Автово - Андрей Портнов

Мы уже заканчивали свою блестящую защиту, как вдруг дверь отворилась, и оттуда появился… Лубенко!

Придя в себя после лицезрения моей чернющей шевелюры, он расцеловался с Гармашёвым и сел рядом с ним в надежде послушать нашу защиту. Но нас Бог миловал — Гарма и Роганов, посовещавшись, отпустили нас с миром.

Всё! Практика кончилась, а вместе с ней закончился и третий семестр. Пора было покупать билеты и ехать в Астрахань на наши последние каникулы.

По опыту зная, что билеты в плацкартный вагон можно взять хоть за день до отъезда, мы с Рудиком, решив опять ехать вместе, в кассы не спешили. Однако, когда мы, всё-таки, соизволили там появиться, нас ждало неприятное известие. Билеты остались только на боковые места, и в ближайшие дни никаких изменений не предвиделось. Ничего не попишешь, пришлось взять билеты на «боковушки».

— В этой жизни надо попробовать всё! Ну, почти всё, — поучительно сказал я Рудику, сильно, однако, при этом вздыхая.

До отъезда оставалось ещё несколько дней, и мы: Катька, Султан и я решили съездить в Ломоносов — пригород Петербурга. Там, обливаясь потом и задыхаясь от несусветной жары при t=24 градуса (!), мы валялись как кони на просторном лугу около пруда и попивали пиво, не забыв при этом сходить в несколько открытых там музеев-дворцов.

На этот раз мы уезжали на целых два месяца, поэтому кроме проблемы с очередной сдачей вещей в камеру хранения необходимо было решить проблему с нашими котами — Телеком и Майклом.

Телека Султан решил взять с собой в Астрахань с условием, что его повезёт Пахом, который ехал туда раньше. Поэтому для Телека настали последние денёчки проживания в общаге, где он родился.

А вот с малышкой Майклом были серьёзные проблемы. Не так давно он сильно болел, и татары, сводив его к ветеринару, вылечили его. Однако, сейчас никто не хотел брать его с собой. Бедный малыш, еле выживший после тяжёлой болезни, должен был остаться один в течение двух месяцев. И никто не знал, сможем ли мы увидеть его ещё раз в сентябре.

ЧАСТЬ 19. Метаморфозы

— Всё, больше не могу, сейчас расплавлюсь, — пробубнил Васильев, глядя в потолок купе. — До Питера не доеду.

Он снял с себя всё, и, оставшись в одних шортах, растянулся на верхней полке. Лариса, обрадовавшись столь неожиданному стриптизу, попыталась залезть к нему наверх, но Васильев ловко отпихнул её ногой.

— Куда лезешь? Жара такая, ложись лучше внизу и отдыхай — внизу прохладнее.

Поезд N 259/260 нёсся по астраханским степям, унося нас в последний раз в далёкий северный город. Решив напоследок шикануть, мы взяли билеты в купейный вагон, и сейчас в душном потном купе вместе со мной тряслись Чеченев, Васильев и Лариска. В самом последнем купе, вдыхая запах сортира, ехали Наиль, Марат и Лёха. Ну, а через несколько вагонов в плацкарте мучались Галя, Султан, Игорь, Владик, Рудик и Костик. Рядом в забытье, изнывая от жары, валялись «школьники» почти в полном составе.

Ещё в Астрахани, помня о том, что эта поездка будет последней, я запасся фотоплёнкой, намереваясь запечатлеть себя ненаглядного во всех мыслимых и немыслимых позах в поезде, а заодно и тех, кто ненароком попадёт в кадр.

Договорившись заранее с Султаном насчёт фотоаппарата, я медленно, чтобы не содрать кожу, поднялся с приклеивающегося сиденья и, шатаясь, пошёл через вагоны к нему в плацкарт.

Рядом с Султаном на боковых местах сидела крутая Галя и в плейере слушала новый альбом Джексона. Попросив Султана пока достать фотоаппарат, я поплёлся в конец вагона, где опять же около сортира были места Костика, Игоря и Владика.

Не допуская никого к столу, Игорь аппетитно ел колбасу и запивал её каким-то соком. Владик и Костик грустно развалились на своих местах. Лица обоих выражали полную прострацию, и говорить сейчас о чём-нибудь с ними было бы крайне затруднительным. Оставался один Игорь, но тот был жутко занят колбасой, и мне не оставалось ничего другого, как повернуть обратно. Захватив по пути фотоаппарат, я вернулся в своё купе.

— Ну, и какого ты фотоаппарат взял, если у меня есть? — с обидой в голосе спросил Васильев.

— Скажи, пожалуйста, — вырвалось у меня, — можно подумать, что я об этом знал. У тебя же его, вообще, никогда не было!

— А теперь есть, мне папа подарил!

Решив испытать новинку, я позволил Васильеву вставить плёнку в его фотоаппарат и тут же отобрал его у него.

— Когда будем есть фаршированную курицу? — послышался недовольный голос Чеченева.

— Ой, Андрюха, — развязано произнесла Лариса, — сейчас такая жара, есть совсем не хочется. Давай завтра.

— Сними меня, — резко потребовал я, протягивая фотоаппарат Чеченеву.

Послышались первые щелчки…

На следующее утро в половине седьмого я бегал по вагону с криками: «Саратов! Саратов!».

Из последнего купе, ничего не понимая, высунулась голова Марата.

— Рыжий, ты чего всех будишь? Иди спать.

— Саратов! Саратов! — продолжал я.

— Какой ещё в жопу Саратов?

— Ну, Саратов, город такой! Пошли фотографироваться!

Я вбежал в наше купе, схватил Чеченева, который имел неосторожность шевельнуться, благодаря чему я понял, что он не спит, и потащил его за собой. Тот вроде бы не сопротивлялся.

Прохладным саратовским утром из вагона выползли четыре заспанные зевающие рожи — к нам присоединились Марат, который уже больше не смог заснуть и Лёша.

— Ну, и что теперь? — сурово спросил меня Марат.

— Встанем около вагона! — решил я.

Внезапно откуда-то подкатила электричка, и толпа саратовских аборигенов с баулами и тележками прошлёпали мимо нас, отодвигая в сторону фотографа — Чеченева.

— Я вас в кадр одних поймать не могу, — ревел он нам, — тут только чужие рожи шныряют туда-сюда. Снимать?

— Не-ет! — заорал я. — Пошли в вагон.

Через несколько секунд, толкая друг друга, мы высунулись из окна вагона.

— Ну, как? — спросил я стоящего на перроне Чеченева.

— Очень даже мило, — ответил он, решив поскорей от меня отделаться, и нажал кнопку.

— Вот и всё, пока все свободны, — повернулся я к Лёше и Марату, — можете идти к себе.

— И из-за этого ты поднял нас в такую рань? — разозлился Марат.

— «Саратов! Саратов!» — передразнил он меня. — Тьфу!

Фотографий в поезде у меня отродясь не было, и поэтому я решил потратить на него всю плёнку.

Народ сначала фотографировался с улыбкой, потом с ухмылкой, потом с некоторой настороженностью, потом с отчаянием, а под конец поездки с криками: «Опять Рыжий с фотоаппаратом идёт!» разбегались по своим купе и запирались изнутри…

— Пора есть фаршированную курицу! — заголосил Чеченев где-то после обеда.

Ответа не последовало. Лариса с Васильевым, лёжа не одной полке, тёрлись и обтирались друг о друга, я же, передёргиваясь от этого зрелища, решил вернуть Султану фотоаппарат.

Вернувшись через несколько минут, я залез на свою верхнюю полку, но тут же знакомые до боли слова заставили меня посмотреть вниз.

— Кто хочет фаршированную курицу?

Чеченев, глотая слюни, вытирал полотенцем мокрый лоб и смотрел на нас всех одновременно.

— А разве она ещё не стухла? — в надежде вяло поинтересовался я.

Чеченев мгновенно переменился в лице и уткнулся носом в полуразложившуюся на вид курицу.

— Не-а! — радостно произнёс он через некоторое время. — Но скоро запросто стухнет! Давайте её есть!

— Знаешь, Андрюха, что-то не хочется, — послышался голос Ларисы, которая, переплетая свои ноги с Васильевскими, составляла из них замысловатые узоры.

Васильев, задыхаясь под тяжестью Ларисиного тела, в данный момент ответить не мог.

— Серёжа, ты будешь кушать? — спросила Лариса, пытаясь втиснуть свою ножку между плотно сжатых коленей Васильева. Тот, сильно тужась, только отрицательно покачал головой.

— Да съешь ты её, наконец, сам! — сказал я. — Вообще, не понимаю, чего ты ждёшь? Это же твоя курица!

— Моя. Но я один есть не хочу.

— Тьфу ты, вот проблема! Зайди в самое последнее купе — прямо перед сортиром — там есть один мальчик Лёша. Подойди к нему и поделись своей проблемой. Я думаю, он поймёт и поможет.

Послушав моего совета, Чеченев вышел из купе. Послышался странный звук — это Лариса прорвала Васильевское препятствие и теперь наслаждалась жизнью.

— Курицу? — послышалось в коридоре. — Съедим! Поможем! Где она?

Дверь отодвинулась, и к нам вошёл Лёша. За ним улыбающийся и счастливый показался Чеченев.

Как оголодавшие гиены набросились они на несчастную курицу, от которой вскоре не осталось и следа. К счастью я успел запечатлеть столь волнующий момент на плёнку — благо фотоаппарат всегда был у меня под рукой…

Татары и Лёша в расплавленном состоянии тряслись в своём купе. И если до Мичуринска к ним ещё доходили определённые потоки воздуха, то после него, когда поезд поменял направление, и их купе оказалось по ходу поезда первым в вагоне, о свежем притоке воздуха и говорить было нельзя. Единственное, что теперь до них доносилось — ароматы расположенного впереди сортира. В качестве дополнительного развлечения пассажиров окна в купе не открывались, в результате чего в татаро-лёхском купе создались на редкость комфортабельные условия. Теперь повесить у них в воздухе топор, было раз плюнуть. Ну, а счастливый Марат, лежавший на верхней полке, куда поднимался весь тёплый воздух, был просто в экстазе. Вздохнуть свободно все смогли только утром последнего дня нашего увлекательного путешествия, когда на горизонте показалась Тверь.