Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Часть 1 - Александр Беляев

Дома эти принадлежали прежним начальствовавшим лицам полка, где теперь жили их семейства, с которыми впоследствии мы были связаны самыми симпатичными узами дружбы, и тут, могу сказать, в числе многих других местностей Кавказа сосредоточиваются приятнейшие воспоминания нашей жизни на Кавказе, но о них скажу в своем месте.

Ночью пошел небольшой дождь, а поутру усилился до ливня. Медлить было невозможно, и мы отправились дальше; доехав до станицы Гамогаевской, остановились ночевать; хотя было еще рано, но нас так промочило, что нужно было обсушиться; к тому же, ночью по линии в это время не ездят, кроме важных лиц, нарочных и почты, которым дается конвой казаков. Утром мы приехали в город Моздок. Все станицы расположены по Тереку. Местами по реке высовываются песчаные отмели, а у берегов и дальше берега виднеются плавучие мельницы, которые здесь возможны по быстроте течения. На другом берегу расположены аулы черкесов, прежде долго живших здесь мирными соседями и кунаками казаков, и назывались мирными, теперь уже опустелые, так как Шамиль в 1839 году увел все их народонаселение в горы. Далее обозначаются черные лесистые горы, оплот хищных чеченцев, а за ними выказывают свои белые вершины снеговые горы Кавказского хребта, одетые облаками, как бы покрывалом, скрывающим первозданную белизну их от палящих лучей южного солнца.

Днем по большой дороге беспрерывно тянутся обозы или с товарами, или с провиантом. Здесь на Кавказе перевозочная повозка называется арбой: это род ящика, утвержденного на оси двух колес огромного размера, в два с половиною и с лишком аршина в диаметре, и потому они удивительно легки на ходу. В такой арбе пара волов или буйволов легко везет 80 и до 100 пудов. Приближение этих обозов еще далеко слышно по чудовищной музыке, поражающей слух. Редко и плохо смазанные оси при тихом движении производят такой скрип, какого нигде, конечно, и никогда не случалось слышать приезжему. Эту музыку, как видно, очень любят волы и все кавказские племена.

По всей линии расставлены в некотором расстоянии один от другого, примерно верстах в двух, казачьи посты с вышкой, устроенной на четырех высоких столбах с площадкой, где сидит постоянно часовой. На каждом таком пикете находилось по три конных казака. Часовому открывался Терек и степь по обе стороны реки. В двадцати верстах расположены большие посты с избой, двором, стогом сена, куда на ночь съезжаются все казаки с единичных постов.

По большой дороге днем часто встречались экипажи частных лиц одни, а с начальными лицами и их семействами — с казачьим конвоем. Нет ничего живописнее казака или горца (так как отличать одного от другого незнающему трудно) на его лихом коне. Костюм его белая или желтая черкеска из верблюжьего сукна, род широкого свободного полукафтана, без воротника, открытый на груди; из-под черкески виднеется щегольской бешмет из канауса или какой-нибудь шелковой материи, по краям обшитый галунами с низким стоячим воротничком. На груди по обе стороны черкесские сафьянные патроны, также обшитые галунами; кожаный, довольно широкий пояс всегда с серебряной насечкой стягивает его стан, тонкий и эластичный. Нога обута в щегольский сафьянный чевяк, также обшитый галуном. Поверх чевяк на панталоны надеты суконные ноговицы, идущие снизу несколько выше колен, расшитые узорчато галунами. На голове папаха, круглая, обшитая мехом шапка. За спиной винтовка в чехле из войлока. За поясом огромный кинжал, большею частью с серебряной насечкой. В кобуре с правой стороны большой азиатский пистолет, а за поясом другой. Тонкая нагайка надета на кисть правой руки. Нагайка на конце своем имеет плоский ремень, показывающий, как казаки и черкесы берегут и жалеют своего коня. Мчится он обыкновенно пригнувшись к шее лошади, на которой сидит так же свободно и покойно, как бы сидел на мягком диване. Все это, конечно, известные вещи, но по первому их впечатлению, на нас произведенному, как и многого другого, я не мог изгладить из моих воспоминаний, да, вероятно, и не каждому читателю знакомо как это, так и многое другое в моих воспоминаниях.

Из Галючая до Моздока станица Стадеревская, живописно расположенная на высоком берегу Терека. Не доезжая, тянется роща с огромными старыми деревьями, что уже кроме садов в станицах редкость. Я думаю, что от этой рощи станица получила название Стадеревской. На Кавказской линии и вообще на Кавказе почти каждый шаг ознаменован каким-нибудь кровавым событием, а потому по праву принадлежит нам, потому что куплен поистине ценою дорогой крови. Не говоря о набегах, здесь беспрестанно расскажут вам о каком-нибудь частном кровавом происшествии, все это, конечно, в 1840-х годах. Незадолго до нашего приезда, около 8 часов вечера, из Стадерев к Галючаю ехала тройка; конечно, это было рискованно, так как осенью в это время уже темно. В повозке сидело двое: один — поверенный по винным откупам, другой — армянин. Ничего не опасаясь и разговаривая между собою, они вдруг видят блеск, и вслед за ним выстрел. Лошади шарахнулись и замялись; армянин, сидевший по левую сторону, успел выпасть из повозки и ползком добрался до травы и спрятался. Поверенный был изрублен и ограблен, ямщик ранен, но на выстрел прискакали казаки, хищники скрылись в темноте ночи, а ямщик и армянин были спасены.

Другой недавний случай: между Стадеревами и Моздоком лесом ехала почта. Солнце еще било в дерева, как там говорят, значит, светло. Вдруг спереди выстрел, ямщик быстро поворачивает лошадей в гору, где настоящая почтовая дорога, а низом и лесом ездят для сокращения пути. Хищники были верхами и погнались за почтой, но не могли перегнать; старались схватить почтальона, который забился под облучок, но не успели. У горы они их остановили. Когда лошади вынесли повозку на гору в безопасное место и остановились, то в ту же минуту коренная пала. Пуля попала ей в грудь, но хомутом зажало рану, и пока она скакала, не ощущала ее, а как только остановилась, кровь хлынула из раны и она тут же издохла. С такими рассказами ямщика мы приехали в Моздок часов в 12 и, заказавши хозяйке обед, пошли бродить по городу.

Моздок город довольно значительный по своей торговле и довольно многолюдный. Он имеет шесть церквей русских и армянских; много больших деревянных и каменных домов всегда с садом из фруктовых и тутовых деревьев. Большинство жителей занимается шелководством. Улицы правильные и широкие, а лавок с товарами такое множество, что редко найдешь столько в любом губернском городе. Население состоит из русских, армян и осетин, занимающих весь форштадт и все ближайшие к форштадту улицы. К городу же примыкает и станица горского казачьего полка. По своему положению на Тереке, следовательно, в соседстве Малой Кабарды, которая в год нашего приезда вся почти возмутилась, город, известный горцам по своему богатству, неоднократно подвергался опасностям от нападения многочисленных партий.

Так в тот самый год, когда мы были в Моздоке, 26 июня 1840 года, на рассвете был густой туман, что в тех местах часто бывает, а когда он поднялся, жители с ужасом увидели на том берегу огромную конную партию черкесов, которые, не находя брода и не осмеливаясь пуститься вплавь под нашими выстрелами, колебались и не знали, на что решиться, хотя частью уже были разграблены ими мирные аулы князя Бековича. К несчастию, они увидели паром князя, посредством которого поддерживалось сообщение с другим берегом и с городом, и тотчас же завладели им; одни стали переправляться на пароме, другие под его прикрытием пустились вплавь. В городе, кроме гарнизонной роты, других войск не было, но, по счастию, в это время проходила куда-то одна рота, которая с городской тотчас же заняла ворота и вал, защищаемый колючим кустарником, как это и во всех станицах служит превосходной защитой. Осетины, храброе племя, взялись за оружие и расставились по валу, русские всех сословий также вооружились и приготовились; а армяне, по своему обыкновению, начали запирать ставни и сносить свое имущество в подвалы и погреба, куда спускали и свои семейства и попрятались сами. Моздокский первой гильдии купец, человек очень богатый, Улуханов, имевший большое семейство, понадеялся увезти свое семейство на свой хутор, верстах в двадцати от города, посадил жену и дочерей-девиц в коляску и отправил их из города. К несчастию, в это самое время передовые черкесы уже успели переправиться через реку в числе нескольких сот, и так как из города их приняли меткими выстрелами, то одни отступили и остановились, другие же, видя скачущую коляску, бросились за ней, догнали ее и заворотили назад лошадей, посадили чеченца кучером и, конвоируя свою добычу, направились прямо на паром и перевезли их на другой берег. Хищническая партия не могла сделать ничего более, как разорила ближайший хутор, захватила несколько пленных осетин, скот и, слыша конский топот скачущих из Павлодельска, Стадерев и Галючая казаков, бросилась в беспорядке через Терек со значительной потерей. Казаки горского полка, которых дома было очень немного, встретили хищников еще на переправе, засевши за толстое дерево, лежавшее на берегу, а потом бросились в свою станицу, отбили нападавших чеченцев и преследовали их с ожесточением. Много тут было частных подвигов неустрашимости и несколько прекрасных жертв. Так, при этом нападении погиб один наш кабардинский князь, полковник нашей службы, скакавший со своего хутора на тревогу. Встреченный толпой чеченцев, он долго сражался один, но, окруженный со всех сторон, пал героем на трупы врагов; жаль, что я позабыл его фамилию. Семейство моздокского гражданина было потом выкуплено, что, конечно, стоило больших сумм; но краса этого семейства, младшая дочь, стала любимою женою Шамиля до конца его жизни, разделяя с ним и его плен в Калуге. Все, читавшие пленение княгини Орбельяни, знакомы с нею. Потом она, став матерью, уже сама не захотела вернуться, хотя ее и выкупали.