Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище - Лиза Николидакис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Британника для подростков» утверждает: «Афинам мы обязаны огромным наследием в искусстве, литературе и некоторых науках, в том числе философии, науке о мышлении». Я намеревалась как раз проверить последнюю науку в этом списке. После происшествия в самолете на День отца – а еще после того дня, когда я включила телевизор и увидела там группу поддержки для детей убийц, – я стала одержима совпадениями. Часть меня задавалась вопросом, не посылает ли мне Вселенная таким образом знаки, но другая, более весомая часть, считала, что это еще один способ избежать прямых размышлений о моей жизни с отцом, в то время как я топтала землю, которая на каждом шагу напоминала о нем. Тем не менее эта тема позволяла выйти за рамки светской беседы – а я ненавижу пустую болтовню, – особенно в такой стране, как Греция, где почти каждый считает себя философом-любителем.
В псаротаверне (это рыбная таверна) посреди оживленного рыночного района я сидела с Митсосом, с его братом и сестрой, а также со многими их друзьями, и все вместе пили пиво, вино, ракомело (это теплая, пряная и сладко-медовая ракия) и ели больше еды, чем имеют право заказать восемь человек. Ответив на некоторые вопросы (и ловко избежав остальных) насчет президента Буша и американской внешней политики, я задала свой вопрос про совпадения.
– Это не по-гречески, – сказал Митсос и сделал большой глоток вина.
Волосы вывалились у него из хвостика и прилипли к щеке. Он обвел взглядом стол и снова посмотрел на меня.
– Не скажу за всех, но я лично не думаю, что я марионетка, которую за ниточки дергают откуда-то сверху.
Его брат по имени Василис, светловолосый грек, который читал комиксы и преуспел в каламбурах – эта черта мгновенно приковала мое внимание к нему, вмешался в беседу.
– Я так полагаю, многие думают, что здесь уже все схвачено еще до нашего рождения.
Митсос ударил рукой по столу, так что я подпрыгнула.
– Ну, дураки есть везде, это ясно. Но это все неправда.
Он наклонился ко мне через стол и сделал задумчивую паузу. Под определенным углом он был непередаваемо красивым.
– Почему ты сюда приехала?
Это был обманчиво легкий вопрос.
– Потому что я гречанка.
– Нет, нет и еще раз нет, – сказал он и рассмеялся. – Ты критянка, как и все мы тут критяне.
Он показал на свою семью.
– Это другое. Ты часть этого острова, хочешь ты этого или нет. Там не так, как в остальной Греции. Это у нас в крови.
Его родственники закивали, когда Митсос завел запутанную речь, и эту черту я бы назвала его визитной карточкой. В этот момент он мог быть моим отцом, произносящим речи о великолепии Крита, и, как в детстве, я невольно отвлеклась. Когда же я пришла в себя, он говорил:
– Ты здесь, потому что задаешь Вселенной вопросы. И если ты будешь внимательно слушать, она ответит тебе.
Да уж, мне точно стоило слушать ее внимательнее.
Потерявшись в этой греческой логике, которая привела нас к задаванию вопросов Вселенной, я попыталась вернуться к сути.
– Но погоди. Как это связано с совпадениями?
– Слушай, – сказал Митсос, – это же просто такое слово.
Должно быть, у меня на лице читалось смущение, потому что Василис сказал:
– Я думаю, мой брат хочет сказать: что должно произойти, произойдет, – его голос был слишком мягким, чтобы четко расслышать его в ресторанном шуме. – Но ты должна быть, как бы это сказать, открыта для предложений. Это разве можно назвать совпадением? Нет. Это не то же самое.
Митсос улыбнулся через стол и снова обратился ко мне.
– Тебе нужно быть осторожной в том, что ты просишь Вселенную показать тебе. Иногда эта картина слишком яркая, чтобы воспринять ее человеческими глазами, – он сделал паузу. – Так пусть же мы будем роботами!
Он резко и механически двинул руками во внезапной пантомиме, отчего все за столом расхохотались. Митсос наполнил мой бокал и поднял свой, все еще хихикая.
– Ямас.
Это значит «твое здоровье».
Понимаете, о чем я говорю? Философы.
Следующим вечером мы забрались на крышу квартиры Митсоса, чтобы он смог пожарить разные виды мяса под лучами заходящего афинского солнца.
– Ты красивая, – сказал он. – Тебе просто нужно немного похудеть.
Адреналин пятнами оседал на моих щеках. Мне снова было двенадцать лет. Я хотела сказать ему, чтобы он отвалил, но он так много сделал для меня, что я быстро объяснила себе такую грубость культурной разницей между нами. Пока он переворачивал мясо щипцами, он напевал песню The Smiths под названием «Some Girls Are Bigger than Others».
Пришла пора уезжать из Афин.
В течение следующей недели я скиталась по Кикладам – островам Миконос, Наксос, Парос, Санторини. Днем я наверстывала упущенное за всю жизнь, а ночью пила в надежде потерять сознание.
В баре на Миконосе мужчина по имени Томми, загорелый до цвета жженой умбры, в белой и практически полностью расстегнутой рубашке, открывавшей глазу треугольник спутанных волос на груди, спросил меня:
– Ты гречанка?
Я ответила ему самой легкой для меня греческой фразой, которую произносила сотни раз за всю жизнь:
– Да, я гречанка и американка. Мой отец родился на Крите.
– А, так ты критянка! – сказал он и потряс пальцем. – Это же совсем другое дело, тебе ли не знать. Самые великие красавицы Греции родом с Крита.
– Это правда, – добавил его друг Ставрос, чье имя означает «крест», религиозный, а не Красный. – Крит лучшая часть Греции. Может, немного безумная, но все-таки лучшая.
Сделав большой глоток вина, Томми продолжил:
– Ты хочешь повидать семью на Крите, да? Твой отец там?
Мой отец был в Греции повсюду, конечно, и на Крите его тоже будет очень много. Но я понимала, что Томми имеет в виду совсем другое. Вместо этого я рассказала им о смутных поисках родственников, о своей цели найти их там спустя столько лет после смерти отца. Я не была уверена, что у меня получится, но надеялась на это. Возможно, я лгала. Я
