История атомной бомбы - Мания Хуберт

В ноябре 1943 года союзники снова бомбят фабрику тяжелой воды в норвежском Феморке и причиняют ей серьезные повреждения. Уцелевшие элементы, правда, демонтируют и перевозят в Германию. Но ввиду ожесточеннейшей войны, которая поглощает все ресурсы, усилия по построению в рейхе опытных установок для производства тяжелой воды застопориваются в начальной стадии. В феврале 1944 года норвежские силы Сопротивления берут на прицел пассажирский паром, который перевозит сорок девять бочек тяжелой воды. Она предназначалась для Германии. В результате бомбовой атаки на паром эти бочки тонут. При этом погибают и четырнадцать штатских. Дело складывается так, что весной 1944 года Курту Дибнеру приходится, несмотря на свой последний весьма успешный эксперимент с кубиками урана, отказаться от своей мечты о «самоподдерживающемся реакторе» из-за нехватки тяжелой воды.

Между тем Вернер Гейзенберг больше не может игнорировать дибнеровскую геометрию реактора. Его собственные опыты с пластинами металлического урана в Берлине так ни разу и не достигли значений лейпцигского эксперимента 1942 года. Гейзенберг перепроверяет цифры из Готтова, но в своем заключении так и не находит для Дибнера ни одного слова признания. Из-за массированных воздушных налетов на Берлин институт Гейзенберга переезжает в Гехинген неподалеку от Тюбингена. С апреля 1944 года он так и курсирует между Берлином и вюртембергской провинцией.

Темпераментный Джордж Кистяковский считается на высокогорном плато стариком. Он родился на Украине в 1900 году, в 1917 году после русской революции воевал против большевиков добровольцем Белой армии. Был захвачен Красной армией в плен и год провел в турецких тюрьмах, пока ему не удалось бежать в Германию. По всем признакам, он был избавлен от малейших подозрений в симпатии к коммунистическим идеям. Диссертацию он защищал в Берлинском университете, был стипендиатом Принстона, а с 1938 года — профессором химии в Гарварде и считается экспертом по взрывчатым веществам Национальной научно-исследовательской комиссии по обороне. Он внес немалый вклад в то, чтобы убедить президента Рузвельта в осуществимости проекта атомной бомбы. В Лос-Аламосе Кистяковский с конца января 1944 года и живет один в маленькой каменной будке — бывшей насосной станции бывшего интерната. Перебираться в молодежное общежитие холостяков этот разведенный не хочет. Такая привилегия была ему предоставлена, ведь в конце концов он не рвался быть принятым в тайное общество ядерщиков. Наоборот, Оппенгеймер на коленях упрашивал его поддержать Сета Неддермейера. Правда, условия работы он находит неприемлемыми. Каждый день ему приходится быть свидетелем психологической войны между Неддермейером и Парсонсом, которые терпеть друг друга не могут.

Джим Такк, один из «научных мозгов», прибывших сюда вместе с Отто Фришем из Англии, придал новый импульс теоретикам-взрывникам, выступив с концепцией «взрывных линз». Как световые волны распространяются в стекле с другой скоростью, чем в воздухе, точно так же и ударные волны в различных взрывчатых веществах — таких, как динамит и тротил, например — продвигаются не одинаково быстро. И как оптические линзы могут фокусировать свет в пучок, так же и ударные волны при правильной комбинации разных взрывчатых веществ должны сбегаться и оказывать на сердцевину бомбы равномерное давление.

Роберт Оппенгеймер закрывает глаза и подвергает себя довольно странной процедуре. Чьи-то пальцы макают кисть вместо пудры в миску с мукой и выбеливают ею характерное лицо Первого лица Лос-Аламоса. Он согласился сыграть роль покойника в театральной постановке «Мышьяк и островерхий колпачок». Когда публика узнаёт, кого это выносят на сцену в виде мертвеца, раздаются аплодисменты. Почти каждый субботний вечер в каком-нибудь из жилых особнячков устраиваются вечеринки, спонтанные концерты или небольшие театральные представления. С особым жаром здесь приветствуют людей из технического отдела, потому что они приносят с собой пшеничный самогон, который гонят у себя в лаборатории, что, разумеется, строжайше запрещено генералом Гровсом.

Встреченное бурными аплодисментами выступление Оппенгеймера — примета популярности шефа. Будучи «привратницей Лос-Аламоса», Дороти Маккиббин в своей связующей конторе в Санта-Фе знакомится лично с каждым новоприбывшим. Она уверяет, что на Месе едва ли сыщется женщина, которая хотя бы чуточку не влюблена в Роберта Оппенгеймера и втайне не грезит о его голубых глазах. Когда его жена Кити в декабре 1944 года родила в Лос-Аламосе их дочь Кэтрин, женщины стояли в очереди у отделения для грудных детей, чтобы взглянуть на беби. Мужчины же прежде всего восхищаются острым умом, позволяющим этому физику-теоретику мгновенно схватывать новые знания, добытые в машинных залах инженерами и в лабораториях химиками, металлургами и взрывотехниками, чтобы тут же выковывать из них стратегию для дальнейших действий. Ганс Бете подчеркивает, что в долос-аламосские времена Оппенгеймер был крайне сдержанным человеком. Сама мысль о том, что он окажется пригодным в качестве руководителя крупного промышленного предприятия, показалась бы ему тогда совершенно нелепой. За минувшее с той поры время он, по словам Бете, удивительно преобразился и блестяще приспособился к этой роли. Оппенгеймеру редко приходится отдавать приказы. Юджин Вигнер удивляется его способности передавать свои желания «с легкостью и естественностью, одними только глазами, мановением руки да полузатухшей трубкой».

К началу мая 1944 года в Лос-Аламосе работают тысяча двести человек. Эдвард Теллер хотя и числится номинально сотрудником теоретического отдела Ганса Бете, но со всей очевидностью уже окончательно потерял интерес к актуальной разработке бомбы ядерного расщепления. Куда интереснее ему было бы заглянуть в будущее и выведать, осуществима ли фантастическая идея — использовать бомбу лишь в качестве взрывателя для некоего обозримого количества тяжелого водорода. После того как два его расчета имплозивного взрыва оказались неудачными, он просит об увольнении, чтобы иметь возможность целиком сосредоточиться на супербомбе. Оппенгеймеру хватает ума, чтобы исполнить заветное желание Теллера. У Бете уже есть кандидат на место Теллера — Рудольф Пайерлс, вице-шеф британской делегации. Оба знают друг друга с конца 1920-х годов, когда они учились в Мюнхене у Арнольда Зоммерфельда. Так два уроженца Германии занимают весьма ответственные позиции в Манхэттенском проекте. На одном не столь заметном месте в технической части работает еще один бывший немецкий гражданин. Старательный и многим пришедшийся по нраву молодой человек прибыл сюда прошлой осенью с английскими учеными и занят исследованиями ожидаемых ударных волн бомбового взрыва. Неприметного коллегу зовут Клаус Фукс, и даже шпики из британских секретных служб не смогли обнаружить в нем симпатий к советскому коммунизму.

Бывший активный борец против молодой советской власти ставит Роберта Оппенгеймера в начале лета 1944 года перед необходимостью снова вмешиваться в отношения между людьми. Новоприбывший Джордж Кистяковский попал на линию огня вражды между Неддермейером и Парсонсом. Эти с самого начала не сложившиеся отношения ставят под угрозу успех работы. По прошествии трех месяцев Кистяковский настолько измочален в этом конфликте сторон, что больше не видит возможности доверительной общей работы. Он просит Оппенгеймера об увольнении. Тот решает иначе и объявляет эксперта по взрывчатым веществам руководителем отдела имплозионной техники. Вооруженный новыми полномочиями в решении вопросов, Кистяковский прилагает все силы к тому, чтобы научиться подчинять себе хаотичные волны детонации в экспериментах с эксплозией, формировать их и фокусировать по своему усмотрению. Для этого он экспериментирует со специальной взрывной смесью под названием баратол.

Когда лорд Червелл, научный советник английского премьер-министра Уинстона Черчилля, посещает Лос-Аламос, Кистяковский ведет его по своему отделу и рассказывает о многообещающих данных, которые предоставляет ему эта специальная смесь. Однако лорд, родившийся в Германии как Фредерик Александр Линдеман, отмахивается. Он считает, что баратол не годится в качестве составной части системы взрывных линз, и рекомендует ему прибегнуть к старому доброму динамиту. Кистяковский ведет себя вежливее, чем ему хотелось бы в присутствии чванливого всезнайки, и спокойно перечисляет аргументы, по которым взрывчатка Нобеля не может рассматриваться для этой задачи. Несколько дней спустя Оппенгеймер вызывает его к себе в кабинет. Оказывается, Черчилль лично прислал телеграмму президенту Франклину Рузвельту с указанием на то, что люди в Лос-Аламосе находятся на ложном пути. И не угодно ли будет Рузвельту распорядиться, чтобы Кистяковский применял динамит, поскольку баратол определенно не будет функционировать. Ученый, вызванный «на ковер», предлагает своему шефу послать Черчилля ко всем чертям. Но в конце концов соглашается провести опыты с динамитом. Взглянув на список сотрудников, он составляет группу по динамиту из самых нерадивых, чтобы при этом не пострадали эксперименты с баратолом.