Зори над Русью - Михаил Рапов

Князь вдруг шмыгнул носом.

— Обидно, отче!

Голос Сергия потеплел.

— А ты все–таки смирись. Худой мир лучше доброй ссоры…

Но тут подбежал ханский посол, дернул игумена за рукав.

— Что, поп, князю советуешь! Ай, не хорош! Стар, а разум нет. Байрам– ходжа–хан князю ярлык давал, ты отнял! Рассердишь хана, орду пришлет. Ты, поп, о двух, головах? Ай?

Сергий ответил мурзе раздельно:

— И у тебя, татарин, только одна голова. Купца подстрелил, вон унесли его, жив ли, нет ли будет? Пошлет царь орду аль нет — тоже бабушка надвое сказала, а тебя тем временем наверняка разорвут. Погляди!

Посол воровато, быстро поглядел на рычащую толпу. Лицо его посерело. Понял: разорвут.

— Ай, рус! Ай, разбойник! Не хорош! И ты, поп, не хорош: стар, а дерзок.

— Я еще не больно стар, — Сергий на мгновение замолчал, колебался, сказать ли, не стерпел, сказал: — И пока не больно дерзок.

Фома орал вместе со всеми. Был он в первых рядах, напиравших на княжий полк. Стража, не смея пороть людей, понемногу поднимала копья. Фомка все норовил быть поближе к Сергию, особенно когда посол подбежал к нему.

— Жми, робята! Отца Сергия забижают!

Толпа надвинулась вплотную, прорвала цепь воинов. Фома воли рукам не давал, но будто невзначай что было силы наступил послу на ногу.

Мурза ойкнул. Стоя на одной ноге, схватился руками за ступню другой. Глаза у него на лоб вылезли.

Кругом захохотали. Фома стоял тут же, улыбался ласково.

— Ай, рус! Ай, вор! У меня в сапог мокро: раздавил в кровь!

— Ты што натворил, бродяга! — князь замахнулся на Фому плетью.

— А я по кобыле не попал, ин хошь по оглоблям.

— Что–о–о?..

Татарин тем временем проморгался, и по озорной роже, по черной бороде узнал ордынского колдуна. Вцепился в Фому:

— Раб!

Борис тоже узнал.

— Беглый мой! — с седла схватил Фому за шиворот, но тут кто–то кольнул княжьего коня шильцем. Конь захрапел, встал на дыбы. Борис грянулся о земь.

Фома наотмашь ударил по острой скуле посла и был таков. Воины бросились на нижегородцев, те встретили их дрекольем, началась свалка.

Князь поднялся, держась за разбитый затылок, закричал на людей, которых воины успели пооттеснить:

— Ладно, нижегородские псы! Это я вам попомню! В самом деле, пойду с братом мириться, домой в Городец уйду, а доведется, возьму град на щит. Лежать ему пусту! Ждите!.. Посол, вставай, чего в сугробе лежишь.

Мурза сел, сплюнул кровью, медленно повернув голову, посмотрел на князя. Тот опять повторил:

— Вставай… Ты, посол, не кручинься, Фомку этого мы изловим.

Мурза опять плюнул.

— Шайтана ловить? Лови сам! — ухватясь за щеку, хромая, побрел к терему.

Сергий все еще стоял неподвижно, и было непонятно, уж не смеется ли он вместе с народом.

Князь заговорил еще громче, злее:

— Ты, святой отец, людей на мятеж натравил. Ладно! Меня не купишь на кукиш! Да я… Да я… Сейчас…

— Что сейчас, княже? — Сергий говорил спокойно, даже немного устало. Борис хотел выкрикнуть: «Татар позову!» Но не сказалось, язык не повернулся такое вымолвить под пристальным взглядом Сергия. Отвернулся, посмотрел вслед послу, который, поддерживаемый нукерами, медленно поднимался на крыльцо, и… полегчало на душе у князя, лукаво мигнул Сергию:

— Ублаготворил Фомка посла. Истинно шайтан, бес!

Сергий улыбнулся.

— Нечистой силы я пока что в нем не видел, но кулак у детинушки — как заговоренный.

— Откуда он только взялся?

— Фомка–то? Он ныне Московского князя оружейник.

Борис потух: и тут Москва. Даже кулак Фомки беспутного московским кулаком оказался. Уже деловито он сказал Сергию:

— Вот что, отче, видать, плетью обуха не перешибешь, сей же час еду брату моему Дмитрию Костянтиновичу челом бить. Будь по–твоему. — Князь шагнул к крыльцу и, оглянувшись на Сергия, опять мигнул. — Татары–то не стреляют. Небось опасаются, — покосился на все еще гудевший народ: — В таких мужиков стрельни — без головы останешься.

Не отвечая князю, Сергий пристально вглядывался в лица людей. Спрашивал себя: «Почему так легко поднялись эти люди? Потому ли, что на самом деле никому не страшен князь Борис с послом одного из многих царей ордынских да с горсткой татарских воинов? А если окрепнет Орда? Притихнут? Или все эти люди, рожденные рабами ордынскими, хранят в глубинах своих темных, забитых душ неистребимую мечту о воле? Так ли это?»

Так!

Воистину не покорился и никогда, никому не покорится сто лет тому назад покоренный русский народ!

Никогда! Никому!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КАМЕННЫЙ ГРАД

ГЛАВА ПЯТАЯ

1. НАД ЗАБЫТЫМИ КОСТРАМИ

Утро. В чистые, жемчужные туманы, как обычно окутавшие в этот ранний час Волгу, сегодня впутались, медленно текли с берега черные пряди дыма. Нижний Новгород спал тяжелым, похмельным сном.

Откинув створку слюдяного оконца, княжна смотрела вниз на подол града, где еще курились забытые костры ушкуйников. Берег был пуст. Как нежданно нагрянули непрошеные гости, так же и ушли. Тряхнули градом! Новый город гостей попомнит.

Дуня зябко передернула плечиками: студено на рассвете, но от окна не отошла. Медленно, тихо плыли думы. Вот напали, начали татарских гостей грабить, потом и своих не пощадили. Пакости сотворили много, — но мысль не задержалась на этом, разбои ушкуйников обычны, и дивиться тут было нечему. Опять и опять вспоминала Дуня о подруге своей Малаше, уволок ее атаман разбойников Александр Аввакумович, имя его далеко гремело по Волге. То, что ушкуйник девицу уволок, также не диво, хотя бы и Малашу — дочь немалого боярина. В Нижнем Новгороде ушкуйники узды не ведали. Дивно было иное: отец Малаши бесстрашно к самому Александру Аввакумовичу пошел, просил, грозил, умолял. Когда возвращался он с берега, Дуне в щелку приоткрытого окна довелось увидеть, как брел боярин в кремль. Шел он простоволосый, тяжело переставляя ноги. У крыльца остановился и долго, как слепой, искал рукой перила. Дуня крадучись перебежала переходом из своей светлицы в княжий терем, там затаилась за дверью, слушала, что говорил князю Малашин отец. Думала, пришел он ко князю бить челом на ушкуйника, но об ином говорил боярин. Слышно было, как тяжело вздыхал он, как изредка всхлипывал, потом, собравшись с силами, продолжал свой медленный, трудный для него рассказ. Княжна ясно слышала каждое слово, но смысл речей его смогла понять не сразу. Сейчас у окна, глядя на потухающие костры, Дуня вспомнила, как боярин, задохнувшись, еле выговорил: «Как сказал мне вор, — ты–де, тестюшка, сам дочку спроси, пойдет ли она в терем под замок, — так у меня сердце и заколыхнуло. Ну, думаю, вор девку соблазнил, да и как не соблазнить, ежели он — детинушка здоровый, кудрявый, веселый, ох, веселый!..»