День «N». Неправда Виктора Суворова - Андрей Бугаев

Специфика нашей страны такова, что только здесь, благодаря казавшимся неисчерпаемыми природным ресурсам и терпению народному, государство с затратной экономикой, с почти полным отчуждением людей от собственности могло просуществовать так долго. Спору нет, при Сталине, под хозяйской дланью, бюрократический аппарат функционировал куда эффективнее. Но также очевидно и то, что именно в этот период он окончательно оформился и осознал себя «как класс», усилился и окреп настолько, что вскоре сам уже управлял самодержцами. А в конечном итоге непомерным своим властолюбием, чудовищными амбициями и дремучей некомпетентностью[652] завел нас в то самое болото, из которого и не знает никто, как выбираться!..

И когда В. Суворов утверждает, что великая война не являлась Отечественной, он не только пытается обесценить подвиг народный, не только возвеличивает во многом вполне земного, в общем-то, тирана, но и ставит под сомнение те светлые и героические страницы, которых и так немного было в нашей истории.

Автор «Ледокола» рассказывает, как учили его в академии ГРУ:

«…обращай внимание на мелкие подробности, на мельчайшие. Только из них можно сложить четкое и объективное представление о происходящем»[653].

Все так. Но не слишком ли мелки «подробности»?

Вот, например, история с сапогами. В. Суворов утверждает, что в 1941 году десятки тысяч пар сапог были вывалены прямо на землю у границы (сам-то он это наблюдать не мог, ему очевидец якобы рассказал). Это значит, красноармейцы перед «освободительным» походом должны были примерить кожаную обувку, чтобы вид иметь соответствующий там, за кордоном[654]. Да ничего это не значит! Кто видел, как «одевается» рота молодых солдат, со мной согласится. На все про все отводится час. Повзводно заходят бойцы в помещение вещевого склада, и кладовщик бросает им в лицо комплекты обмундирования. Какой там рост, какой размер… Все наудачу. Потом поменяются друг с другом. В армии все делается быстро. Даже если представить себе, что где-то складировали сапоги под открытым небом, подстелив брезент, это свидетельствует о чем угодно, о том, например, что не оборудовали вовремя склад, но не о готовности к превентивному удару. Даже если действительно собирались выдать солдатам кожаные сапоги, признак ли это готовящегося нападения? Сам проходил в «хромках» два года. Мягкие, легкие, удобные, но… пропускают влагу, да и подошва протирается до дыр. Хороши для парадов, но в повседневной носке, тем более в полевых условиях, надежная, неприхотливая «кирза» даст заметную фору.

Вот еще «довод». Сталин не принимал Парад Победы потому якобы, что

«праздновать товарищу Сталину было нечего и радоваться не было повода. Вторая мировая война была проиграна(І). Сталин это знал»[655].

Вот уж нет. Было чему радоваться. Тому, например, что ноги унес, что выжил. Он-то, Сталин, уже на второй день посчитал, что все кончено. Вот, например, как оценивает его близкое к истерике состояние Хрущев:

«Война началась. Но каких-нибудь заявлений Советского правительства или же лично Сталина пока что не было… То, что выступил Молотов, а не Сталин, — почему так получилось? Сталин тогда не выступил. Он был совершенно парализован…

…Когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро… Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его про…» Буквально так и выразился. «Я, — говорит, — отказываюсь от руководства», — и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на «ближнюю» дачу. «Мы, — рассказывал Берия, — остались… Посовещались и решили поехать к Сталину, чтобы вернуть его к деятельности… Когда мы приехали к нему на дачу, то я (рассказывает Берия) по его лицу увидел, что Сталин очень испугался. Полагаю, Сталин подумал, не приехали ли мы арестовать его за то, что он отказался от своей роли и ничего не предпринимает для организации отпора немецкому нашествию?..

…Он находился в состоянии шока»[656].

Желание разглядеть в Сталине «демоническую» фигуру[657] толкнуло некоторых известных и вполне заслуженных историков к мысли, что таким образом вождь решил попугать своих соратников, продемонстрировать, что без него они — ничто. Власть — скользкая штука. Завоевать ее, растолкав хитростью и локтями бесчисленных конкурентов, не просто, потерять же — минутное дело. Если бы Сталин склонен был к подобным «демонстрациям», до войны он попросту не дожил. Да и впоследствии, вплоть до Сталинграда, не раз давал он понять, что в победу не верит. Вот слова того же Хрущева:

«Где-то в июле или августе… меня вызвали в Москву… Командный пункт находился тогда на станции метрополитена возле Кировских ворот. Пришел я туда. Там стояла кушетка. Сталин сидел один на кушетке. Я подошел, поздоровался. Он был совершенно неузнаваем. Таким выглядел апатичным, вялым. А глаза у него были, я бы сказал, жалкие какие-то, просящие…

Помню, тогда на меня очень сильное и неприятное впечатление произвело поведение Сталина. Я стою, а он смотрит на меня и говорит: «Ну, где же русская смекалка? Вот говорили о русской смекалке. А где же она сейчас в этой войне?»[658]

Такие высказывания простительны капризному ребенку, но не Верховному Главнокомандующему. И после всего этого Сталина не удовлетворили результаты войны?! Трудно поверить…

В. Суворов же с легкостью выстраивает логическую цепочку. Раз Верховный не принимал парад[659], значат, был недоволен итогами войны. Раз был недоволен, значит, рассчитывал на большее. И, раз так, значит, готовил в сорок первом превентивный удар. Убедительно?

Весьма сомнительным представляется и следующее утверждение:

«До 30 июня 1941 года Жуков настаивал на наступлении и требовал от командующих фронтами только наступления»[660].

Не наступления он требовал, а сосредоточенных контрударов по ударным танковым группировкам противника, проникшим в глубь нашей территории на сотни километров!

Но возможная критика, кажется, мало заботит автора «Ледокола». «В ход» идет все. Песня «Священная война» и плакат «Родина-мать». Отсутствие Звезды Героя на кителе Сталина и откровения Власова, протоколы допросов которого В. Суворов также не приводит. Рейды подводных лодок и даже катастрофическое завершение приграничного сражения. Все якобы неопровержимо свидетельствует об агрессивном характере наших планов.

И на базе этого «фундамента» выстроена вся «теория», согласно которой школьники-осовиахимовцы превращаются в сто пятьдесят тысяч воздушных асов, способных в несколько минут уничтожить все Люфтваффе, да в миллион парашютистов, которые, если высадятся разом, перебьют хребет Вермахту еще до осени, скромный «Су-2» — в «крылатого Чингисхана», а «бэтушка» — в супертанк прорыва. Сталин при этом представляется едва ли не национальным героем, которому насмешка судьбы не дала построить «светлое будущее» на Европейском континенте, а советский народ — не более чем преданным и послушным исполнителем хозяйской воли.

Дальше — больше.

«Мы не хотим верить Гитлеру в том, что он планом «Барбаросса» защищал Германию от предательского(!) удара советских войск на Бухарест и Плоешти»[661], — стыдит В. Суворов. Будто речь идет об умеренном демократическом лидере, а не о чудовище, пожравшем десятки миллионов жизней. Может, вторгаясь в Польшу, Данию, Норвегию, Голландию, Бельгию, раздавив Францию, Югославию, Грецию, он также защищал Германию от чьего-то предательского удара?! Да и книгу свою «Майн кампф», в которой нацеленность на мировое господство и уничтожение славянских наций, написал он задолго до того, как СССР мог даже потенциально угрожать Германии…

И, наконец, как апофеоз, неприметные строчки вывода: «…Хочется ли нашему Президенту найти такой документ, который покажет, что вина Иосифа Сталина в развязывании Второй мировой войны ничуть не меньше вины Адольфа Гитлера? Если найдут листочек со сталинским планом, то городу Калининграду придется вернуть настоящее имя, а сам город — законному владельцу»[662].

Как все просто. Если следовать его логике, то и Польше следует поступиться южной частью бывшей. Восточной Пруссии, Вроцлавом и Щециным. Поляки ведь тоже в тридцать девятом сосредоточили все почти наличные силы вдоль западной границы — наверняка хотели ворваться в Берлин. У французов тоже рыльце в пушку, разве не они, объявив войну Германии, спровоцировали Вторую мировую? Территориальных приобретений в Европе почти не имели? Отдавайте Страсбург.

Любой нормальный человек скажет: все это бред. Европа слишком дорого заплатила за то, что позволила кровавому маньяку заняться переделкой границ. Все устоялось и обустроилось, люди привыкли. Не стоит ворошить прошлое всуе, это чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Любые территориальные изменения должны созреть, но и тогда их осуществление будет обусловлено обоюдным согласием заинтересованных сторон, но никак не смутными догадками и весьма сомнительными выводами.