Разорванный круг, или Двойной супружеский капкан - Николай Новиков

— Никогда… — прохрипел Цуцма.

— Пошли вон! — уже без всякой злости велел Алтухов, глядя на разбитые костяшки пальцев.

Закрыв дверь, Светлана облегченно вздохнула и сердито посмотрела на Алтухова. Он улыбнулся, наклонился к ней, коснулся губами ее губ.

— Ой, Ал… осторожно, у меня губа болит… Ну какой же ты! И вправду со скверным характером.

— Какие гости, такой и характер. У меня тоже болит… Нет, уже не болит.

— Мы, кажется, хотели пойти на кухню, — улыбнулась она. — О многом нужно поговорить.

— И выпить, — кивнул головой Алтухов.

40

Зачем она согласилась? У Светки семь пятниц на неделе — то собирается натравливать собаку на мужа, то просит спасти его от каких-то злодеев. Понадобилось его спасать — ну и спрятала бы под кроватью или на даче! Оставила бы ее в покое!

Так нет, звонит, просит… Разве откажешь подруге? А теперь что же, развлекать его? Лена взглянула на угрюмого Савина, сидящего за кухонным столом напротив нее. И вправду неприятности у банкира, прямо сам на себя не похож. Жалкий, всклокоченный, в сырой рубашке, с мутными глазами… Куда подевался холеный, важный, уверенный в себе банкир, «представитель российского Уолл-стрита» — как он себя любил называть!

А у нее все хорошо, да? И рассказать некому, как решилась навестить Максима, набралась смелости, стиснула зубы и поехала. Поверила этому болтуну Алу, что Максим страдает в одиночестве, что будет несказанно рад ее приходу!

И что получилось?

Даже вспоминать противно. Какая-то нервная, злая женщина в его квартире с гадкой, понимающей усмешкой на губах и злым взглядом, а что она говорила…

И снова комок подступил к горлу, слезы затуманили взгляд, искажая кофейные чашки и рюмки с ликером на столе.

А он-то сам, он, Максим! То на жену кричит, то к ней поворачивается, не зная, что делать. Растерялся, не ждал ее увидеть… Вот и верь после этого мужчинам! Клялся, что давно не живет с женой, а она чуть ли не каждый день у него бывает. И тогда не сказал, и теперь. Если б сама не увидела, так и не знала бы, что он встречался со своей женой. Плохая она? Издевалась над тобой? А зачем тогда пускаешь ее в квартиру? Или, может быть, сам приглашаешь, чтобы не так скучно было?

Какая подлость!

Если он и не любит жену — все равно подлость. Говорил: я тебя люблю, я тебя люблю, а как возникли сложности, так заметался, засуетился… Разве это мужчина? Лживый, подлый трус!

Это — если не верить словам жены. Потому что, если она не врала, то и тогда вовсе на свет Божий смотреть не хочется, не то что о любви думать. Врала она, конечно, врала! Хотела унизить, оскорбить ее. И его тоже! И оскорбила. А он ничего не мог поделать, жалкий, запутавшийся дурак! Позлится немного, похнычет и снова ее позовет.

«Лена! Лена! Лена!»— звучал в голове его тревожный голос. И он не имел ничего общего со злым и растерянным Максимом. Голос, полный страдания и любви: «Лена… Лена!» Чужой, далекий голос из прошлого, из той волшебной ночи, которую уже никогда не вернуть. Никогда!

Телефонный звонок прервал ее безрадостные мысли. Лена пошла в комнату, взяла трубку и спустя мгновение резко сказала:

— Я больше не желаю тебя видеть! Никогда больше не звони мне!

Когда она вернулась в комнату, Савин стоял, с напряжением глядя на нее.

— Это не Светлана, да?

— Нет, не Светлана. Если она интересует тебя, можешь позвонить, надеюсь, ты помнишь номер телефона.

— Нет. Я просто подумал… мало ли что. А у тебя тоже какие-то проблемы? Личная жизнь не ладится?

— Это не твое дело.

— Значит, не ладится, — вздохнул Савин, усаживаясь на стул. — Мы с тобой вроде как товарищи по несчастью, Лена. Давай выпьем за это. У меня голова начинает болеть.

— Давай, — махнула рукой Лена.

Сладкий ликер не сделал жизнь слаще. Горько было на душе.

— Он изменил тебе? — осторожно спросил Савин. — Я слышал, как ты сказала, что больше не желаешь его видеть.

— Раз сказала, значит, не желаю. Ты ведь тоже изменял жене?

— Нет.

— Как это понять? Она же при тебе сказала мне…

— Да, сказала. Но я бы назвал это по-другому.

— Интересно, как же?

— Я люблю другую женщину. И она тоже меня любит. Но все никак не может развестись со своим мужем. Теперь бессмысленно что-либо скрывать… Я целый год ждал, когда она станет свободной, станет моей. Ну а к Светлане относился… так и относился.

— Я все время твердила Светке, когда она жаловалась на тебя: дура, дура, выбрось из головы подозрения, лучше будь повнимательнее к мужу, он у тебя замечательный… Теперь скажу, что это ты дурак. Светка — красавица, умница, веселая, добрая… Вон, даже после того, что было, кинулась тебя спасать. Ну чего тебе еще надо? Или богатые с жиру так бесятся?

— Видишь ли, Лена… — Савин взмахнул рукой, подыскивая подходящее слово, не нашел, по новой наполнил рюмки. — Давай лучше выпьем.

— Лучше чего?

— Наших тоскливых разговоров. Светлана для меня прошлое, я люблю другую. И сегодня, именно сегодня, когда она должна была сказать мне «да», возникли серьезные проблемы. Злой рок преследует меня! — Он залпом выпил свой ликер.

Лена тоже выпила.

— Это тебе наказание за то, что поднял руку на женщину, — уверенно сказала она, глотнув кофе.

— Хорошо, допустим, я заслужил наказание. Сегодняшний кошмар, конечно, не сравнить с моим проступком, но — допустим. А за что наказана ты? За какие грехи?

— Не знаю…

— На тебе лица нет, сидишь, убитая горем, думаешь о каком-то проходимце, который обманул тебя… В чем ты виновата? Может быть, радовалась, что Светлана собирается со мной разводиться? Подбивала ее отравлять мне жизнь, выводить из себя?

— Дурак ты, Лева, и не лечишься. Зачем же я Светке буду зла желать?

— Я тоже так думаю, — соврал Савин. — Тогда получается, ты наказана ни за что. И зря выдумываешь, будто я наказан за что-то. Стукнуть разок-другой жену, которая не ночевала дома, — это в наших традициях. Самое легкое наказание для изменницы, учти! В некоторых странах таких женщин камнями забрасывают.

— Она у меня была. Я сама попросила ее прийти, плохо себя чувствовала, ну и засиделись допоздна. Она не изменница.

— Хорошо, не будем об этом. — Савин опять наполнил рюмки. — Выпьем?

— Ты что, споить меня хочешь? — пробормотала Лена.

— Хочу забыть об этом проклятом дне.

— Я тоже… — Рука ее дрогнула, сладко-горькая жидкость плеснулась на стол.

Лена торопливо поднесла рюмку ко рту, судорожно выпила. Никогда она не пила так много, но никогда ей не было так плохо, как сейчас. Может быть, ликер поможет? Только бы сегодняшний день скорее прошел, завтра она займется… найдет себе дело, чтобы не думать, не вспоминать, не обижаться, не надеяться…

Но нет, легче не становилось. Напротив, еще острее казалось одиночество, еще горше обида, страшнее предательство Максима… Лена уронила голову на стол и заплакала.

— Для нас обоих сегодняшний день — жуткий день… — с трудом ворочая языком, сказал Савин. Ликер и вид плачущей женщины успокоили его, исчезло напряжение, и старые «дрожжи», подпитанные новой порцией, окончательно подкосили его сознание. — Жуткий, ужасный день… — бормотал он, вставая из-за стола.

Придерживаясь за столешницу, подошел к Лене, обнял ее. Она, всхлипывая, доверчиво склонила голову ему на грудь, закрыла глаза. Так хотелось, чтобы кто-то пожалел ее, посочувствовал, защитил бы от всех напастей!

Неважно кто.

Савин сосредоточенно сопел, поглаживая ее пышные шелковистые волосы, а потом наклонил голову, звучно поцеловал их. Чуть позже его губы коснулись ее шеи, а влажная ладонь сдавила грудь. Лена понимала, чего он хочет, но не было сил противиться этому, оттолкнуть его. Как во сне, когда хочешь убежать от кошмара и не можешь сдвинуться с места.

Он засопел громче, положил другую ладонь на ее коленку, медленно повел ее вверх. Лена кожей почувствовала противную, лягушачью влажность мягкой ладони. Все выше, выше…

— Нет, не надо, — слабо сказала она.

Понимала, что слова ее звучат неубедительно, а слабое сопротивление лишь распаляет его похоть, но ничего не могла с собой поделать. И помощи ждать было неоткуда.

— Мы оба убиты сегодняшним днем… — бормотал Савин, крепче сдавливая ее грудь. — Поэтому… плевать на него, и на все… и на всех… Мы будем вместе и найдем способ, как избавиться… мы… — Его губы щекотали мочку ее уха, дурманящий запах перегара вызывал тошноту.

«Лена! Лена! Лена! — ударил в голову далекий, наполненный страданием и любовью голос из волшебного прошлого. — Лена… Лена…»

Дрогнули, взметнулись вверх длинные черные ресницы, пальцы уперлись в волосатую грудь под расстегнутой рубашкой, еще слабо, но уже решительно пытаясь избавиться от слюнявых дурных губ и мерзких липких лап. И вдруг, непонятно откуда, пришла в ее тонкие пальцы яростная сила. Лена так резко оттолкнула Савина, что он не устоял на ногах, плюхнулся на задницу рядом с батареей отопления. И замер, глядя на нее мутными, ничего не соображающими глазами.