психология представляет собой изложение знания, порожденного в контексте научной психологии, популярным языком, понятным для «человека с улицы». Поп-психология же (а я бы назвала ее псевдонаучной психологией) представляет собой движение в противоположную сторону, – это изложение вненаучных измышлений таким образом, что они уподобляются научному знанию, это мимикрия вненаучной психологии под образ науки.
А. В. Юревич справедливо указывает на существенное и, более того, растущее значение поп-психологии в культуре постсоветского российского общества, где «достаточно выраженный массовый интерес к психологии сочетается с редким обращением к профессиональным психологам и психотерапевтам, удовлетворяясь в основном с помощью телепередач и литературных изданий» (там же, с. 7): «Чтобы получить представление о масштабах этого явления достаточно зайти в любой наш книжный магазин.» (там же, с. 3). Однако вывод А. В. Юревича о том, как следует относиться к поп-психологии, его взгляд на бум в области производства «самоучителей жизненного успеха» как на явление в общем безобидное, безопасное и даже могущее быть полезным –
