Желтый дом. Том 2 - Александр Зиновьев

Потом пели гимн бригад коммунистического труда. Вместо слов «С нами Ленин впереди» многие отчетливо орали «С нами Ленька впереди». Но их не одергивали, так как это воспринималось как проявление любви к нынешнему Генсеку, как в свое время Хрущева в насмешку или любовно что у нас одно и то же, звали Никитой.

Последние мысли в поезде

В поезде умиротворенность и лояльность вернулись в мою временно возмущенную душу. Я глядел в окно на покидаемую до следующей уборочной кампании прекрасную русскую природу и произносил про себя такую речь.

Довольно поносить коммунистический образ жизни! Хватит! Надоело! Надо же, в конце концов, меру знать! Можно подумать, что он есть нечто из ряда вон выходящее, а не заурядная историческая помойка. И ничем он не хуже любого другого социального устройства. Ну, скажите на милость, чем он отличается от дикости и варварства? А от крепостничества? Про капитализм я и говорить не хочу: тот сам сознается, что страдает язвами и не прочь превратиться в коммунизм. Конечно, уже без язв прошлых и будущих. Короче говоря, и при коммунизме люди живут. И неплохо живут. Не все, конечно. Но есть такие, что совсем хорошо живут. Так что и о нем стоит пару слов добрых сказать. Нельзя же только ругать да ругать. И поощрять надо. А то он еще хуже будет. Знаете, как с плохими учениками и работниками бывает? Ругают их все кому не лень. Прорабатывают индивидуально и коллективно. А они в отчаянии за свою нехорошесть еще больше хватают двойки, пьют, прогуливают и бьют морду ни в чем не повинным соседям и прохожим. Так проявим же хоть чуточку педагогического такта и смекалки. Погладим по дурацкой головке и похвалим наше не в меру распоясавшееся общество! Вдруг оно и в самом деле поверит в то, что оно хорошее, и начнет исправляться?! И с сельским хозяйством, может быть, меры разумные примет. И в Африку зря лезть не будет. И диссидентов сажать меньше будет. И... И... И... Чем черт не шутит, вдруг! Во всяком случае попытка — не пытка, как любили говорить Сталин и его ближайший соратник Берия. Попробуем!

Возвращение

Мы вернулись в Москву похудевшие, загорелые, возбужденные. Рассказывали всем, как хорошо мы провели время, как поработали, как весело отдыхали, как улучшается на глазах жизнь в деревне. И трудно определить, что в наших словах было ложью, а что — истиной. Пережив трудности и оставив их позади, мы уже вспоминали о них как о чем-то очень значительном и возвышенном. Мы чувствовали себя выше и достойнее тех, кто этих трудностей не пережил. Расставаясь, обменивались адресами и телефонами, договаривались непременно встретиться. Через неделю мы выкинули эти адреса и телефоны. И не встретились, конечно. Обычная рутина жизни поглотила нас. А в партийное бюро поступил анонимный донос на меня. В нем говорилось, что я — тайный диссидент и внутренний эмигрант. Я обозвал автора письма последними словами. Секретарь согласился со мной, но просил быть осторожнее в выражениях. И еще он сказал, что со мной дело несложное, а вот с МНС... На него такую «телегу» прислали, что придется специальное расследование проводить. Такой сигнал без последствий оставлять нельзя.

Потом многих тружеников села наградили орденами (и среди них — нашу Матренадуру), а некоторым присвоили звание Героя Социалистического Труда (и среди них — нашей Мао Цзэ-Дуньке). Сельское хозяйство подняли-таки на недосягаемую высоту, и одни продукты питания начали стремительно исчезать из продажи, а другие столь же стремительно дорожать. Официально это именовали урегулированием цен в связи с улучшением качества продуктов. МНС снова исключили из списка кандидатов в кандидаты в члены КПСС. Мои попытки укрепить наши дружеские отношения, наметившиеся в деревне, не увенчались успехом. Я на него не обиделся. Когда я был молодой, я сам всегда замыкался, если кто-то пытался завязать со мной интимные отношения. Между прочим, это — один из принципов спунологии: в душу к себе не допускай никого, никогда, ни при каких обстоятельствах. Моя Душа — моя крепость!

Итоги

Вот позвал меня партийный секретарь.

Предложил на стульчик рядышком присесть.

И шепнул на ушко: больше не базарь,

На тебя в бюро сигнал серьезный есть.

Я по-дружески советую, браток,

Смысл последних установок улови!

Время снова приближается не то.

Что поделаешь! На то и се ля ви!

Я пожал плечами. Мне-то все равно.

Я готов любую линию принять.

Пусть отменят либеральное дерьмо,

Пусть прошедшее воротится опять!

Я всего лишь заурядный рядовой,

Каких пруд пруди повсюду и везде.

Ради жизни нашей сверхпередовой,

Как положено, отвечу: буде cде!!

Часть четвертая

Вечный мир

Назад к природе

К исходу трудового года

Припоминаю я с тоской,

Что первозданная природа

Есть за чертою городской.

Что есть поля, что есть речушки,

Что есть как в сказке лес густой,

Что с петухами деревушки

Бывают за чертой за той.

Что сам я есть лишь часть природы,

Что жизнь с природою вольней.

И что все прожитые годы

Напрасно разлучался с ней.

Но все! Теперь другим я стану.

Оставлю прошлый кретинизм

И на природную нирвану

Сменяю шумный урбанизм.

Превозносить начну речушку

И на рассвете соловья.

И с петухами деревушку

Увижу, может, въяве я.

И каждой клеточкою кожи

Почувствую мирской простор.

И тратить жизнь начну... на то же,

На что и тратил до сих пор.

Притяжение города

Электричка на огромной скорости уносила МНС из Москвы. Но Москва никак не хотела кончаться и выпускать его из себя. Дома, заводы, трубы, краны, дома, стройки... И всюду портреты Ленина и Генсека. Опять Генсека. И опять Генсека. И всюду лозунги «Слава Коммунистической партии Советского Союза!», «Да здравствует коммунизм — светлое будущее всего человечества!», «Да здравствует...», «Слава...» «Выполним...», «Претворим...» Можно подумать, усмехнулся МНС, что у нас сначала делают лозунги, а уж потом к ним пристраивают дома. Самый прогрессивный метод строительства!

Соседи по скамейке затеяли игру в подкидного дурака. Предложили МНС принять участие. Он сказал, что не умеет, чем вызвал всеобщее удивление и насмешку. Чего с них взять! — сказала толстая баба. Диссиденты! И МНС попросили пересесть на другое место. На новом месте уже затевалась выпивка. Вот это я умею, подумал МНС, но вряд ли они предложат разделить компанию. А за окнами стали появляться деревья. Промелькнула речушка. И опять дома, дома, дома... Миновали кольцевую автостраду — официальную границу города. Но город продолжался как ни в чем не бывало. Сколько было решений и постановлений об ограничении города, думал МНС. Какие только планы не строили! А он все растет и растет, наплевав на планы, решения и постановления.

Наконец поезд оторвался от города. И МНС ощутил в себе и в окружающих какую-то неуловимую перемену. Как будто они вышли из некоего поля тяготения и сбросили с себя тяжелый незримый груз. Мама, мама! — закричала девочка в соседнем отделении. Смотри, корова! Живая корова!

Гимн карьере

 Утверждаю и настаиваю: в мире нет ничего прекраснее и обольстительнее для людей, чем карьера. Любая карьера. Мелкая или крупная, легкая или трудная, стремительная или удручающе медленная, закономерная или случайная, чистая или грязная, заслуженная или незаслуженная — роли не играет. Лишь бы это была карьера. Лишь бы ты, оглянувшись однажды на пройденный тобою жизненный путь, мог воскликнуть с ликованием в душе: да неужто это я? Кем я был и кем стал?! Откуда я произошел и во что обратился??!!?! Все равно, повторяю, кем ты был и кем ты стал. Важно лишь ощущение разницы. Один может воскликнуть, что он был простым работягой и к тому же дурак дураком, а стал... страшно сказать!.. членом Политбюро. Ах, если бы бедная покойная мама увидала! Ах, если бы одноклассники и однокурсники увидали!! Вот вам и ябеда! Вот вам и троечник! Вот вам и стукач!! Другой может воскликнуть, что был он простым крестьянским пареньком и к тому же дурак дураком, а стал... страшно слово вымолвить!.. академиком. Ах, если бы бедная покойная мама!.. Ах, если бы одноклассники и однокурсники!.. Вот вам и бездарь! Вот вам и прохвост! Третий может воскликнуть, что был он лодырем и проходимцем, а стал... до сих пор не верится... начальником милиции. Ах, если бы мама!.. Ах, если бы одноклассники!.. Ах!.. Ах!..

Вот в мечтах о таком мгновении карьерного ликования и живет гражданин нашего общества. Если хотите знать, советский человек отличается от обезьяны вовсе не тем, что начал трудиться (с точки зрения труда он скорее ближе к обезьяне, чем дальше от нее), а тем, что возмечтал о карьере и начал делать ее в меру своих возможностей. А возможности эти поистине необъятны. Фактически каждый гражданин нашего общества может сделать карьеру, став дворником, старшим дворником, участковым милиционером, старшим бухгалтером, инструктором, инспектором, помощником, заместителем, заведующим, директором, старшиной, маршалом, министром, старшим научно-техническим сотрудником и даже доктором философских наук. И если гражданин нашего общества карьеру не делает, то это объясняется исключительно родимыми пятнами и рудиментами пережитков капитализма в нашем сознании и идеологическими диверсиями иностранных разведок. Ибо если гражданину не удается стать старшим бухгалтером, старшиной или заведующим пивным ларьком (это не так-то просто!), то не стать кандидатом или доктором философских наук при наличии отсутствия упомянутых родимых пятен и происков иностранных разведок невозможно как теоретически, так и практически.