Хождение по трупам - Оранская Анна

Вот и я “записывала”, не издавая при этом ни звука, ко всему относясь безучастно. “Записывала”, как меня приподняли за шиворот, снова ударив спиной о джип, о пассажирскую дверь. И слева от меня, тоже прижавшись к джипу, стоял тот, кто вышел из машины, а прямо передо мной был тот, кто меня ударил, он боком был ко мне, а лицом к нему, шагах в пяти, стоял вышедший из-за машин Рэй.

— Проблемы, мужики?

Звук я тоже записывала, с этим все было в порядке.

— Скажи ему, чтоб валил! — бросил Вагин тому, кто меня держал, и тот, выглянув из-за меня, медленно процедил оскорбительное “фак офф”, что значит “отъе…сь” по-русски, — и я не видела его лица, я вообще ни на кого конкретно не смотрела, но, когда прослушивала и просматривала “запись” потом, готова была поклясться, что он это говорил, гордясь своим знанием американского разговорного.

Потом тишина, потом снова голос того, кто слева:

— Может, волыну ему показать, Серый? Или номер тачки запомнит? Нам самим сваливать надо, че здесь торчать!

— Скажи, что баба с нами — и пусть уе…вает!

— Фак офф, мэн, наша девка! Ну че, не понял?! — Вторая фраза уже по-русски, а третья Вагину: — Серега, а может, это тот пидор, что пацанов завалил?

Поздновато спохватились, неужели думали, что это случайно вышел откуда-то американец и решил заступиться за непонятную девицу, не боясь двух здоровенных и агрессивных детин?

У Вагина рука нырнула под пиджак, и тут “камера” зафиксировала впервые Рэя, без оружия, с улыбкой на лице. Этакий вестерн, дуэль, в которой хороший все равно выхватит оружие быстрее, чем плохой. А потом в “объектив” попала рука, уже выскочившая из-под пиджака с пистолетом, и выстрел, и падающий Вагин, так и не успевший поднять ствол, и несильный удар мне сзади в голову чем-то железным и полушепот-полукрик:

— Завалю, сука! Скажи своему, чтоб кинул волыну — или завалю!

И рука на волосах, то есть на парике, и что-то просвистевшее совсем рядом, в миллиметре перед носом, и непонятный звук слева, и что-то мягкое, и липкое, и вязкое, хлестнувшее по моему лицу и поползшее вниз по нему.

И “камера” выключилась, и я ожила, дернувшись от тихих слов:

— Беги, Олли, быстро! Мой “Торус”! Ключи!

И поймала с ловкостью профессионального бейсболиста брошенную мне связку, чуть ее не выронив правда, и кинулась прочь от клуба, в ту сторону, куда показывал Рэй, проскочив сквозь стоянку на боковую улочку, запаниковав на бегу, что направляюсь не туда — хотя он мне накануне двадцать раз объяснил, куда поставит “Торус”. И как-то по-дурацки открыла его с другой стороны, слева, да и в замок попала с трудом, и рывком переместилась за руль, потом уже поблагодарив Бога, что в американских машинах нет коробки передач, что скорости переключаются рычагом на руле, и потому переднее сиденье сплошное, и потому не застряла я там, не потеряла времени. И уже через полчаса, и только благодаря включившемуся автопилоту, подъехала к дому.

Я сидела в машине какое-то время, тупо глядя перед собой, но ничего не видя, и ничего не слыша, и не зная, зачем я здесь сижу, — до тех пор, пока зачем-то не посмотрела в первый раз на себя в зеркало и не увидела какие-то потеки на щеке. И медленно, со скрипом тронулись с места застывшие шестеренки мыслей, судорожно пытающихся найти ответ на вопрос, откуда эти пятна, — и, когда память, упрямо помолчав, как зависший компьютер, наконец выдала ответ, я даже не успела открыть дверь. И не успела подумать о том, что хорошо, что вечером я ничего не ела — легче будет отмыть салон…

— Ну и что они тебе сказали?

Он пожимает плечами.

— Им показалось немного подозрительным, что я запомнил номер того черного “Шевроле Камаро”, который останавливался неподалеку от тебя и этого парня. Интересно, он знал, что такое вагина? Наверное, нелегко было жить в Америке с фамилией “Влагалище” — так что, можно считать, что я его избавил от массы проблем.

— Рэй, — произношу тихо и укоризненно, — мне сейчас не смешно, Рэй…

— А зря, — мгновенно реагирует он с улыбкой. — Юмор помогает жить. Короче, те двое, которые сидели в “Камаро”, подтвердили, что на самом деле видели, как здоровый белый парень тащил за собой блондинку — и что она была испугана, когда кричала им, что все о’кей. Им даже стыдно стало, что они не вызвали полицию — долго объясняли, что решили, что это проститутка и сутенер выясняют отношения. А когда услышали, что у парня был пистолет, тот, кто был за рулем, с такой укоризной посмотрел на своего приятеля, что я понял, что больше ни один из них никогда ни во что не вмешается — даже если у них на глазах будут кого-то насиловать или резать на части. Думаю, они крепко напились потом — за свое счастливое спасение от возможной пули в голову…

— Ну и что дальше?

— Ты очень любопытна, Олли!

Он еще издевается, гад. Издевается надо мной — а я ведь нервничала жутко по поводу того, куда он делся. Правда, сначала я выскочила из, извиняюсь, заблеванной машины, выскочила так, словно там через секунду должна была взорваться мина, и через мгновение была в ванной, голая, брезгливо кинув в угол всю одежду. Терлась судорожно, потом пила, как верблюд после перехода через Гоби, потом меня рвало водой, когда увидела лежащий в углу парик. Потом губкой протирала раз по двадцать брюки, и куртку, и ботинки, закинула в стиральную машину парик, зная, что никогда больше его не надену, вышла на улицу через силу, уже валясь с ног, и мыла салон, тихо радуясь тому что он кожаный. И ежеминутно вытирая лицо в том месте, куда плеснули мозги и кровь, не в силах избавиться от ощущения, что они все еще там, чувствуя их как ожог, словно это не кусочки человека были, а серная кислота.

А вернувшись в дом, села у телефона, заново прокручивая в памяти случившееся, раз за разом запуская с самого начала все отснявшую “видеокамеру” — и через пару-тройку просмотров открыла банку пива, а потом еще одну, отчасти нарушив сухой закон, но только благодаря этому и отключившись. Прямо в гостиной, сидя и все тупее и тупее глядя на трубку радиотелефона и лежащий рядом мобильный.

Не знаю, во сколько точно это было — часа в два ночи, наверное. А разбудил он меня, думаю, в четыре. Я проснулась оттого, что кто-то гладил меня по голове, и сразу поняла, что это он — ну не Ленчику же меня гладить? — и чуть приоткрыла глаза, увидев улыбающееся лицо и направленный на меня взгляд. И во взгляде этом было столько всего, что мне сразу стало тепло и уютно, и не вспоминались даже, что странно, недавние события, и я его притянула к себе и начала благодарить за тепло тем единственным способом, которым умела, потому что во взгляде его помимо всего прочего было легко прочитанное мной желание. Желание мужчины, вернувшегося к женщине после опасной охоты, мужчины, переполненного адреналином, азартом, гордостью, восторгом от победы — и я обязана была удовлетворить это желание, потому что победу он одерживал ради меня.

За те полтора года, что прожила в этом доме, я в первый раз занималась сексом на этом диване, достаточно широком и удобном, но все-таки для этого не предназначенном, — но у меня вдруг возникло такое сильное ответное желание, что я уже не могла ждать, не хотела никуда идти и его не пустила в ванную. И животные запахи немытого мужского тела — не такие сильные, как у Корейца после тренировки, но в тот момент они для меня были такими же, — выделяющего к тому же все запахи пережитых им недавно страстей, возбудили так, что я на следующий день удивилась себе. Проспав всего-то ничего, я не чувствовала усталости, свалившей меня пару часов назад, — и то, что произошло между нами, было сильным, и безудержным, и долгим, кажется.

И я кричала, и царапала, и кусала, и просила сделать мне больно — сейчас думаю, что в ту ночь мне казалось, что я с Корейцем, и я даже не замечала, что мой партнер совсем другой и ведет себя совсем не так. Мне это было неважно, я сама играла за двоих, полностью растворившись в этой игре, сама брала и отдавала, насиловала и подвергалась насилию, делала больно и чувствовала боль, доводила до экстаза и испытывала оргазм. И даже когда он ослабел окончательно, с трудом переводя дыхание и демонстрируя полную слабость соответствующих мышц и полное истощение запасов спермы, вылизывала его, а потом заставила вылизывать себя, нагло садясь сверху, и подставляясь, и запуская его пальцы в те места, которые требовали ласки и проникновения. И ничего не слышала из того, что он говорил, — только взялись откуда-то слова “похоже, я в тебя влюбился”, и я, услышав их и не вдумываясь в смысл, тут же закрыла ему рот, пристроившись к нему попкой и постанывая от прикосновения языка к горячей и ждущей дырочке…