Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом - Артем Драбкин

Вечером 24 октября мы получили приказ выйти из деревни Недайводы в направлении города Кривой Рог. Снаряды и горючее «подбросил» танк без башни, кем-то окрещенный «жучкой». Еле-еле успели заправить танк ко времени выхода.

Пройдя около пятнадцати километров, мы замаскировались на день в деревушке. Рассредоточились по садкам, заровняли следы гусениц, замаскировали машины, вырубив при этом фруктовые деревья. Покончив с маскировкой, я отправил Бодягина к хозяйке на переговоры – очень хотелось горячей пищи, которую мы не видели с самого начала наступления. Вскоре он вернулся: «Договорился. Через полчаса будет горячая картошка!» Чуть погодя мне пришлось идти по вызову ротного. Подойдя к хате, в которой расположились комбат и ротный, я увидел практически не укрытую комбатовскую машину с трофейными чемоданами на бортах. Я еще подумал: «Вот нам постоянно твердят о маскировке, а сами? Небось уже «заправляются».

Не успел подойти к крыльцу, как в дверях появился ротный Тришин: «Готовься. Пойдешь в разведку!» Этого еще не хватало! Но приказ есть приказ. Однако выполнить его не пришлось – беспечность комбата стоила жизни и самому майору Лекарю, и ротному Тришину. При налете двух немецких самолетов, последовавшем буквально через десять минут после нашего разговора, оба они были убиты. От больших потерь нас спас командир танка, лейтенант Данельян, который тут же распорядился перегнать машины на другой край деревни. И вовремя! В течение дня немцы три раза бомбили край деревни, в котором мы располагались утром.

К вечеру появился новый комбат, старший лейтенант Головяшкин, бывший заместителем майора Лекаря по строевой части. Мы его почти не знали. Видели лишь раз, во время торжественного построения.

Вскоре после его прибытия выдвинулись дальше. Я, честно говоря, уснул и проснулся только от резких ударов гильзой по броне танка. Комбат, стучавший по броне, наорал на меня и приказал снять миномет, который я возил десантом, взять пехотинцев и отправляться в разведку. Оказывается, два танка, посланные перед тем, не вернулись. «Пойдешь на малых оборотах, если что, сигнал – красная ракета в нашу сторону!»

Автоматчики, выделенные их командиром, старшим лейтенантом, устроились за башней, а мы с Бодягиным, стоя на сиденьях, высунувшись на половину из люков, пытались хоть что-то увидеть в темноте. На всякий случай приготовили гранаты. Примерно через три километра я услышал звук движущейся навстречу машины. По шуму двигателя – «тридцатьчетверка», но ведь немцы могут быть и на нашем танке! Когда, наконец, увидел силуэт машины и торчащего в башне человека, интуитивно почувствовал – наш, Фоменко или Савин. Почти одновременно остановились, спрыгиваю, бегу к машине.

Выясняется, что ребята подошли к железнодорожному полотну, фрицы на платформах тягают что-то взад-вперед. Савин остался наблюдать, а Фоменко поехал за батальоном. Вернувшись к колонне, поставил машину на место, где меня поджидали минометчики, и – бегом к комбатовской машине.

Фоменко предлагал ударить по немцам, пока они не готовы, но Головяшкин, выслушав всех, решил, что надо связаться с командиром корпуса, доложить обстановку, и полез в танк. Через полчаса он сообщил, что связи нет и мы должны отойти к деревне Вечерний Кут, располагавшейся в двух-трех километрах. Общее разочарование выразил Данельян: «Не то мы делаем, упускаем преимущество наше…»

За Савиным отправили Фоменко, а сами – в разведанную деревню. Снова маскировка. Наступило утро. Крюков уснул за рычагами, а мы подались в хату, где наконец-то нам удалось поесть горячей картошки.

Не успели перекусить, как на другом конце деревни раздался треск автоматных очередей. Быстро заняли свои места в машине. Рация молчит, и я решил сбегать к взводному Ермишину, машина которого находилась за соседней хатой. На месте его не оказалось, и я не солоно хлебавши вернулся к танку. Стрельба затихла. Наконец к нам прибежал радист взводного: «Автоматчики обстреляли немецкий обоз, который шел в деревню. Увидели, и давай палить! Нет пропустить бы и тихо, без выстрелов, в плен взять. Всего-то с десяток фрицев да подводы две-три. Теперь разбежались, попрятались в кукурузе, а мы – обнаружены».

В это время прошелестел снаряд и разорвался где-то в середине деревни. За ним второй, третий. Радист убежал, а мы, не ведая, откуда бьют, где противник, чувствовали себя как загнанные волки. Артиллерийский обстрел деревни усиливался, били с разных сторон, кое-где повалил черный дым – горят танки! Нервы были на пределе, когда появился Ермишин. Схватив за рукав, потянул за собой, принудив пробежать с ним рысцой метров двадцать. Мы оказались на краю большой площади. «Видишь на противоположной стороне дерево? Гони к нему, поставь машину так, чтобы наблюдать за северной стороной. И миномет подготовьте, гони!»

Бой у деревни Вечерний Кут

Дерево совершенно голое, маскировать машину нечем. Миномет сняли. Командир отделения минометчиков, хороший парень, все курить у нас стрелял, своим ребятам говорит: «Давайте помогайте маскировать танк. Один на дерево – рубить ветки, остальные – внизу». Проходит буквально пара минут, и вдруг снаряд разрывается метрах в двадцати пяти от танка. Я крикнул Бодягину: «В машину!» И сам метнулся в люк. Я еще не успел опуститься на сиденье, как второй снаряд разорвался рядом с танком и на меня посыпалась земля. Я упал на сиденье, ощупал голову – все цело. И вдруг ужасная мысль: «Вилка! Сейчас третий – точно наш!» Ужас ожидания неотвратимой смерти ни с чем не сравнить! Но за бортом – тишина, только стоны… Люк открыл. Смотрю, двое минометчиков лежат недалеко от искореженного взрывом миномета. У дымящейся воронки – командир минометного расчета. Рядом с деревом лежит боец, сброшенный взрывом с его кроны. Подошли еще двое. Их спасла канава поодаль от дерева и сноровистость, с какой очутились в ней после первого разрыва. Бодягина нет. Тут слышу, из дома кто-то зовет: «Лейтенант!» Мы с Тихомировым бросились туда. Бодягин стоит, гимнастерка задрана, живот весь в дырках, держит бинт, пытается себя перевязать и не может. Синеет. Руки трясутся. Коленки подгибаются. Щека, продырявленная осколком, багрово-синяя, с затылка на шею стекает струйка крови. Схватил его бинт, начал перевязывать. Положили мы его на шинель в угол, прямо в доме.

Что делать? Какой-то сумбур в голове. Я к машине, у меня нет заряжающего. В этот момент бежит старший лейтенант, командир автоматчиков, со своим адъютантом, Петром, к моей машине: «Твой взводный уже вышел за деревню и приказал следовать за ним. Отступаем». Залезли в танк. Петька говорит: «А где Бодягин? Друг-то мой где?» Они были знакомы по Пятихаткам, когда вместе ходили «по трофеи». Притащили тогда три бутылки французского коньяка, которые мы распили с экипажем Васи Коновалова. Его радист, Голиков, морщась, изрек, что водочка его домашнего производства лучше. На что я заметил: «На вкус и цвет товарища нет», а механик тут же: «Сказал рыжий кот, облизывая свои яйца!» – и попал в самую точку – Голиков был рыжим! Так и приклеилось к нему – «Рыжий кот».