Сын Войны, Дочь Хаоса - Джанетт Рэллисон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джек терпеливо смотрел на меня.
— Тебе не нужно продолжать говорить мне, что ты сожалеешь. Ты не могла поступить иначе. Ну, за исключением нажатия правой кнопки на брелке. В следующий раз найди тот, что с символом «Мерседеса». В машине небьющиеся стёкла.
— В следующий раз я буду бороться, — мне было неприятно вспоминать, что, когда Дейн и его друзья-миньоны напали, я не осталась и не встретилась с ними лицом к лицу. Я была полна решимости больше не быть убегающей жертвой.
— Не сражайся, если ты в меньшинстве, — Джек взял мою руку и сжал её. — Ты правильно поступила, что сбежала. Это спасло твою жизнь и, возможно, мою тоже. Если бы Дейн не пошёл за тобой, он мог бы убедиться, что его друзья поработали достаточно, чтобы убить меня. Ему нужно свести личные счеты. Это делает его более опасным.
— Мне тоже нужно свести личные счеты. Может быть, ему стоит беспокоиться об этом.
Джек нахмурился и притянул меня ближе. Несмотря на то, что его лицо представляло собой распухшее лоскутное одеяло из красных и пурпурных пятен, его глаза не изменились. Их тепло без усилий поглотило меня.
— Месть вредна для твоего здоровья, Эйслинн. Не будет иметь значения, сколько Хорусиан ты уничтожишь, если ты тоже умрёшь, — он снова сжал мою руку. — Весь смысл быть Сетитом в том, что ты можешь жить вечно. Не отказывайся от этого. Обещай мне, что если ты не сможешь победить в битве, то убежишь.
Я не хотела давать этого обещания. Я тоже не хотела с ним спорить. Лучше было сменить тему. Я наклонилась и прижалась губами к его щеке, оставляя за собой дорожку мягких поцелуев, которые скользнули к мочке его уха. Он обнял меня и застонал.
— Это нечестно, заставлять меня хотеть поцеловать тебя, когда я не могу.
Я устроилась в его объятиях и прислонила голову к его груди, чтобы слышать ровный ритм его сердца. Я хотела чувствовать себя в безопасности в его объятиях. Я хотела, чтобы он сказал, что любит меня и будет любить, даже если часть меня была Хорусианкой. Может быть, тогда некоторые из моих кошмаров исчезнут.
Конечно, он этого не сказал. Он никогда этого не сделает. Он никак не мог знать, что мне нужно было услышать эти слова, и я не могла сказать ему об этом. Потому что он, вероятно, не любил меня, не по-настоящему и, возможно, никогда бы ни полюбил, если бы знал, что у меня могут быть хорусианские способности. Способности, которые, если бы я изменила своей верности, могли бы быть использованы против Сетитов.
Джек положил свою голову на мою.
— Это мило. Я мог бы делать это вечно.
Я знала, что он не преувеличивал. И он ждал, что я что-нибудь скажу, что соглашусь. Я не могла вымолвить ни слова.
Джек вздохнул и поднял голову, чтобы посмотреть на меня.
— Ты изучала в школе эволюцию и выживание наиболее приспособленных, не так ли? Возьми эти идеи и доведи их до логического завершения. Если бы волк родился с крыльями, ты бы не ожидала, что он останется на земле только для того, чтобы остальная часть стаи не чувствовала себя плохо. Он поднимется в воздух, победит всё, что встанет у него на пути, и передаст свои гены следующему поколению. В этом нет ничего правильного и неправильного. Это просто естественный отбор. Волк не чувствует вины за убийство своей жертвы, и ты тоже не должна этого делать.
Однако я не была волком. Я поёрзала в его объятиях.
— Вся идея естественного отбора идёт вразрез со всем, что делает человечество тем, что оно есть. Мы ценим доброту, великодушие, бескорыстие и любовь. Это то, что делает нас людьми.
Джек снисходительно улыбнулся мне, как будто я была ребёнком, упрямо цепляющимся за миф о Санта-Клаусе.
— Животные проявляют эти качества и в своих семьях, — его пальцы лениво описали дугу по моей спине. — На земле существуют сотни тысяч видов. Ты, действительно, думаешь, что люди каким-то образом освобождены от принципа выживания наиболее приспособленных? Мы — нет. Мы просто единственный вид, который лжёт нашим детям о том, как на самом деле устроена жизнь, — он взял меня за подбородок рукой. — Выживи, Эйслинн. Если не для себя, то для меня. Следующих шестидесяти лет будет недостаточно. Я хочу тебя на тысячу лет.
Я знала, что это был его способ сказать мне, что он любит меня. Я снова положила голову ему на грудь и пожелала себе быть счастливой.
Через пару недель мои кошмары уменьшились. Иногда они уходили на несколько ночей, прежде чем какое-нибудь видение заставляло меня сидеть прямо в постели, задыхаясь. Жизнь становилась всё более нормальной. Или, по крайней мере, настолько нормальной, насколько это возможно. Я бы проводила дни за днями, забывая, что все мы были другими. Я могла видеть так много хорошего в Лечеминантах.
Миссис Лечеминант всегда старалась по-матерински поговорить со мной по душам, когда приходила моя очередь помогать с ужином. Я не очень разбиралась в кулинарии, и она терпеливо показывала мне, как делать такие вещи, как резать кабачок, не ампутируя себе при этом палец. Она могла перевернуть омлет на сковороде. Она знала рецепты со всего мира. Каким-то образом ей казалось, что ужин за изношенным пляжным столиком выглядит элегантно.
Мистер Лечеминант знал, что я изучаю Египет, и рассказывал мне истории о разных династиях. Он взял Рорка на глубоководную рыбалку и развёл костёр на пляже, чтобы приготовить нам рыбу. Даже Корделия, которая, казалось, терпела меня большую часть времени ради Джека, не очень жаловалась на мои сдавленные крики и метания посреди ночи.
Она дошла до того, что, даже не просыпаясь полностью ночью, она говорила: «Ты в безопасности, Эйслинн. Никто тебя не обижает. А теперь ложись спать, пока я сама не решила тебя убить».
У неё было чёрное чувство юмора, но я поймала себя на том, что смеюсь над её шутками, особенно когда они были насчёт Рорка.
Корделия и Рорк довольно быстро преодолели свою неприязнь друг к другу. Вскоре они уже флиртовали, бросали друг на друга многозначительные взгляды и лукаво держались за руки, пока
