Могильщики талантов (СИ) - Гаврюченков Юрий Федорович

— И образованных, — добавил Ник Далёв. — Чтобы не путали револьвер с пистолетом, а кремень с кремнием.

— И «тся» с «ться», — поддержала Ната.

Бедный Ринат постарался усмехнуться цинично, но вышло жалко.

— Да, ладно, забей. Талант с образованием никак не соотносится, — Игорь кинулся на выручку к несчастному. — Я лично знаю двоих авторов, не буду озвучивать их фамилии, у которых прекрасный стиль, глубокое знание предмета, о котором они не устают писать, развитое умение выстраивать без провисаний интересный сюжет и… — он сделал паузу, чтобы изобразить разочарование, — совершенно дикая орфография. Это даже не безграмотность, а какое-то извращение в обучении. Намертво впечатанные в голову ошибки. Авторы их осознают, но устранить не могут.

— Знаю, о ком ты.

Ната и Григорий мрачно закивали.

— Не говори, — упредил деликатный Тантлевский.

Астролягов подумал, что знают, наверное, все, кроме него, и даже Ник Далёв, который не проявил удивления, а продолжал внимательно слушать. Алексей подумал, что он ещё может знать о внутренних делах редакции, неизвестных ему, и решил при удобном случае выяснить.

— Талант часто путают с навыком, — сурово промолвила Катя. — Дар божий с отработанным умением жарить яичницу.

— Всегда, — сказал Игорь. — Все путают. Особенно, те, кто много работал с талантливыми мастеровыми литературного цеха.

— А как отличишь?… — вздохнула Ната.

— Есть чёткое отличие, — Игорь вскинул голову и сверкнул на неё очками, по натиному лицу даже зайчики от лампы мелькнули. — Талант изначально сам по себе. Это свойство мозга, которое формируется у зародыша. Человек с ним рождается. Если его сносно кормить, не бить по голове и он в детстве не заболеет менингитом, талант обязательно проявится. Не может не проявиться. Человек наперекор всему будет делать то, к чему склонен. Его могут не замечать или давить намеренно, чтобы воспитать в нужном русле, но проблески будут видны. Талант даст себя знать без специального образования. Показательный пример — Артюр Рембо. Родился на ферме, грамоте выучился в церковно-приходской школе.

— В Шарлевильском лицее, — вставила Ната.

— Да? Какая разница, — отмахнулся Игорь и продолжил: — Все свои великие стихи написал в юности, пока был высокий гормональный фон. Рембо скакал по пашням родного Кислодрищенска…

— Шарлевиля…

— Одна земля, — Игорь реально махнул рукой. — Прыгал по европейским столицам. Кутил напропалую с еврогеями. Куролесил с Полем Верленом и могуче творил. До восемнадцати лет, — Игорь замолчал и поднял указательный палец, чтобы все осознали момент перехода информирования к моменту назидания. — А потом уровень гормонов в крови упал. И Артюр Рембо творить бросил. На инерции бродяжничества он поездил по Северной Африке в качестве колониального торговца, пока здоровье позволяло, но стихов больше не писал. Гормональный драйв кончился, а ремесленного навыка не выработал, всецело полагаясь на вдохновение и творя урывками. Организм заканчивал физическое формирование, выработка гормонов вошла в нормальное для среднего мужчины русло. Но не для поэта. Жизнь утратила для него интерес. Он вскоре заболел и умер. Как человек. А как поэт он умер в восемнадцать. Вот и вся ценность чистого таланта.

— Талант просто потерять и невозможно вернуть, — безжалостно подытожила девушка-бульдожка.

«Какой кошмар, — подумал Алексей. — Какой ужас».

— На одном таланте далеко не уедешь — сонмы престарелых МТА вопиют об этом, ревя на стогнах интернет-ресурсов непризнанного творчества, — авторитетно заключил Ринат.

С повышением в должности он будто повзрослел. Не состарился, а возмужал.

«Место красит», — подумал Астролягов.

— Как же ты так докатился? — не отставала от него девочка-бульдожка, на которую ещё не успел подействовать алкоголь, хватало природной злобы. — Где ты и где патриотизм?

— У него попаданцы, — заступались за Рината товарищи, но Катя не сдавалась:

— Эти-то здесь при чём?

— Попаданцы и патриотизм тесно связаны, — пояснила Ната, которая, похоже, разбиралась в теме.

— Попаданчество — последнее прибежище патриота? — саркастично скривилась Катя, впервые на памяти Астролягова, и от этой усмешки её бульдожье личико, перекошенное шрамом, исказилось в настоящее рыло нетопыря. — Как они связаны?

Трансформация была столь жуткой, что неизгладимо врезалась в память.

— Скреплены скрепой, — объяснил Григорий, допивая водку.

— А кто скрепа?

— Сталин, — уронил Григорий и громко припечатал утверждение стопкой о стол.

Потрясённая Катя немедленно выпила, чтобы закрыть мозги спасительной от безумия пеленой алкоголя и под его уютным покрывалом переварить обретённую истину.

— Кто у тебя будет в штате? — деловито расспрашивала Ната. — Матвеев кого-то назначил?

По самодовольному лицу Рината было понятно, что настал его звёздный час, и теперь он отыграется.

— Мои авторы, — с ложной скромностью заявил он. — Сетевые писатели романов про попаданцев, которых я откопал в интернете. Я сам наберу себе команду, а Матвеев сказал, что утвердит любой состав, лишь бы серия наполнялась согласно плана.

И никто не осмелился в этот момент поздравить Рината с первым апреля.

— А как называется серия? — наконец добрались редакторы до самого очевидного факта.

Неочевидным был другой факт — одной серией ограничится генеральный директор издательства или затеет их несколько?

— Эр. Эс. Эф. Эс. Эр, — с расстановкой ответил Ринат.

Отбивка была столь чёткой, что все сотрудники «Напалма» увидели серию с точками.

41. ЗАГОВОР

Алексей старался убедить себя, что вступает в сговор с Далёвым, дабы проверить его, но чувство вины тяготило. Получалось, что он собирается исследовать авторов и их отношения с редакторами за спиной сотрудников «Напалма». Если маньяк в результате будет найден, существовала ненулевая вероятность, что коллеги узнают о расследовании, перестанут ему доверять, а начальство решит уволить.

С другой стороны, если принять за истину отговорку насчёт проверки Ника, всё равно выходит предательство, только теперь к нему.

Выбор «нежелаемое-нежелаемое» был гнетущим, но Астролягов не мог отказаться, потому что боялся мутного товарища. В отдалении маячила возможность накопать улик на него, и эта перспектива пугала ещё больше. Однако держать под рукой Ника Далёва, если он окажется убийцей, было гораздо лучше, чем позволить маньяку разгуливать на стороне.

Криминальные журналисты сидели в студии под крышей высотки на Воронцовском бульваре. В вентиляции завывал апрельский ветер, который был на 22 этаже особенно свиреп, от него дрожали стёкла балкона. Казалось, «орлиное гнездо» сорвёт с этажа под стон падших душ, что вьются над Девяткино со времён основания там капустных полей, и унесёт мимо долгостроя в посёлок Бугры, где их встретят дети пьяных трактористов и алкогольные мутанты местного Крауч-Энда. В такой атмосфере очень хорошо чувствовать себя сыщиком. Экзистенциальный ужас делал охоту на маньяка даже уютной.

Этому способствовал коньяк и родственник со Среднеботуобинского нефтегазоконденсатного месторождения, врач-терапевт Андрей Чарушкин, которого любитель сокращений Ник посоветовал звать «Док». На это погоняло родственник охотно откликался, видимо, привык. Он был опрятный приветливый мужик с докторской бородкой, докторскими очками и докторским оптимизмом, за особо лютые проявления которого Ник Далёв называл его доктором Чернушкиным. Лысину Док пытался скрыть гладким выбриванием башки, и эта слабость добавляла ему милоты.

Доктор жил в родительской квартире Ника, откуда в январе съехал наниматель, и намеревался скрасить полугодовой отпуск, помогая в журналистском расследовании. Ни о журналистике, ни о криминалистике Док не знал ничего, зато был полон соображений о психологии безумных убийц. Его убеждение основывалось на жизни в суровом краю.

— Ах, прелесть, — говорил он, разнюхивая коньяк, прежде чем попробовать на вкус. — У нас водку не пьют.