Полвойны - Джо Аберкромби

— А что насчет Ракки? – прорычал Рэйт, и Оуд зашипела от негодования, когда он вырвал полузабинтованную руку.

— Я буду вспоминать о нем с нежностью. В отличие от других, он доказал свою верность.

Скара заметила, как напряглись сухожилия на руке Рэйта, сжимавшей рукоять топора, и быстро встала перед ним.

— Ваша цепь, мой король. – Поднимать это множество наверший мертвецов было так тяжело, что ее руки дрожали.

Горм наклонился, чтобы просунуть в цепь голову, и от этого они оказались так близко друг от друга, как никогда раньше. Ее руки покоились на его шее, почти обнимая. От него пахло влажным мехом, почти как от собак ее деда.

— С годами она выросла, – сказал он, выпрямляясь.

В такой близи он казался еще больше, чем обычно. Макушка ее головы едва доставала ему до шеи. Надо ли подойти, чтобы поцеловать своего мужа? В другое время она бы рассмеялась от одной этой мысли. Сейчас было не до смеха.

— Хранить ее было для меня честью. – Ей очень хотелось отшатнуться, но она знала, что нельзя, и опустила руки, чтобы поправить эти безвкусные, жуткие памятки на его груди.

— Когда мы поженимся, я отрежу вам кусок.

Удивленно моргнув, она взглянула на него и похолодела. Быть вечно привязанной к цепи мертвецов.

— Я не заслужила такого права, – прохрипела она.

— Умоляю, к чему эта напускная скромность! Лишь полвойны ведется словами, моя королева, и свою половину вы сражались искусно и храбро. – Улыбаясь, он отвернулся. – От ваших храбрых дел умрут сотни.

Скара резко проснулась, вцепившись в мех на постели, и стала напряженно вслушиваться в тишину. 

Ничего.

Теперь она почти не могла уснуть. Дважды или трижды за ночь нападали воины Светлого Иллинга.

Они пытались проплыть в гавань – храбрецы сражались с волнами во тьме. Но часовые на башнях утыкали их стрелами, и их тела застряли в цепях.

Они напали с тараном из срубленного дерева, закованного в железо – храбрецы держали щиты над ним – и устроили над воротами грохот, способный разбудить мертвых. Но еле поцарапали ворота.

Они стреляли через стены тучами горящих стрел, которые летели во двор, как крошечные падающие звезды в ночи. Стрелы без вреда отскакивали от мостовой и от сланца, но некоторые попали на солому. Грудь Скары болела от сильного дыма, голос охрип от выкрикивания приказов пропитать водой крыши, руки натерлись от таскания ведер из колодца. От конюшен, где она девочкой впервые села в седло на пони, теперь осталась лишь выжженная скорлупа, но им удалось остановить распространение огня.

В конце концов она взобралась на стены – вся в саже, но ликуя – чтобы выкрикнуть отступающим лучникам Верховного Короля:

— Спасибо за стрелы!

Огнем или водой, через стены или под ними, ничто не работало. Оплот Байла был самой сильной крепостью на всем Расшатанном море, и его защитниками были воины трех стран. Светлый Иллинг терял двадцать за каждого из них.

Но прибывали подкрепления. Каждое утро Мать Солнце поднималась над всё большим количеством воинов Ютмарка, Инглефольда и Нижеземья. Еще больше разукрашенных шендов с безумными глазами и костяными серьгами. Перед гаванью теснилось все больше кораблей, перекрывавших любую помощь оборонявшимся. Их дух, быть может, и поднимался от маленьких побед, но от ужасной арифметики становилось только хуже. Подвалы Матери Оуд переполнялись ранеными. Уже дважды они отправляли наружу корабли с командами мертвецов, чтобы сжечь их на воде.

Скаре казалось, будто они копали рвы, чтобы остановить прилив. Можно сдержать одну волну. Можно сдержать десять. Но прилив всегда побеждает.

Она кисло рыгнула, сдержала тошноту и скинула ноги с постели. Обхватила голову руками и издала долгий рык.

Она была королевой. Ее кровь стоила дороже золота. Нужно спрятать страх и показать хитроумие. Она не могла махать мечом, так что ей оставалось вести другую половину войны и воевать лучше Светлого Иллинга. Лучше Отца Ярви и Матери Скаер. На нее смотрели люди. Люди, которые поставили на нее все свое будущее. Она была зажата между надеждами и нуждами, между ожиданиями живых и мертвых и словно блуждала по лабиринту из шипов. Надо рассмотреть дюжины мнений, вспомнить сотни уроков, сделать тысячи надлежащих вещей и десятки тысяч ненадлежащих, о которых она не могла и подумать...

Она глянула на дверь. С другой стороны, она знала, спал Рэйт. Или не спал.

Она не знала, что чувствовала по отношению к нему. Но знала, что не чувствовала этого ни к кому. Она вспомнила холодное потрясение, когда подумала, что он умер. Тепло облегчения, когда увидела его живым. Искру жара, когда их глаза встретились. Ту силу, которую ощущала, когда он был рядом с ней. Головой она понимала, что он ей никоим образом не подходит.

Но все остальное думало иначе. 

Она встала, ее сердце стучало, когда она ступала по полу, голыми ступнями по холодному камню. Она бросила взгляд в комнатку, где спала невольница, но та не собиралась лезть в дела госпожи. 

Ее рука замерла перед дверью, пальцы покалывало. 

Его брат был мертв. Она сказала себе, что нужна ему, хотя на самом деле это он был ей нужен. Нужен, чтобы забыть о своем долге. Чтобы забыть о своей земле, о своем народе и получить хоть что-то для себя. Ей нужно было знать, каково это, когда тебя целует, обнимает, хочет кто-то, кого выбрала она сама, прежде чем станет слишком поздно.

Мать Кира за одну эту мысль выдрала бы ей все волосы, но Мать Кира прошла через Последнюю Дверь. А сейчас, в ночи, когда Смерть скреблась за стенами, то, что до́лжно, уже не казалось таким важным.

Скара дрожащими пальцами отодвинула засов и прикусила губу, чтобы не издать ни звука.

И медленно-медленно открыла дверь.

Не любовник

После того как все закончилось, Рэйт дышал, не открывая глаз. Он хотел лишь обнять кого-нибудь, и чтобы его обняли, так что провел забинтованной рукой по ее голой спине и крепко прижал к себе.

Ракки был мертв.

Он все еще видел это, словно наяву. Все еще видел, как его лицо последний раз мелькнуло перед тем, как вспыхнул огонь и земля обвалилась.

Она поцеловала его. Не грубо и не поспешно, но было понятно, что это поцелуй на прощание, и Рэйт прижался ближе, чтобы он длился чуточку дольше. В его жизни было мало поцелуев. Может, не так много возможностей ждет и в будущем. Он всё своё время тратил попусту, и теперь каждый миг прошлого казался болезненной потерей. Она положила руку ему на грудь и легонько оттолкнула. Потребовалось усилие, чтобы оторваться. 

Сдавленно застонав, он поставил ноги на тростниковую циновку и схватился за ребра. Весь бок жутко болел. Он смотрел, как она одевается – черная фигура на фоне занавески. В слабом свете было почти ничего не видно. Перекатывающиеся мышцы на спине, вены на ногах, свет на одной стороне лица, когда она от него отворачивалась. Он не знал, хмурилась она или улыбалась.