Сезон Маршей - Дэниел Силва

Ребекка отвернулась. Где ты, Жан-Поль? Она достала из сумочки и еще раз перечитала письмо, которое получила от него четыре часа назад.

Отправляйся в это место. Я приеду к тебе, если смогу.

Диктор-информатор объявил посадку на рейс до Мехико. Ребекка скомкала листок, бросила его в мусорную корзину и направилась к турникету.

Глава сорок первая

Вашингтон

— Как тебя называть?

— У меня много имен, но в последние годы я пользуюсь именем Жан-Поль Делярош и ассоциирую себя с ним.

— Так мне называть тебя Делярошем?

— Если хочешь.

Несмотря на поздний час, движение на окружной не ослабело — в Вашингтоне вечерний час пик растягивается до поздней ночи. Майкл свернул на автостраду 95 и теперь ехал на север, в сторону Балтимора. «Форд» он взял в агентстве у Национального аэропорта, куда они добрались на такси. Поначалу таксист не хотел открывать сажать странных мужчин в костюмах, выглядевших так, словно их только что избила шайка грабителей. Тогда Делярош помахал перед ним пачкой двадцаток, и водитель сказал, что если им нужно на луну, то он доставит их туда к утру.

Делярош сидел впереди, положив ногу на приборную доску, потирая колено и хмурясь, как будто оно предало его в решающий момент. В другой руке он небрежно держал сигарету, выпуская дым в приоткрытое окно и не проявляя ни малейших признаков беспокойства или страха. В салоне вдруг запахло сырым перегноем.

Многие годы после смерти Сары Майкл старался представить образ ее убийцы. Теперь он видел его перед собой — невысокого роста, но плотного, с рельефными мышцами боксера. Слушая голос — прежде Майкл слышал его только один раз, в Кэннон-Пойнте, в ночь нападения, — он понимал, что в Деляроше соединилось много людей разных национальностей; французский акцент сменялся немецкий, немецкий голландским или греческим. Пожалуй, не было только русского. Может быть, он уже и забыл родной язык?

— Между прочим, в твоем «браунинге» не было патронов. — Делярош устало вздохнул, как будто ему надоело повторять одно и то же. — Стандартное оружие цэрэушника — автоматический «браунинг» с обоймой на пятнадцать патронов. После перезарядки ты трижды выстрелил в меня у дома, четыре пули выпустил в ветровое стекло «сааба» и восемь, когда палил вслед.

— Если ты знал, что патронов нет, то почему просто не сбросил меня с моста?

— Потому что если бы я даже убил тебя, шансов на спасение было бы слишком мало. Без машины, без оружия, без связи рассчитывать не на что. Так что ты был моим единственным оружием.

— Что ты такое несешь?

— У меня есть кое-что, что нужно тебе, а у тебя то, что нужно мне. Ты хочешь узнать, кто меня нанял, а мне требуется защита от врагов для спокойной жизни.

— Почему ты считаешь, что я выполню условия сделки, а не сдам тебя, когда узнаю, что хочу?

— Люди уходят из ЦРУ только в том случае, если у них есть принципы. И не возвращаются в ЦРУ по просьбе президента, если не верят в честь. Честь, благородство, порядочность — твое слабое место. Скажи, почему ты вообще избрал для себя такую жизнь? Может быть, все дело в твоем отце, а?

Похоже, подумал Майкл, он изучал и анализировал меня так же, как я его.

— Вряд ли я сделал бы то же самое на твоем месте. Скорее, дал бы тебе упасть с моста и получил удовольствие, наблюдая, как твое тело уносит река.

— Хвастать нечем. Да, ты честен и принципиален, но крайне эмоционален, а потому тобой легко манипулировать. КГБ понял это и сначала подвел к тебе Сару Рэндольф, а потом приказал мне убить ее у тебя на глазах.

— Заткнись! — бросил Майкл, с трудом сдерживая желание остановиться и вытрясти душу из своего спутника. Впрочем, тут же напомнил он себе, еще неизвестно, кто из кого вытряс бы душу — там, на мосту, Делярош едва не убил его голыми руками.

— Пожалуйста, сбрось скорость и не гони так, если не хочешь, чтобы мы разбились. Кстати, куда мы едем?

— Что у тебя с лицом? — не отвечая на вопрос, спросил Майкл.

— Вы объявили меня в розыск и передали в Интерпол мой фоторобот, поэтому мне ничего не оставалось, как прибегнуть к пластической операции.

— Откуда ты все это узнал?

— Не спеши. Не все сразу.

— Операцию делал французский хирург по имени Морис Леру?

— Да. А ты откуда это знаешь?

— Британцы подозревали, что он занимается такого рода делами, работает с тебе подобными. Ты его убил?

Делярош промолчал.

— Красавцем он тебя не сделал. Ты выглядишь ужасно.

— Знаю, — холодно ответил Делярош. — И виноват в этом ты.

— Ты убийца. Мне нисколько тебя не жаль.

— Я не убийца. Я киллер, наемник, профессионал. Разница есть. Сначала я убивал в интересах своей страны, но потом той страны не стало, и теперь я убиваю за деньги.

— Для меня ты убийца.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что в вашей организации нет таких, как я? Перестань, Майкл, ЦРУ тоже пользуется услугами киллеров. Так что, пожалуйста, не пытайся представить себя защитником моральной чистоты.

— Кто нанял тебя убить Дугласа Кэннона?

— Куда ты меня везешь?

— В безопасное место.

— Надеюсь не на конспиративную квартиру ЦРУ?

— Кто нанял тебя убить Дугласа Кэннона?

Делярош посмотрел в окно, потом глубоко вздохнул, как будто собирался нырнуть и долго-долго оставаться под водой.

— Наверно, будет лучше, если я начну с начала, — сказал он наконец и, отвернувшись от окна, посмотрел на Майкла. — Наберись терпения, и я расскажу все, что ты хочешь знать.

Делярош говорил так, словно рассказывал историю чужой, а не своей жизни. Не находя нужного для выражения мысли английского слова, он обращался к другому языку: испанскому, итальянскому или арабскому. С момента убийства им двух агентов службы безопасности не прошло и двух часов, однако никаких признаков душевного смятения, волнения или раскаяния Майкл не заметил. Сам он отнял чужую жизнь только однажды, когда застрелил палестинского террориста из «Сеча Газы» в лондонском аэропорту, и хорошо помнил, что кошмары преследовали его еще несколько недель.

Делярош рассказал о человеке, которого знал под именем Владимир. Они жили в большой, принадлежащей КГБ квартире в Москве, а на выходные и праздники уезжали на дачу за городом. Делярош помнил, что в детстве его звали Николаем и что его отчество было Михайлович. Общаться с другими детьми ему не разрешали. Он не ходил в обычную школу, не занимался в спортивных клубах и не был комсомольцем. Покидать квартиру или дачу в одиночку, без сопровождения Владимира, запрещалось. Иногда, когда наставник болел или уставал, его заменял мрачный, никогда не улыбавшийся тип, которого звали Борис.

С раннего детства Владимир обучал мальчика иностранным языкам. Знать другой язык все равно что иметь еще одну душу, говорил Владимир. А для той жизни, Коля, которую тебе предстоит вести, душ потребуется много. Передавая слова учителя, Делярош сморщил лицо, понурил плечи и как будто превратился в старика. Наблюдая за ним, Майклу оставалось лишь удивляться способности этого человека превращаться в кого-то другого. Копируя голос Владимира, он впервые перешел на русский.

Иногда, продолжал Делярош, их навещал высокий строгий, одевавшийся в западные костюмы и куривший западные сигареты мужчина. За учебой мальчика он следил так, как мог бы следить скульптор за обретающим формы куском глины. Много лет спустя Делярош узнал, что высокого мужчину звали Михаил Воронцов, что он возглавлял Первый отдел КГБ и был его отцом.

В августе 1968, в возрасте шестнадцати лет, его отправили на Запад, в Австрию, куда он пришел под видом беженца из оккупированной русскими Чехословакии. Делярош выдавал себя за сына чешских диссидентов. Некоторое время он провел в Австрии, потом перебрался в Париж, где жил на улице, пока его не приютила церковь.

В Париже Делярош сделал неожиданное открытие: он мог писать. Владимир запрещал любые увлечения и готовил его исключительно к профессии шпиона. У нас нет времени на пустяки, Коля, говорил он. Мы и без того уже опаздываем. Во Франции Делярош целые дни проводил в музеях, изучая работы великих мастеров прошлого. Он даже поучился немного в художественной школе и ухитрился продать несколько своих работ.

А потом появился человек по имени Михаил Арбатов, и началась другая жизнь. Ему пришлось убивать.

— Арбатов был моим контролером, — продолжал рассказ Делярош. — Поначалу мне поручали так называемые внутренние дела: диссидентов, потенциальных предателей и все такое. Потом стали давать совсем другие задания.

Майкл на память знал список жертв Октября, хотя и отдавал себе отчет в том, что список этот далеко не полон: испанский министр — убит в Мадриде, высокий полицейский чин — в Париже, исполнительный директор концерна «БМВ» — застрелен во Франкфурте, представитель Организации Освобождения Палестины — в Тунисе, израильский бизнесмен — в Лондоне.