Буйный Терек. Книга 2 - Хаджи-Мурат Мугуев

— Она пикантна и с немалым огоньком, — уже без иронии сказала Евдоксия Павловна.

Стенбок, не переставая хлопать в ладоши, добавил:

— Этой крошке следовало бы выступать в Петербурге, там ее оценили бы знатоки…

— Особенно гвардейская молодежь! — вдруг вставил свое слово и его превосходительство, действительный статский советник Чегодаев.

— Вы правы, генерал. Там она совершила бы фурор и успех ее был бы полный, — заметил сидевший за их спиной в третьем ряду Пулло.

Синьор Моски, взяв мадемуазель Лючию за руку, подвел ее ближе к рампе, и они оба, раскрасневшиеся, счастливые, улыбающиеся, раскланивались с публикой, а Лючия, встретив взгляд Небольсина, дружески, как старому знакомому, кивнула.

— Наша греческая Тальони имеет успех не только среди столичной гвардейской молодежи, но и у боевых кавказских капитанов, — засмеялась мадам Чегодаева.

В шуме возгласов, громких аплодисментов и криков «бис» ее не расслышал никто, кроме Небольсина.

— А сейчас мадам Полина Смирнова, супруга нашего гарнизонного лекаря и обладательница редкого голоса, исполнит по нашей просьбе модный и любимый всеми романс Варламова «Красный сарафан», — появляясь за спиной все еще раскланивавшихся актеров, произнес распорядитель вечера поручик Володин.

Это была только недавно написанная композитором Варламовым песня «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан». Петербургские салоны и гостиные восторженно встретили новую песню.

Володин взял из рук итальянца гитару, оглянулся и бархатным тенором пригласил:

— Прошу вас, Полина Семеновна.

Из-за кулисы, смущенно улыбаясь, вышла молодая женщина. Она неуверенно поклонилась залу, встретившему ее громкими, ободряющими аплодисментами. За нею шел невысокого роста солдат. Он стал позади супруги гарнизонного лекаря, робко оглядывая зал.

— Рядовой пятой роты Куринского полка Ефим Рубцов будет аккомпанировать на скрипке нашей уважаемой и прелестной Полине Семеновне. Должен доложить почтенной публикум, — комически копируя синьора Моски, продолжал поручик, — что оный рядовой в бытность свою крепостным человеком помещика и графа Козловского играл в графском оркестре первую скрипку, а до того два года обучался в Италии музыкальному ремеслу. В зале негромко захлопали. Солдат переступил с ноги на ногу и низко поклонился.

— Ин-те-ре-сно! — оказала Чегодаева, вглядываясь в солдата, которому поручик Володин передал скрипку.

— А я, ваш распорядитель и скромный дилетант, буду аккомпанировать Полине Семеновне на гитаре.

Ему так же, как и всем артистам, шумно аплодировали в зале, а чей-то несколько пропитой баритон добродушно пожелал:

— Смелей, Сережа… успех тебе обеспечен.

И эта шутливая фраза еще больше развеселила всех.

Певица, явно волнуясь, поглядывала на первые ряды, где сидели самые важные особы гарнизона. Здесь были три генерала, две генеральши и чиновный гость из столицы со своей женой, несколько гвардейских офицеров, полковники с супругами, — словом, самое знатное общество крепости.

Живя в Петербурге и Москве, бывая за границей, они видели и слышали многих превосходных музыкантов. Посещая Италианскую оперу, а кое-кто бывал и в Царском Селе на придворных концертах, они снисходительно отнеслись к появлению на сцене захолустной крепости местной певицы, да вдобавок еще с солдатом-музыкантом.

Но уже первые ноты, взятые скрипачом, заставили насторожиться всех, кто кое-что понимал в музыке. Чистые, вибрирующие, полные красивой простоты и глубокого очарования аккорды остановили шум в зале. Стенбок, любивший музыку, подался вперед, лицо его стало серьезным. Небольсин, чуть насупив брови, смотрел на солдата, а мадам Чегодаева, полузакрыв глаза, опустила голову. Даже драгунские поручики, армейские капитаны и равнодушные к столичной музыке червленские есаулы смолкли, а солдат, кажется, даже не видел и не чувствовал впечатления, произведенного им. Склонив голову набок и прижав скрипку к щеке, он мягко и проникновенно играл что-то, отдаленно напоминавшее «Красный сарафан». Это было вступление, это была импровизация, вводившая волновавшуюся певицу в знакомый ритм мелодии. Длилось это минуту, может быть, две. Все в зале замерли.

Солдат сделал головой знак. Сейчас никто не видел в нем того робкого человека, который несколько минут назад боязливо кланялся залу. Это был артист.

Не шей ты мне, матушка, красный сарафан,Не входи, родимая, попусту в изъян.Рано мою косыньку на две расплета-ать,Прикажи мне русую в ленты убирать… —

запела певица.

Дамы и барышни, воспитанные на сентиментальной литературе и романах, говоривших о неутоленной, неразделенной при жизни и даже за гробом любви, затаив дыхание, боясь шелохнуться, слушали певицу. Генеральша Коханова неподвижно смотрела в одну точку. Чегодаева несколько раз поднимала глаза на замершего Небольсина, даже сам петербургский сановник испытывал нечто вроде восхищения, смешанного со слегка заметной печалью. Стенбок, переживая, покачивал в такт головой.

Золотая волюшка мне милей всего,Не хочу я с волюшкой в свете ничего…

Мелодия и слова песни захватили певицу. Голос ее лился широко и свободно, все больше покоряя сидевших в зале людей.

…Дитя мое бедное, дочка мила-а-я,Головка победная, неразуына-а-я… —

пела жена лекаря.

…И мне те же в девушках пелися слова…

Певица смолкла. Зал мгновение молчал, затем раздались громкие, все нарастающие аплодисменты и крики «бис», «бис». Певица и солдат взволнованно кланялись.

— А сейчас они же исполнят милую песню наших бабушек и матерей, — сказал поручик растроганным голосом.

Стонет сизый голубочек,Стонет он и день и ночь —Миленький его дружочекОтлетел навеки прочь…

И снова простая, незамысловатая песенка с ее бесхитростной грустью и наивной прелестью отошедшей в прошлое сентиментальной эпохи покорила слушателей.

Мелодия была знакома всем; ее слышали и в гостиных, и в спальнях, и просто на улицах детьми, и сейчас она воскресила прошлое: юность и безмятежное детство всех эти взрослых, даже пожилых людей.

…Он уж больше не воркуети пшенички не клюет… —

выводила жена лекаря так же легко и свободно, как только что исполняла «Красный сарафан». И та же грусть по ушедшей, может быть, погибшей любви звучала в ее голосе.

Поручик Володин, весьма недурно аккомпанировавший певице, иногда приятным тенорком заканчивал отдельные концовки и слова романса. И это не портило, а даже усиливало прелесть исполнения.

…Все тоскует, все тоскуети тихонько слезы льет…

Полина Семеновна закончила на тоскливой, долго звучавшей ноте.

Жена штаб-лекаря поклонилась, и только тогда раздались аплодисменты и восторженные крики «браво» и «бис». Певица поклонилась еще раз и, чего уж совсем не ожидали генералы и офицеры, взяв за локоть солдата, подвела его к рампе.

— Молодец, молодец, хорошо играл, — сказал генерал Коханов.

— И вас, Сергей Иванович, — выводя вперед поручика Володина, сказала певица.

И опять крики «бра-а-во» огласили зал.

Штаб-лекарь, с опаской поглядывавший на столь странную выходку своей жены, успокоился. Генерал и полковники одобряли игру и солдата, и поручика.

Вышедший на сцену Моски очень любезно и радостно поблагодарил дам и господ офицеров, так благожелательно отнесшихся к их труппе. Он раскланивался, прижимая к сердцу ладони, а появившиеся из-за кулисы актеры и актрисы труппы нараспев трижды прокричали:

— Грация… спасьбо… мерси!

— Их, оказывается, семеро, — сказал Стенбок, разглядывая кланяющихся актеров.

— Как обычно. Странствующие труппы не в силах иметь больше, — изрек господин Чегодаев, но Стенбок, занятый разглядыванием актрис, не ответил ему.

— Го-с-пода, милые дамы, барышни и кавалеры, — появляясь на сцене и покрывая общий шум, провозгласил поручик. — Сейчас десятиминутный ан-тракт, — выкрикнул он, — а затем танцы. Просим дам и господ кавалеров наверх, в гостиные комнаты.

Господин Чегодаев в нерешительности остановился, глядя, как вверх по лестнице веселой, шумной толпой потянулись зрители. Он неуверенно осмотрелся и, заметив, что генералы Коханов и Витгоф с супругами шли к выходу, задержался, поджидая их. Стенбок, Небольсин и Евдоксия Павловна тоже остановились.

— А вы, ваше превосходительство, не имеете намерения до танцев посидеть в гостиной? — спросил Пулло.

Чегодаев пожал плечами. Генерал Коханов махнул рукой.