Целуй и танцуй: в поисках любви в Буэнос-Айресе - Марина Палмер

— Я сказал, встретимся в «Гомеро Манзи»!

(О-о-о… это совсем другой известный композитор!)

— И вовсе нет, ты сказал в «Троило»! — добавила я угрозы в голосе (он был чересчур пьян и явно уже не помнил, что говорил. Но так я, конечно, вслух не сказала).

— Не дерзи мне, женщина, — огрызнулся нечестивец.

— Меня чуть не арестовали из-за тебя! — рявкнула я, выказав коготки.

Услышав мое заявление, Гато слегка оттаял.

А я продолжила использовать происшествие с полицией на всю катушку, время от времени прибегая к полезным преувеличениям: «А потом, когда на меня надели наручники…» В результате тигр стал смирным, словно котенок. Замечательно!

— Ну ладно, ладно, все закончилось, теперь-то ты здесь, — пробормотал он. — А имеет значение лишь то…

Ему не удалось закончить предложение: объявили наш выход. Итак, разминка окончена.

— Если ты облажаешься, я просто убью тебя, — проинформировал он, когда мы шли к сцене.

Просто поразительно, какие чудеса может сотворить угроза предстоящей расправы. У меня не оставалось выбора, кроме как играть роль опоры и поддерживать уже совсем пьяного Гато, чтобы тот не свалился мне под ноги.

«Ты должна компенсировать все его промахи!» — приказало мне тело в присутствии поступившего в кровь адреналина.

Мне больше ничего не оставалось, кроме как изо всех сил постараться и привлечь на помощь искусство обольщения. Держу пари, я не могла бы выглядеть более соблазнительной даже без одежды. Вообще-то любой зритель, придерживающийся пуританской морали, уж точно бы описал мое выступление как развратное. Без сомнения, такого зрителя возмутил бы факт, что моя правая нога плотно обхватила бедро Гато. Также он вряд ли поприветствовал бы то, как моя лодыжка начала медленно сползать по бедру партнера, подбираясь, ну сами понимаете к чему. Но вместо недовольных возгласов подобные действия вызвали у зрителей несколько свистков и возгласы «Esa!» («Молодец, девочка!»), из которых я сделала вывод, что среди публики нет ни единого пуританина. Это придало мне дополнительный импульс.

Теперь моя рука поглаживала затылок Гато, двигаясь по его не совсем чистым волосам. А мои полуоткрытые губы медленно приближались к его губам — на них по-прежнему ощущался вкус виски. Поцелуй получился долгим. Толпа зрителей, как мне показалось, задержала дыхание вместе со мной. На фоне чудесных звуков музыки я почти явственно ощущала, как пробуждается их желание. Моя рука скользнула вниз по предплечью партнера, пальцы с кроваво-красным лаком на мгновение впились в его бицепсы, и тут же рука моя, с раскрытой ладонью взметнулась вверх, описав в воздухе полукруг. Мое тело словно увеличилось в объеме (как и всегда, когда я испытываю возбуждение). Наши с Гато пальцы сплелись. Я ощущала, как эмоциональный накал публики возрастает; мои почти не прикрытые юбкой бедра и ножки, одетые в чулки в сеточку, виртуозно занимались своим делом. Я чувствовала, что нравлюсь зрителям, и выражение «полное слияние» было бы тут вполне уместно. Я не была уверена, испытывает ли Гато те же чувства, но в отношении публики не сомневалась. Но танго закончилось, и толпа взорвалась громом аплодисментов и криками «Otra!» («Еще!»).

Тактика обольщения сработала, они принадлежали мне! Я чувствовала приятное возбуждение. Мне действительно очень понравилось! Впервые я полностью контролировала себя во время танца — и не улетела куда-то в дали дальние, как в первый раз с Чино. Ничего на свете не хотелось мне больше, нежели танцевать перед этими вот людьми и делить с ними чувства, которые будит танго, смотришь ли его, танцуешь ли. Эта ночь войдет в учебники по истории как ночь, когда я наконец-то переборола страх сцены!

Когда произошло столь знаменательное событие, Пабло де лас Пампас оказался там. Он подошел, чтобы поздравить меня. Пока он говорил, я чувствовала себя страшно неуютно из-за его усиков, поэтому смотрела только на мочку его уха. Мы немного поболтали. А затем он, словно бы между прочим, упомянул о поисках партнерши.

— Да, я знаю, я видела твое объявление, — сказала я, покраснев. Мне стало абсолютно ясно, к чему он клонит.

— А ты работаешь с кем-нибудь? — спросил он.

— У меня нет постоянного партнера, я сейчас в поисках, — призналась я. В конце концов, усики можно сбрить.

Он ненадолго замолчал, обдумывая главный вопрос.

— Сколько тебе лет? — наконец произнес он.

— Тридцать один, — сказала я, став на предельной черте. Надо отдать ему должное, он попытался скрыть свое разочарование. В отличие от усов избавиться от прожитых лет невозможно.

Почти сразу же он принялся общаться с Эдуардо и Габриэлой, которые выступали прямо перед нами. Мне больше не с кем было поговорить, поэтому я направилась в дамскую комнату, где встала перед зеркалом и стояла так не меньше пяти минут. Я изучала каждую черточку своего лица — лица, которое совсем уже скоро полностью покроется морщинами…

18 июля 2000 года

Диего порой бывает таким надменным! Что, конечно, делает его лишь еще более привлекательным. Особенно когда он ведет себя надменно по отношению ко мне. Дело в том, что Диего — исключение из правила, которое гласит, что все танцоры танго глупы (он же все-таки доктор, давайте не забывать об этом). Поэтому довольно сложно полностью игнорировать его замечания. Даже когда он говорит что-нибудь, не слишком приятное для вашего самолюбия. Вот, например, один из наших разговоров. Мы вели его прошлой ночью в «Тассо».

— У тебя есть талант. Как жаль, что он растрачивается впустую, — сказал он в своей обычной лаконичной манере.

— Растрачивается? Разве я не совершенствуюсь? — попыталась я обороняться.

— Не так быстро, как следовало бы. Только взгляни на Валерию. Она действительно оттачивает свое мастерство.

Именно такие слова мне как раз и не хотелось бы слышать. Откуда он знает? Но, как я уже говорила, Диего совсем не глуп.

— Видимо, я не настолько талантлива, как она, — ответила я, пытаясь подавить свой гнев. Уж не знаю, кого я больше ненавидела в тот самый момент — его или Валерию.

— Ерунда. Ты просто ленива, — услышала я.

— Ты несправедлив! Ты же не знаешь, как я стараюсь! — Он задел мое больное место.

— Ты танцуешь не с теми партнерами, — сказал он, вероятно, имея в виду Гато, который танцевал с какой-то толстухой, неудачно обесцветившей перекисью волосы.

— Слышал о твоем выступлении. Мне сказали — оно было ужасным.

У меня появилось подозрение, что я знаю, кто именно так говорит. А поскольку этому человеку не приходится танцевать, чтобы спасти «его» жизнь, такая оценка моего выступления ничуть не огорчила меня.