Без названия - Автор Неизвестен

— Да, есть что-то похожее, — поддержал меня друг. Он на мгновение оглянулся в мою сторону: я шел неподалеку от деревянного настила: Вика не пускала меня на него и мне приходилось перепрыгивать с кочки на кочку, чтобы не угодить в заснеженные по колено рытвины.

— Ну ладно, иди по тропе! — заботливо окрикнула меня Вика, сжалившись. — Не хватало, чтобы еще и ты себе ногу вывихнул!

Я повиновался.

— Вот, слушай, — сказал она, когда я уже снова шел с нею рядом по деревяшкам. — Я сейчас вспомнила! Скажи: ты знаешь, что такое бесстрашный, бескорыстный, бесстыдный?! — она тоже говорила громко, чтобы слышал и Юра, который шагал теперь метрах в пяти от нас. — В общем, что значит все слова, начинающиеся на «бес»? — договорила Вика.

— Нет! — шутливо ответил я. — Не знаю!

— Ну!.. Бес же! Бес! — улыбаясь, вопрошала Вика и как бы пытаясь подсказать ответ интонацией своего голоса.

— Не знаю! — снова ответил я.

— Бес!.. Дьявол значит! Недогадливый ты! — торжествующе выкрикнула Вика и глянула на Юру.

— И что же получается: бес страшный! — Вика хохотала, а я продолжал перечислять, — бес стыдный! Слушай! — остановился я, обращаясь к Вике. — А как же тогда понимать бес корыстный, ведь само слово — бескорыстный хорошее слово?!

— В том-то и дело, что — нет! — объяснила Вика, забегая вперед меня и, тем самым, притесняя меня с деревянной тропы. — Ведь люди, — говорила она, — двойные и корыстные, как ни крути! Двойные и корыстные в своей душе, а бескорыстный только притворяется таким, а на самом деле он дьявол в маске.

Бес корыстный, такой же бескорыстный, как, помнишь, в сказке «Коза и семеро козлят! — волк шкуру одевал и голосок утончал! «Козлятушки ребятушки!», а сам о себе думает, о желудке.

— Откуда ты такого нахваталась?! — удивился я.

— Это не я!

— А кто?

— Мария Федоровна!

— Какая Мария Федоровна? — припоминая, спросил я.

— Ну что ты, не помнишь! Соседка моя! Бабушка! — воскликнула Вика.

— А-а… — только и вымолвил я с понимающим видом, шутливо оттопырив губы.

— Мудрая бабушка! — отозвался Юра впереди…

До Москвы мы добрались без проблем…

Всю ночь напролет я пробеседовал с Юрой полушепотом, сидя у окна в его комнате в общежитии. Вика сладко спала на Юриной кровати, и Юра нежно, время от времени, поглядывал на нее.

На следующий день Юра проводил нас в аэропорт рано утром, я спешил объявиться на работе, так как та запись карандашом моих паспортных данных, сделанная капитаном милиции в помещении радиостанции, помнилась, хотя и холодно, но близко, и мне надо было, на всякий случай, хотя бы упредить сообщение о моем, если таковое последует, задержании. Тогда, по крайней мере, один день можно будет объяснить, как отгул. О засвеченной пленке я так никому и не сказал…

Надо было кончать с Викой. Всю дорогу в самолете я хладнокровно обдумывал, а точнее, настраивался это сделать. Еще утром, там, в Москве, у Юры, когда мы все втроем завтракали, я сидел молчаливо, и Вика наверное начинала понимать или чувствовать приближение чего-то нехорошего, потому что в самолете она уже совсем расстроилась, ей было неуютно сидеть в тесном кругу моего молчания, а если я и отвечал на ее какие-нибудь вопросы, то очень кратко и сухо…

Но, к моему счастью, все произошло абсолютно свободно, без паники, легко для меня…

Вика мешала мне, она являлась свинцовой привязкой, может быть, именно она больше всего удерживала меня в моем теле!

…Когда мы оба приехали из аэропорта на такси, и поднялись на Викин этаж, и остановились у ее дверей, она уже была готова к убийству…

Ее глаза метались по сторонам под непоколебимостью моего взгляда. Ко мне она не прикасалась, а просто — стояла рядом.

Нет! Я вовсе не был зло настроен к этой девушке, и я не ревновал! Я должен был выполнить задуманное: убить Вику сейчас.

— Вика, — сказал я.

— Что? — тут же отозвалась она, и в ее глазах еще промелькнула надежда!

«Нет!.. — подумал я. — Пора!..»

— Уйди прочь! — резко сказал я и равнодушно впялился глазами в бедную девушку. — Уйди прочь! — сказал я еще раз Вике в упор, и добавил. — Я больше не хочу тебя видеть!..

Вика прислонилась к своей двери и тихо заплакала так, будто доплакивала то, что уже отрыдалось в душе.

Так я убил Вику…

ПРОСТИТУТКА

И снова одинокий в поселке, опустошенный от суеты дня кинотеатр. Приземистый, доверчивый свет ночника. Я хожу в кабинете по скрипучему полу и думаю.

Прошел целый месяц, как Вика убита… С тех пор я ее даже не видел! Но я до сих пор так и не в силах был покинуть свое тело, хотя и продолжал заниматься энергетическим дыханием и жить по образу, определенному учителем.

Всего один раз, с неделю назад, мое тело, когда я лег было уже спать, разуверившись научиться покидать его, начала сотрясать неведомая мне сила! Будто могучие волны перекатывались от ступеней до макушки. Тело содрогалось как резиновое, волны словно ударялись в какое-то препятствие и пружинили в голове. Но, не находя выхода — метались по всему телу! И улеглись наконец… Как в прошлый раз, — не случилось хлопка в макушке (будто вылетевшей пробки), и волны не вырвались наружу, как я ни силился им помочь: будто мою макушку заварили, запаяли, заклеили!.. И все… И больше ничего, даже подобного, до сих пор…

И все-таки я понимал, Вика, Вика держала меня!.. Она несомненно вспоминала Сережу и мешала ему… А думала она обо мне все потому, что я сам был в этом виноват, все потому, что где-то что-то никак не могло отключиться у меня в сознании, как я ни настаивал на этом! А может и потому, что я слишком настаивал, хотел опустошенности памяти о девушке и тем только усугублял свою принадлежность к этому, воспитанному мною символу…

Несомненно нужно было построить противоположность, довести свою бессознательную привязку к Вике — до абсурда, до противоречия, до самоотрицания.

Надо было сжечь, растворить мыслительную тропу, по которой так долго и нежно прогуливалась девушка в моем сознании.

На любовь ни в коем случае нельзя тратить энергию! Лучше, когда тебя любят, а ты хладнокровен, чем когда любишь ты и сгораешь!

Когда любят тебя, — тебе посылают, передают энергию, но этой же энергией, если ты среагировал на нее положительно, связывают тебя по рукам и ногам!..

Неожиданно дверь кабинета резко открылась настежь!

Я встрепенулся!.. Еще бы!..

В двух шагах от меня, я сразу же узнал ее, стояла в разноцветном восточном халате, и кто бы мог подумать, — Екатерина!

— Екатерина Васильевна? — пробормотал я и отступил пару шагов назад.