Доносчики в истории России и СССР - Владимир Игнатов

Стихотворение поэт читал полутора десяткам человек. Пастернак, зная «плотность засева» страны доносчиками, назвал поступок Мендельштама самоубийством. Борис Леонидович как в воду смотрел — кто-то из слушателей донес на поэта. В ночь с 13 на 14 мая 1934 года его арестовали и отправили в ссылку в Чердынь (Пермский край). В Чердыни Мандельштам делает попытку самоубийства (выбрасывается из окна). Его жена Надежда Яковлевна пишет во все советские инстанции и обращается за помощью ко всем знакомым. При содействии Николая Бухарина Мандельштаму разрешают самостоятельно выбрать место для поселения. Мандельштамы выбирают Воронеж. В ночь с 1 на 2 мая 1938 года Мандельштам был вновь арестован и по этапу отправлен в лагерь на Дальний Восток. Он скончался 27 декабря 1938 года от тифа в пересыльном лагере во Владивостоке. Тело Мандельштама «до весны вместе с другими усопшими лежало непогребенным». Затем весь «зимний штабель» был захоронен в братской могиле{189}.

Предвидением собственной судьбы стало переведенное Мандельштамом еще в 1921 году стихотворение грузинского поэта Н. Мицишвили:

Когда я свалюсь умирать под забором в какой-нибудь яме,И некуда будет душе уйти от чугунного хлада —Я вежливо тихо уйду. Незаметно смешаюсь с тенями.И собаки меня пожалеют, целуя под ветхой оградой.Не будет процессии. Меня не украсят фиалки,И девы цветов не рассыплют над черной могилой…{190}.

Местонахождение могилы поэта до сих пор неизвестно.

Осип Мандельштам был не единственным поэтом, написавшим стихи, обличающие Сталина. В 1939 году молодой поэт Анатолий Клещенко написал стихотворение «Вызов» («Пей кровь, как цинандали на пирах». Опубликовано в журнале «Юность» № 8 за 1989 год). По доносу он был арестован и приговорен военным трибуналом к высшей мере наказания, но незадолго перед войной смертная казнь была отменена, и он получил 10 лет и 5 лет поражения в правах. Поэт не отрекся от своих расстрельных стихов и на суде:

Пей кровь, как цинандали на пирах.Ставь к стенке нас, овчарок злобных уськай,Топи в крови свой беспредельный страхПеред дурной медлительностью русской!Чтоб были любы мы твоим очам,Ты честь и гордость в наших душах выжег,Но все равно не спится по ночамИ под охраной пулеметных вышек.Что ж, дыма не бывает без огня:Не всех в тайге засыпали метели!Жаль только, обойдутся без меня.Когда придут поднять тебя с постели!И я иду сознательно на риск.Что вдруг найдут при шмоне эти строчки:Пусть не услышу твой последний визг,Но этот стих свой допишу до точки.Ленинград.

Анатолию Клещенко принадлежит и стихотворение «Канал имени Сталина»:

Ржавой проволокой колючейТы опутал мою страну.Эй, упырь! Хоть уж тех не мучай,Кто, умильно точа слюну,Свет готов перепутать с тьмою,Веря свято в твое вранье…Над Сибирью, над КолымоюВьется тучами воронье.Конвоиры сдвигают брови,Щурят глаз, чтоб стрелять ловчей…Ты еще не разбух от крови?Ты еще в тишине ночейНе балуешься люминаломИ не просишь, чтоб свет зажгли?Спи спокойно, мы — по каналамИ по трассам легли навалом,Рук не выпростать из земли.О тебе вспомнят наши дети.Мы за славой твоей стоим,Раз каналы и трассы этиБудут именем звать твоим.

19 августа 1942 года в военном лагере за «разговоры» был арестован, осужден по 58-й и отправлен в ГУЛАГ курсант Виктор Боков. В 1944 гору в лагере Орлово-Розово Кемеровской области он написал стихотворение «Письмо Сталину из лагеря»:

Товарищ Сталин!Слышишь ли ты нас?Заламывают руки,Бьют на следствии.О том, что невиновныхТопчут в грязь,Докладывают вамНа съездах и на сессиях?Товарищ Сталин!Камни говорятИ плачут, видяНаше замерзание.Вы сами были в ссылках,Но наврядВас угнеталоТак самодержавие.Товарищ Сталин.Заходи в барак,Окинь суровым взглядомНары длинные.Тебе доложат,Что я подлый враг,Но ты взгляниВ глаза мои невинные.Я — весь Россия!Весь, как сноп, дымлюсь,Зияю телом,Грубым и задубленным.Но я еще когда-нибудь явлюсь,Чтобы сказатьОт имени загубленных.Ты прячешься,Ты трусишь,Ты нейдешь,И без тебя бегут в СибирьСоставы скорые.Так, значит, ты, Верховный,Тоже ложь,А ложь подсудна,Ей судья — история!

В то время, когда оболваненные массы обожествляли вождя, находились поэты, которые не только его развенчивали, а даже глумились над ним, как поэт Павел Васильев в своей эпиграмме «Ныне, о, муза, воспой Джугашвили, сукина сына»:

Ныне, о муза, воспой Джугашвили, сукина сына.Упорство осла и хитрость лисы совместил он умело.Нарезавши тысячи тысяч петель,насилием к власти пробрался.Ну что ж ты наделал, куда ты залез, расскажи мне,семинарист неразумный!..В уборных вывешивать бы эти скрижали…Клянемся, о вождь наш, мы путь твой усыплем цветамиИ в ж…у лавровый венок воткнем.

История появления этой эпиграммы такова. Друг Павла Васильева, прозаик Николай Анов, работавший в журнале «Красная новь», вывесил на стене в редакции «шесть условий товарища Сталина»[36].

Когда Васильев однажды зашел в редакцию, Анов предложил ему зарифмовать их гекзаметром (от греч. hexametros — шестимерник — древнейшая форма стиха в античной европейской поэзии). Поэт сел, экспромтом написал эпиграмму и прочитал ее присутствующим, среди которых оказались доносчики.

Эпиграмма дошла до нас с сокращениями из-за нецензурных слов, но и то, что дошло, по сталинским меркам, безусловно, тянуло на «высшую меру».

Весной 1932 года Васильев по обвинению в принадлежности к контрреволюционной группировке литераторов («Сибирской бригады») был арестован, однако осужден не был.

В 1934 году вышла статья М. Горького «О литературных забавах», которая положила начало кампании травли Васильева. Его обвиняли в пьянстве, хулиганстве, антисемитизме, белогвардейщине и защите кулачества. «Алексей Максимович писал, что Васильева надо “изолировать”, чтобы он не оказывал дурного влияния на молодых поэтов»{191}.

В ответ на статью Горького Павел сочинил эпиграмму:

Пью за здравие Трехгорки.Эй, жена, завесь-ка шторки,Нас увидят, может быть,Алексей Максимыч ГорькийПриказали дома пить.

Когда И.М. Тройский прочитал эту эпиграмму Горькому, тот рассмеялся: «Какая умница! Ведь вот одно слово — “приказали”, всего-навсего одно слово. И одним словом он меня отшлепал! Не придерёшься! Приказали! Ведь так говорили о своих господах: “Барин приказали!”, “Барыня приказали!” После этого Горький относился к Васильеву значительно лучше».

Причиной для обвинения поэта в антисемитизме стала эпиграмма:

Гренландский кит, владыка океана,Раз проглотил пархатого жида.Метаться начал он туда-сюда.На третий день владыка занемог,Но жида переварить не мог.Итак, Россия, о, сравненье будет жутко,И ты, как кит, умрешь от несварения желудка{192}.

Признание таланта поэта сопровождалось оговорками о его чуждости новому строю. Яркая личность поэта стала обрастать сплетнями, как было в свое время с Сергеем Есениным.

С.И. Тройская пишет: «У Павла было много друзей, но было и много недругов. У кого-то поэт вызывал радость и восхищение, у кого-то — раздражение и зависть. Как-то очередные интриганы зазвали Павла в дом поэта Джека Алтаузена и там спровоцировали их ссору. Васильев дал пощечину, а точнее оплеуху, хозяину дома за то, что тот позволил себе оскорбительно отозваться о Наталии Кончаловской…» В январе 1935 года поэт был исключен из Союза писателей, а в июле арестован и осужден за «злостное хулиганство». В феврале 1937 года он был арестован в третий раз и обвинен в принадлежности к «террористической группе», якобы готовившей покушение на Сталина.

Васильев был включен в сталинский расстрельный список из ста двух человек под номером десять. Кроме него, в этот список попали поэты и писатели Васильев Иван Михайлович, Карпов Михаил Яковлевич и Макаров Иван Иванович. Список был представлен вождю на утверждение 26 июня 1937 года. Вождь размашисто написал поперек обложки: «За И. Ст»., и следом со своими «За» поставили подписи Каганович, Ворошилов, Жданов и Микоян.