Великая и ужасная красота - Либба Брэй

Я встряхиваю головой.

— Что-то я запуталась.

— Все вокруг представляется тебе реальным?

Порыв ветра бросает мне на губы прядь моих волос, они щекочут кожу; сквозь юбку я ощущаю чуть влажную траву, на которой сижу…

— Да, — отвечаю я.

— Значит, оно реально.

— Но если все время от времени заглядывают сюда, почему никто не говорит об этом?

Матушка осторожно смахивает пушинку одуванчика, прилипшую к ее юбке. Пушинка плывет в воздухе, вспыхивает в солнечном луче, как крошечная драгоценность.

— Люди забывают об этом, они помнят лишь обрывки сна, но не могут собрать их в единое целое, как ни стараются. Только женщины Ордена могут проходить сквозь дверь света. А теперь еще и ты.

— Я привела с собой подруг.

Глаза матушки внезапно округляются.

— Ты можешь проводить других сквозь дверь, сама, без помощи?

— Ну да, — не слишком уверенно киваю я.

Я испугалась, что сделала что-то не так, но матушка медленно расцвела в радостной улыбке.

— Тогда, значит, твоя сила куда больше, чем надеялся Орден.

И тут же она хмурится.

— Ты доверяешь этим девушкам?

— Да, — говорю я.

Но почему-то сомнения матушки передаются и мне, я вдруг чувствую себя маленьким ребенком.

— Конечно, я им доверяю… они же мои подруги!

— Сара и Мэри тоже были подругами. И они предали друг друга.

Где-то вдали слышится веселый крик Фелисити. Ей вторит голос Энн. Они зовут меня.

— А что случилось с Сарой и Мэри? Я видела какие-то другие призраки, не их. Почему мне не удается связаться с ними?

На руку откуда-то падает гусеница и неторопливо ползет по пальцу. Я подпрыгиваю. Матушка осторожно снимает ее, и гусеница превращается в малиновку с ярко-алой грудкой. Птичка запрыгала в траве на тонких хрупких лапках.

— Их обеих больше не существует.

— Что ты хочешь этим сказать? Что с ними произошло?

— Давай не будем зря тратить время, рассуждая о прошлом, — произносит матушка таким тоном, что становится ясно: говорить об этом она не желает. И улыбается мне. — Мне просто хотелось взглянуть на тебя. Боже мой, ты ведь становишься настоящей леди!

— Я учусь танцевать вальс. У меня, правда, пока не очень хорошо получается, но я стараюсь, и надеюсь, что у меня будет неплохо получаться к тому времени, когда мы попадем на первый чайный прием с танцами.

Мне хочется рассказать матушке обо всем сразу. Я тороплюсь, а она слушает меня так внимательно, и я мечтаю, чтобы этот день никогда не кончался.

Из травы выглядывает сочная гроздочка черники. Я срываю одну ягоду, но прежде чем успеваю поднести ее ко рту, матушка останавливает мою руку.

— Нет, не надо это есть, Джемма. Это не для живых. Тот, кто съест эти ягоды, станет частью этого мира. Он уже не сможет вернуться обратно.

Матушка срывает всю веточку с ягодами и бросает ее оленю. Ягоды падают прямо перед ним, и он с жадностью их съедает. А матушка смотрит на спрятавшуюся за деревом маленькую девочку — девочку из моего сна.

— Кто она такая? — спрашиваю я.

— Моя помощница, — отвечает матушка.

— А как ее зовут?

— Я не знаю.

Матушка крепко зажмуривает глаза, как будто пытаясь справиться с какой-то болью.

— Мама, что случилось?

Она открывает глаза; ее лицо заметно побледнело.

— Ничего. Я просто немного устала от всех этих переживаний. Тебе пора уходить.

Я вскакиваю на ноги.

— Но мне еще так много нужно узнать!

Матушка шагает ко мне, обнимает за плечи.

— Но на сегодня твое время вышло, милая. Сила этого места чрезвычайно велика. Ее можно принимать лишь малыми дозами. Даже женщины Ордена приходили сюда, только когда это было необходимо. И не забывай, что твое настоящее место — не здесь.

У меня внутри все сжимается.

— Но я не хочу расставаться с тобой!

Ее пальцы едва ощутимо касаются моих щек, и я не могу сдержать слезы. Матушка целует меня в лоб и слегка наклоняется, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Я никогда не оставлю тебя, Джемма.

Она поворачивается и идет вверх по холму; девочка вдруг оказывается рядом с ней, и матушка берет ее за руку. Они идут на закат, пока не сливаются с ним, а мне остаются только олень да витающий в воздухе запах роз.

Когда я наконец возвращаюсь к моим подругам, они дурачатся и резвятся, как счастливые безумцы.

— Ты только посмотри на это! — восклицает Фелисити.

Она легонько дует на ближайшее дерево, и его кора вдруг из коричневой становится голубой, а потом красной… а потом возвращается к своему обычному виду.

— Смотрите! — Энн зачерпывает из реки пригоршню воды, и та превращается в ее ладонях в золотую пыль. — Вы видите? Видите?!

Пиппа растянулась в невесть откуда взявшемся гамаке.

— Разбудите меня, когда надумаете возвращаться. Хотя, если хорошенько подумать, лучше и не будите. Это слишком уж божественный сон.

Она закидывает руки за голову, а одну ногу свешивает через край гамака, устроившись как можно удобнее.

А я чувствую себя изможденной вконец и разрываюсь между противоположными желаниями. С одной стороны, мне хочется поскорее вернуться в свою спальню и проспать сто лет подряд. А с другой — я хочу со всех ног помчаться в ту долинку и навсегда остаться с матушкой.

Фелисити обнимает меня за плечи.

— Нам только и нужно, что завтра снова сюда вернуться. Ты можешь себе вообразить, какой вид был бы у этой надутой Сесили, если бы она увидела нас сейчас? Ох, как бы она пожалела, что не захотела войти в нашу компанию!

Пиппа опускает руку, чтобы сорвать несколько ягод, растущих в траве под гамаком.

— Не надо! — кричу я, хватая ее за запястье.

— Но почему? — удивляется Пиппа.

— Если ты их съешь, ты останешься здесь навсегда.

— А… тогда понятно, почему они выглядят так соблазнительно, — бормочет Пиппа.

Очень неохотно она разжимает руку, и ягоды высыпаются в мою ладонь. Я бросаю их в реку.

ГЛАВА 23

Весь день мы засыпаем на ходу, а на наших лицах бродят глупые улыбки. Мы едва замечаем остальных учениц, как всегда суетящихся в коридорах и большом холле. Мы словно плывем из одной классной комнаты в другую, подхваченные течением толпы, ничего не соображая. Мы лишь переглядываемся тайком, помня о данном ночью обещании, и обмениваемся загадочными намеками, приводящими в недоумение учителей и заставляющими нас улыбаться.

Мы понимаем друг друга. Мы владеем общей тайной.

Это не такой страшный секрет, вроде того, что связывает меня с моими родными или с Картиком, — нет, это восхитительная запретная тема, на которую мы можем говорить только между собой. Нашу кровь разжигает предвкушение, а кожу покалывает при мысли о том, что мы можем вернуться туда… Весь день мы думаем только об этом и ждем наступления ночи, чтобы снова открыть дверь света и проникнуть в волшебные сферы. Мы превратились в единое целое. Никаких посторонних рядом с нами быть не могло. Никаких незваных гостей в нашем мире.