Чаща - Харлан Кобен

Пока коронер не определилась с причиной смерти. Удивляться не приходилось, учитывая состояние скелета. Если жертве перерезали горло ножом или похоронили заживо, установить причину смерти не представлялось возможным. На костях-то никаких следов не было. Хрящи и внутренние органы давно исчезли, став легкой добычей обитающей в земле живности — например червей.

Я сосредоточился на ключевом моменте — углублении на лобковой кости.

Жертва рожала.

Вновь задумался. Могло ли такое быть? При обычных обстоятельствах я бы лелеял надежду, что это не моя сестра. Но если из земли вырыли не ее скелет, то чей? Неужели в тех же местах и в то же время убили и зарыли в землю девушку, никоим образом не связанную с лагерем?

Такого просто не могло быть.

Что-то я упускал. Что-то важное.

Я достал мобильник. Нашел телефон Йорка и набрал его на аппарате, который стоял в палате.

— Есть что-нибудь новое? — спросил я.

— Вы знаете, который час?

Я не знал. Посмотрел на часы:

— Начало одиннадцатого. Есть что-нибудь новое?

Он вздохнул:

— Баллистики подтвердили то, что мы и так знали. Силверстайн пользовался одним и тем же пистолетом, когда стрелял в вас и убил Джила Переса. И хотя анализ ДНК займет несколько недель, известно: кровь на заднем сиденье «фольксвагена» и кровь Переса — одной группы. Поэтому, пользуясь спортивной терминологией, можно сказать, что игра закончена.

— Что сказала Люси?

— По словам Диллона, она нам ничем не помогла. Пребывала в шоке. Сказала, что ее отец был не в себе, вот, вероятно, и вообразил что-то.

— Диллона это устроило?

— Конечно, почему нет? В любом случае наше дело закрыто. Как вы себя чувствуете?

— Погано.

— Диллона тоже однажды подстрелили.

— Только однажды?

— Зато ранили тяжело. Но теперь он показывает шрам каждой женщине, с которой встречается. Говорит, их это возбуждает. Запомните.

— Уроки соблазнения от Диллона. Спасибо.

— Знаете, что он говорит им, показав шрам?

— «Эй, крошка, хочешь взглянуть на мой пистолет?»

— Черт, откуда вам это известно?

— Куда поехала Люси после разговора с вами?

— Мы отвезли ее в кампус.

— Ладно, спасибо.

Я положил трубку, тут же снял и снова набрал номер Люси. Включился автоответчик. Я оставил сообщение. Затем позвонил Мьюз.

— Где ты? — спросил я.

— Еду домой, а что?

— Я подумал, ты едешь в Университет Рестона, чтобы допросить Люси.

— Уже съездила.

— И?..

— Она не открыла дверь. Но я видела, что в квартире горит свет. Она дома.

— Как она?

— Откуда мне знать?

Мне это не нравилось. Ее отец умер, а она одна в своей квартире.

— Далеко ты от больницы?

— В пятнадцати минутах.

— Как насчет того, чтобы заскочить за мной?

— А тебе разрешат уехать?

— Кто меня остановит? И потом, я же скоро вернусь.

— И ты, мой босс, просишь, чтобы я отвезла тебя к дому твоей подружки?

— Нет, я, прокурор округа, прошу отвезти меня к дому человека, сыгравшего важную роль в спасении твоего босса от верной смерти.

— В любом случае я за тобой подъеду.

Никто не остановил меня, когда я выходил из больницы.

Чувствовал я себя неважно, но бывало и хуже. Я тревожился из-за Люси, и осознавал, что это не просто тревога.

Мне ее недоставало.

Недоставало, как недостает человека, которого любишь. Я мог бы сказать, что это преувеличение, мог бы как-то смягчить фразу, объяснить ощущение чересчур бурными событиями этого дня, ностальгией по тем счастливым временам, когда родители были вместе, сестра — жива. Черт, даже когда Джейн еще не болела, а радовала тех, кто рядом, и радовалась сама! Но это были бы отговорки.

Мне нравилось находиться рядом с Люси. Нравились те чувства, которые она во мне пробуждала. Нравилось, что с ней я ощущал себя влюбленным. Дальше можно не объяснять.

Мьюз вела машину, маленькую и тесную. Я не очень-то разбирался в автомобилях и не знал, что это за модель, но салон провонял табачным дымом. Мьюз, наверное, заметила выражение моего лица.

— Моя мать курит без перерыва.

— Понятно.

— Она живет у меня. Временно. Пока не найдет мужа номер пять. Я запрещаю ей курить в моей машине.

— А она тебя игнорирует.

— Нет-нет, думаю, мои запреты побуждают ее курить еще больше. То же самое и с моей квартирой. Я прихожу домой, открываю дверь, и у меня возникает ощущение, будто я глотаю золу.

Мне хотелось, чтобы она ехала быстрее.

— К завтрашнему дню оклемаешься? Тебе же идти в суд.

— Думаю, да.

— Судья Пирс ждет представителей обвинения и защиты в своем кабинете.

— По какому поводу?

— Понятия не имею.

— В котором часу?

— Ровно в девять.

— Я там буду.

— Заехать за тобой?

— Да.

— Взять служебный автомобиль компании?

— Мы работаем не на компанию. Мы работаем на округ.

— Взять служебный автомобиль округа?

— Скорее да, чем нет.

— Круто. — Она какое-то время молчала. — Очень жаль, что так обернулось с твоей сестрой.

Я промолчал. Никак не мог отреагировать. Может, мне требовалось официальное подтверждение. А может, подобающих эмоций не осталось: я и так скорбел двадцать лет. Или, что наиболее вероятно, я сдерживал эмоции — ведь умерли еще два человека.

Что бы ни произошло в этих лесах… может, местная ребятня говорила правду: пропавших подростков съел монстр или утащило привидение. Тот, кто убил Марго Грин, Дуга Биллингэма и, по всей видимости, Камиллу Коупленд, все еще жил, дышал и забирал чужие жизни. Может, этот кто-то спал двадцать лет. Или отправился в другие леса, в другие штаты. Но теперь монстр вернулся… и я дал себе слово, что не позволю ему скрыться.

Здание, где жили преподаватели, нагоняло тоску. Из темного кирпича, плохо освещенное, с подслеповатыми окнами.

— Посидишь в машине? — спросил я у Мьюз.

— У меня есть одно дельце, — ответила она. — Скоро вернусь.

Я пошел по дорожке. Свет в окнах не горел, но я слышал музыку. Песню узнал: «Кто-то» в исполнении Бонни Макки.[49] Жутко депрессивная, об идеальной любви — она есть, но ее не найти. Но Люси обожала такие рвущие душу песни. Я постучал в дверь. Мне не ответили. Нажал на кнопку звонка, постучал еще. Никакой реакции.

— Люси!

Ничего.

— Люси!

Я постучал вновь. Действие болеутоляющего, которое дал мне доктор, сходило на нет. Швы в боку давали о себе знать. Каждое движение, казалось, рвало кожу.

— Люси!

Я попробовал ручку. Дверь заперта. Подошел к каждому из двух окон. Ничего не разглядел. Ни одно не открывалось.

— Отзовись. Я знаю, что ты дома.

За спиной послышался шум подъезжающего автомобиля. Мьюз. Она остановила автомобиль, вышла.

— Вот.

— Что это?

— Мастер-ключ. Взяла в службе безопасности кампуса.

Она протянула мне ключ и направилась к автомобилю.

Я вставил его в замок, постучал еще раз, повернул. Дверь открылась. Я переступил порог, закрыл за собой дверь.

— Не зажигай свет.

Люси.

— Оставь меня одну, Коуп, хорошо?

Заиграла следующая песня. Алехандро Эсковедо[50] спрашивал, какая любовь убивает.

— Знаешь, тебе пора выпустить альбом «Самые депрессивные песни всех времен».

Я услышал короткий смешок. Мои глаза привыкли к густому сумраку. Наконец я увидел, что Люси сидит на диване. Шагнул к ней.

— Не надо.

Но я ее не послушал. Сел рядом. В руке она держала бутылку водки. Наполовину пустую. Я осмотрел квартиру. Ничего личного, ничего нового, ничего яркого и счастливого.

— Айра… — выдохнула она.

— Мне жаль, что так вышло.

— Копы сказали, он убил Джила.

— А что думаешь ты?

— Я видела кровь на заднем сиденье. Он стрелял в тебя. Да, конечно, я думаю, он убил Джила.

— Почему?

Она не ответила. Глотнула водки прямо из горлышка.

— Почему бы тебе не отдать мне бутылку? — спросил я.

— Потому что я такая, Коуп.

— Нет, не такая.

— Я тебе не подхожу. Ты не сможешь меня спасти.

Я перебрал несколько ответов, но от всех за милю несло штампом. Поэтому промолчал.

— Я тебя люблю, — продолжила Люси. — Я хочу сказать, не прекращала любить. У меня были мужчины, отношения. Но ты присутствовал всегда. В комнате с нами. Даже в постели. Глупо, конечно, тогда мы были еще детьми, но так уж вышло.

— Я понял.

— Они думают, что Айра, возможно, убил Марго и Дуга.

— А ты думаешь, нет?

— Он просто хотел, чтобы прошлое не возвращалось. Понимаешь? Слишком много оно причинило боли. А потом, увидев Джила, он, должно быть, решил, что это призрак, который вернулся, чтобы напоминать ему о прошлом.

— Мне очень жаль, — повторил я.

— Иди домой, Коуп.