Черчилль - Франсуа Бедарида

Во-вторых, Черчилль уверял, что из истории невозможно извлечь урока. Прежде всего, нельзя судить о настоящем по прошлому, ведь раньше все было по-другому, и пути назад нет. А вот настоящее зачастую может пролить свет на прошлое. Например, хитрые маневры, проводимые в кабинете Ллойда Джорджа или Болдуина, помогают понять природу и характер интриг, которые в свое время плелись при дворе королевы Анны. А в Людовике XIV угадывается Гитлер. Билл Дикин рассказывал, как в 1940 году в разгар норвежской кампании, когда с флота сотнями приходили тревожные сообщения, а адмиралы теряли терпение у дверей карт-зала в адмиралтействе, Черчилль невозмутимо изучал историю нормандского завоевания. В тот момент он был поглощен событиями 1066 года и трагической судьбой несчастного Эдуарда Исповедника.

По словам Черчилля, на уроки истории нельзя надеяться еще и потому — и здесь уж ничего не поделаешь, — что человек просто патологически не способен извлечь пользу из своего прошлого опыта. Как он метко подметил, «главный урок истории заключается в том, что человеческий род не поддается обучению»[201].

И, наконец, в-третьих, исходя из диалектики истории и морали, Черчилль не только верил в суд истории — в добрых традициях выдающегося историка-либерала Эктона, оценивавшего человеческие поступки строго по принципу «хорошо — плохо», — но и представлял себе прошлое как сражение на полях черно-белого мира. Сражение добра со злом — правды с ложью, свободы с тиранией, прогресса с варварством. Черчилль относился к истории одновременно как к идеологии и как к мифу, ведь он в полной мере разделял виговскую концепцию истории.

С его точки зрения, эволюция, совершившаяся в Англии за все предыдущие века, сводилась к борьбе английского дворянства, знатных родов земельной аристократии, в том числе и рода Черчиллей, — всех этих «старых дубов», как их называл Бурке, против королевской власти. Сначала ради завоевания свобод и победы парламентского режима, а затем — ради величия Британии и Британской империи. И это «английское чудо» должно служить отправным пунктом при оценке прошлого. Однако эта теория вряд ли устоит перед малейшей попыткой ее опровергнуть.

Достаточно было бы, например, критического разбора биографии герцога Мальборо, этого полубога, с которым, по мнению его потомка, обошлись весьма несправедливо. Мы бы увидели, что о многочисленных и достаточно серьезных недостатках и пороках герцога автор предпочел умолчать. В книге не было ни слова даже о пресловутой жадности герцога. А ведь еще Евгений Савойский рассказывал, что Мальборо не ставил точек над «i» в целях экономии чернил! К несчастью, историку свойственно превращаться то в адвоката, то в прокурора, и Черчилль не стал исключением, хотя и утверждал, что история должна быть не только музой, но и судьей.

Владелец Чартвелльского замка

Осенью 1922 года Черчилль приобрел небольшой замок в Чартвелле, где и обосновался весной 1924 года. На протяжении сорока лет Чартвелльский замок оставался любимым жилищем Черчилля, любимым местом работы и отдыха, где он творил и размышлял. Там же жила и его семья. В замке принимали многочисленных гостей, устраивали пышные приемы.

Уинстон давно уже присматривал себе просторный дом в деревне. Когда ему предложили построенный в елизаветинском стиле Чартвелльский замок, затерявшийся среди холмов Кента и находившийся всего километрах в сорока от Лондона, Черчилль сразу же согласился, поладив с продавцом на пяти тысячах фунтов. По удачному стечению обстоятельств незадолго до этого Черчилль неожиданно получил довольно крупное наследство, и это позволило ему не только купить дом, но и обновить и перестроить его по своему вкусу, чтобы придать очарования и удобства этому сырому зданию, обезображенному тяжеловесными елизаветинскими пристройками.

Из окон замка открывался великолепный вид, да и расположен он был в живописном уголке. Площадь поместья составляла тридцать гектаров, с одной стороны его окружала холмистая местность, покрытая лугами и лесами Уилда, с другой — гряда невысоких меловых гор. Ремонтные работы быстро подвигались, и через полтора года владелец Чартвелльского замка переехал в свое поместье. Дети были в восторге от затеи отца обосноваться в деревне, однако Клементине дом пришелся не по вкусу. Муж буквально заставил ее там поселиться, и прошло немало времени, прежде чем она привыкла к замку, а потом и полюбила его.

Другой достопримечательностью замка был окружавший его сад, возделанный с большим тщанием. В этом саду Черчилль часами простаивал за мольбертом. Растения для сада в основном выбирала Клемми. Там был и садик с растениями на каменных горках, и несколько водоемов с красными рыбками. Главную же часть сада Клемми украсила гелиотропами, пионами, лилиями, фуксиями, панстемонами, мятными котовниками и азалиями. Четыре большие глицинии обрамляли розарий, окруженный невысокой оградой и засаженный сотнями чайных роз всевозможных оттенков. Чуть подальше поставили беседку, укрытую от солнца виноградником. За ней был разбит огород. Кроме того, в саду имелись теннисный корт, бассейн и лужайка для игры в крокет.

Сам дом, которым Черчилль очень гордился, был просторным, удобным, со множеством огромных гостиных и спален. Гости, останавливавшиеся в особняке, ночевали также в больших флигелях. У хозяина дома был свой кабинет и библиотека. Кабинет украшали три портрета — лорда Рандольфа, матери Черчилля и Клемми, а также два бюста — Нельсона и Наполеона. Поначалу Черчилль мечтал сделаться фермером, однако его попытки развести коров, овец, свиней и птицу не увенчались успехом. Тем не менее, он питал слабость к свиньям и однажды объяснил своему внуку Уинстону почему: «Собака смотрит на человека снизу вверх, кошка — сверху вниз, а поросенок смотрит ему прямо в глаза и видит в нем равного»[202]. Однако в усадьбе удалось развести лишь лебедей, гусей и красных рыбок.

Возведение кирпичной стены в Чартвелле. Около 1930.

В Чартвелле у Черчилля появилось новое хобби — он освоил ремесло каменщика и с увлечением складывал из кирпича всевозможные высокие и низкие стены, которые у него выходили отменно. Черчилль даже хвастался, что за день успевал уложить двести кирпичей и продиктовать две тысячи слов... Его слава каменщика дошла до секретаря местного отделения кентского профсоюза строителей, и он предложил Черчиллю стать членом профсоюза и даже снабдил его членским билетом. Однако исполнительный комитет профсоюза этого не одобрил и лишил министра финансов членства.