Синеокая Тиверь - Дмитрий Мищенко

Говорила она с такой болью и горечью, что невозможно было и думать, будто говорит неправду. И все же Миловидка не поддалась тем чувствам, которые зарождались под влиянием исповеди навикуляриевой жены. «Этого только не хватало, – подумала, – чтобы кинулась вслед за Божейкой. Что выдумала!»

– Я пришла не за тем, чтобы упрекать достойную госпожу в том, что случилось, хотя уверена: было бы лучше, если бы она осталась безразличной к судьбе Божейки и не заступилась за него. Колодки, неволю и муку, порожденную неволей, Божейко бы вынес – не смог вынести бесчестья. Мы, достойная госпожа, люди другой крови и других обычаев.

– Как же я могла не заступиться, если сама хожу в веригах рабы?

– Ой, что ты говоришь, госпожа? Разве твои вериги можно сравнить с веригами Божейки? Другое поведай мне, если правда так добра и ласкова: о чем говорил с тобой Божейко? Каким было его наибольшее желание?

– Говорить ничего не говорил, а по тому, как мучился и порывался положить конец своим мукам, видела: что-то непреодолимо тянуло его в родную землю, так тянуло, что пошел на смерть ради этого.

– Благодарю тебя, госпожа достойная, – поднялась Миловидка и тем самым дала понять, что уходит. – Это и есть то, что оправдывает Божейку перед землей нашей. Если доведется возвратиться, так и скажу всем: он был и остался внуком Трояна.

X

В Черне, перед судьями и дружинниками, тати недолго отмалчивались. Да и чего было отмалчиваться? Поймали их с выкраденной в Тиверской земле девушкой, знают, чья она, знают и то, из какой земли пришли за ней. Осталось признаться только в том, почему именно пришли за дочерью Вепра. Говорить правду, ясное дело, не хотелось, за такое по головке не погладят, однако и молчать было нельзя. Тиверцы просто так не отпустят, первой попавшейся побасенке не поверят. Конечно, одной все-таки могли бы поверить: не только уличи, все ходят умыкать девок, когда приходит пора жениться. Только вот девушка не подтвердит, что брали с ее согласия. Так не лучше ли не выкручиваться, а чистосердечно признаться, что привело их в Тиверскую землю и почему именно к Вепру?

– Это я брал, остальные ни при чем, – выступил вперед самый младший.

– А ты знал, что ходить в нашу землю, да еще на татьбу, запрет?

– Знал.

– Почему же пошел?

– Очень красивая, потому и пошел… потому и брал…

– И знал, как сурово за это покарают?

– Если бы не попался, не покарали бы.

– Ага. Чей же ты такой ловкий?

Улич приумолк, но не надолго.

– Старейшины Забралы…

У всех, кто стоял поблизости и слышал это дерзкое признание, глаза полезли на лоб. Так вот оно что! Это младший сын того самого Забралы, который так лютовал и добился смертной казни Боривоя? Ну и ну! Той крови, выходит, мало было, захотели большей?

– За брата пришел мстить?

– За брата уже отомстили, а за сестру еще нет…

На него смотрели словно на умалишенного. Он был похож на ощетинившегося зверька.

– Вот что, молодец, судить тебя все равно будем, так что не очень-то храбрись. Крови ты, к счастью, не пролил, а за насилие ответишь по всей строгости нашего закона.

Богданку меньше всего интересовал и суд и то, что присудят пойманным на татьбе уличам. У него радость – гостит в Черне Зоринка, и он при ней, и мать-княгиня, и сестрички-затейницы. Все рады, что удалось выручить из беды Зоринку, особенно младшие. Все спрашивают и у нее, и у Богданки, как все было. Слушают затаив дыхание, а иногда визжат на радостях, хвалят княжича, он, мол, настоящий муж. Радуется вместе с детьми и княгиня.

– Веселитесь себе, – наконец говорит она старшим, Богданке и Зоринке, – а я пойду к князю, спрошу, послал ли он уже в Веселый Дол людей своих. Пусть сестра Людомила и все остальные скорее узнают, что Зоринка у нас, что с нею все в порядке.

На княжеском дворе она быстро нашла мужа.

– Волот, ты, надеюсь, исполнил пожелание девушки?

– Нет еще.

– По-моему, давно пора. Представляю, как убивается Людомила, не зная, где дочь и что с нею.

Князь был недоволен настойчивостью княгини.

– Я уже это слышал. Какая необходимость напоминать еще раз? Сказал: пошлю, значит, пошлю!

– Необходимость есть, Волот. Хочу, чтобы ты послал кого посообразительней, и не просто сообщил Вепру эту радость, но и пригласил бы их в гости.

– А вот приглашать не стоит. Хватит, приглашали уже…

– То когда было… А сейчас у нас в тереме их дочь, и спас ее наш сын, а в руках тиверских судей – сын старейшины Забралы.

Княгиня поклонилась мужу, мол, все сказала, и пошла. Уверена была: советует доброе дело. Не везти же им девку самим, не подольщаться же к Вепрам. Пусть сами едут и забирают девушку да подумают, как им поступить, когда приедут: благодарить и просить прощения за все то, что произошло между двумя наизнатнейшими родами, или и дальше смотреть друг на друга волками.

Малка утешала Зоринку: пусть успокоится, сегодня кровные ее уже узнают, где она, что с нею, а завтра будут тут как тут. А как же иначе? Чтобы Вепрова Людомила после таких тревог, страхов, пережитых в ту минуту, когда пропала Зоринка, не повелела запрягать коней да гнать их не мешкая в Черн? Быть такого не может. Она мать, а матери всегда больно за своих детей.

Не сказала вслух, только подумала: «Как и у меня за своих». Она старалась прогнать тревогу, сегодня, как никогда, была уверена: наконец все уляжется. Вон как расцвели от счастья Богданко, который спас девушку от позора и бесчестья, и Зоринка. Ведь рада, потому что именно на долю Богданки выпало вызволить ее. Они так и льнут друг к другу, так кто же посмеет не посчитаться с их желанием и погасить пламя их сердец?

«Пусть боги будут щедрыми и смягчат сердце непреклонного Вепра, – думала Малка. – Пусть бы дети сходились да брали с благословения Лады слюб. Если не сейчас, то на Коляду или на Ярилу. Девка созрела уже, пригожая и добрая, другой Богданке и не надо».

– Это сколько же лет ты не была у нас? – Обняв Зоринку, Малка заглянула ей в глаза.

– Давно, матушка-княгиня, считайте, с тех пор, как наши воины возвратились из ромеев.

Малка кивнула, соглашаясь, а про себя подумала: «Не сказала: с тех пор, как казнили Боривоя и отец завраждовал с князем. И хорошо делает, что не говорит. Не к тому идет, чтобы вспоминать горе и вражду».

Большую надежду возлагала Малка на славу, которая пойдет о сыне в Черне, а из Черна по всей земле. Дядька не устает рассказывать мужам, отрокам, как ловко и мудро повел себя Богданко, когда брал татей. Ведь он, муж Доброгаст, приставленный к отрокам обучать их ратному делу, нести дозорную службу, сказал просто так: «Идите и следите за лодьями – это лодьи татей». А княжич не просто выполнил требования учителя, он убрал лодьи, перевел их в другое место и тем самым заставил татей искать свою потерю, для чего они должны были разбиться на три группы. Поэтому и удалось Богданке взять их, не дав им ни пикнуть, ни опомниться. До такого не всякий муж додумается. Ну а если уж дядька хвалит Богданку, то почему не должна говорить, а тем более думать она, мать-княгиня? Разве такой отрок не достоин уважения? Неужели перед таким не смягчится и не станет благосклонным даже жестокое сердце Вепра? Но есть же еще и добрая Людомила. Кто-кто, а она желает своей дочери счастья, знает и понимает: княжич и Зоринка давно приглянулись друг другу. Стать им на пути – все равно что сгубить.

Пока была Малка с детьми – надеялась. Оставляла детей на минутку и спешила к князю или челядникам – и опять надежда не покидала ее. А как же! Разве она враг своему ребенку? Мало вытерпела и выстрадала, когда с ним случилось такое горе, которое чуть не погубило Богданку? О боги всевидящие, вы должны вознаградить мать за ее страдания если не личным счастьем, то хотя бы уверенностью, что она счастливая мать и что ее детям дарует блага мир, все самое хорошее и радостное.

Не могла объяснить, почему такая уверенность засела в сердце, только одно знала: это решающий момент. Если прибудет за девушкой отец, а тем более и мать, не отпустит она их просто так. Ни на щедрость, ни на мудрость не поскупится, выбьет все-таки из их памяти все дурное, заставит забыть его. Им ли, Вепрам, не увидеть теперь: правда на стороне Волотов? Пусть и так: не сумел князь постоять за Боривоя. Зато княжич сумел выхватить из лап Забралы их Зоринку, не позволил татям надругаться над девушкой. Вина окуплена доблестью и честью, а обычай славянский так и гласит: за честь платят честью.

Видно, уж слишком уверовала, что будет так, как думает. Когда же за Зоринкой прибыл из Веселого Дола целый отряд конников и Малка не увидела среди них ни Вепра, ни его жены, она словно онемела… Силы покинули ее, она не знала, что сказать и что сделать. Одно, на что была способна, – почувствовать обиду, а вместе с нею боль.

«Как же это? – спрашивала сама себя. – Возможно ли такое? Пусть Вепр не смеет показываться нам на глаза. А Людомила как же? Что она думает? Няню-наставницу прислала. И это к нам, князьям земли Тиверской?!»