Яромира. Украденная княжна - Виктория Богачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вот дома воздух пах бедой. У Ярослава зашевелились волосы на загривке, стоило им очутиться в окрестностях ладожского терема. Сердце изнутри словно сковала костлявая, когтистая лапа. Он ничего еще не увидел, ничего не услышал, но уже почувствовал, что что-то не так.
Случилось что-то дурное.
А потом они въехали в городище. Две сгоревших житницы Ярослав заметил не сразу. Взгляд привычно пробежался по избам, по лицам людей, собравшихся поприветствовать своего князя. Он уже отвернулся и направил коня в другую сторону, когда изнутри царапнул крик: что-то не так!
Он обернулся. Посмотрел раз, другой и лишь на третий заметил, что на привычном месте возвышалась крыша лишь одной житницы. Прищурился и увидел залитые дождем угли там, где они когда-то отстроили еще две.
Кмети за его спиной заметили неладное одновременно с князем. Шепотки поползли вокруг, словно круги по воде. Заговорили люди, высыпавшие из изб к дороге. Все они глядели на Ярослава с надеждой. По толпе из уст в уста передавалось слова.
— Князь вернулся с веча… князь вернулся… теперь все наладится… наладиться…
Ярослав молча ударил пятками жеребца и помчался в терем. Он не отправлял загодя гонцов, и потому никто не готовился его встречать. Его отряд приметили дозорные; они же передали весть на подворье. Там стояла страшная суета, когда кмети распахнули тяжелые ворота, и Ярослав оказался внутри. А следом за ним — дружина и воевода Буривой со своими людьми.
Холопы и слуги перешептывались, поглядывая на князя. Все смотрели на него с опаской, словно ждали беды.
— Что случилось⁈ — спросил он строго и властно, повысив голос.
Княгиня Звенислава как раз вышла из-за угла терема, с «черной» стороны, где жили слуги. Завидев вернувшихся мужа и сына, она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. Ее губы некрасиво дрожали, словно она готовилась заплакать.
— Житницы погорели, князь, — от ворот к нему поспешно шагал Стемид, и казался воевода мрачнее тучи. — Я виноват. Не уследил, — он остановился и уронил голову, коснувшись подбородком груди. Медные волосы скользнули следом, упали на плечи.
Кусая губы, к ним подошла Звенислава. Крутояр рванул к ней вперед князя и встал между нею и отцом, словно намеревался защищать.
— Кто-то поджег их, — тихо прибавила княгиня, собрав все силы, чтобы заговорить, но слова все равно застревали в горле.
Взглянуть в глаза мужа ей было нелегко. Она боялась увидеть в них гнев и разочарование. Но князь молчал. Он стоял, глядя на нее, ожидая. Этот молчаливый гнев был хуже любых слов, хуже крика.
— Ярослав… — ее голос был едва слышен. — Я… я не уберегла…
Он едва заметно повел головой.
— У нас гости, княгиня. Воевода Буривой из славного Черноводского княжества. Служит князю Твердиславу Буяновичу. С его отцом мы вместе ходили бить хазар, — и он указал рукой на столпившихся чуть в сторонке воинов. — Ступай, Звенислава. Надобно их приветить с дороги.
Князь тяжело вздохнул и растер ладонями лицо.
Но княгиня не уходила. Ноги словно не шли. Она стояла и смотрела на мужа, которого подвела — так она мыслила. И знала себя виноватой.
— Звенислава, — заговорил Ярослав, и его голос звучал ровно, хоть и устало. — Твоей вины тут нет. Ступай к нашим гостям. Мы потолкуем обо всем после.
Княгиня подняла глаза, растерянность и сомнение мелькнули в ее взгляде. Но, справившись с собой, кивнула и повернулась к воеводе Буривою, и тотчас на ее лице расцвела приветливая, широкая улыбка.
Ярослав же поглядел на Стемида. И заскрежетал зубами.
— Ну? — стегнул гневным, свистящим шепотом. — Как мое княжество лишилось зерна накануне зимы?
В свою горницу Ярослав вернулся уже глубокой ночью. Сперва бродил по пепелищу, выслушивая короткий рассказ Стемида о том, как сгорели житницы да как не смогли они до сих пор отыскать поджигателя. Затем десятник Горазд поведал ему, что нашел душегубов, похитивших его дочь. Но не саму Яромиру.
Болотная, тяжелая муть поднималась в душе князя, когда глядел он на рожи брошенного в поруб мужичья. Рука дернулась к мечу: снести бы им головы одним махом и выбросить в лес, словно собак.
Насилу себя удержал. Он был князем. Он должен чинить суд открыто и справедливо. Его намеренно дожидались, чтобы он созвал на площадь людей, чтобы показал им тех, кто украл княжну…
Ярослав скрипел зубами. Положим, этих он казнит. Но княжича Воидрага придется отпустить к отцу. Как он уже отпустил его дядьку…
Завтра же по утру начнет княжий суд. И пусть мальчишка поглядит, как с мужичья полетят головы. Может, станет ему уроком.
Ярослав увидел мягкий, рассеянный свет, бьющий из-под двери, и вздохнул. Звенислава не спала. Дожидалась его. Вспомнил ее дрожащий голос, испуганный взгляд, когда он въехал на подворье, и нахмурился еще сильнее. Его дружина, его воевода не уберег зерно, а виноватой себя знала его маленькая княгиня.
При свете нескольких лучин Звенислава вышивала. Услышав знакомые шаги, она вскинула голову, и неоконченная рубаха выскользнула у нее из рук. Она тут же вскочила и стремительно подошла к мужу, намереваясь заговорить, но Ярослав одним движением сграбастал ее в объятия и зарылся лицом в тяжелые, медовые волосы.
Он устал.
Князь почувствовал, как, помедлив, руки жены легли ему на спину, принялись гладить окаменевшие плечи и лопатки, скользя поверх рубахи. Он сжал в ладонях ее распущенные волосы, чувствуя, как подавленность и тревога капля за каплей покидают его тело и грудь.
— Ладо мой, — позвала Звенислава встревоженно, оторвавшись от груди мужа. — На тебе лица нет.
Губы Ярослава дернулись в усмешке.
— Еще бы ему быть, — снасмешничал он, опустился на ближайшую скамью и увлек жену к себе на колени.
Звенислава помрачнела, но князь, заметив, строго качнул головой.
— Довольно себя винить! Ты мне жена, а не воевода. Я Ладогу Стемиду вверил.
— Тот пожар… — она содрогнулась, вспомнив. — Мы спасли столько зерна, сколько смогли…
— Я знаю, — Ярослав кивнул. — Добрые люди уже рассказали, как моя жена-княгиня белыми руками разгребала горячий пепел да золу.
— Все городище разгребало, — упрямо возразила Звенислава, глядя на мужа сверху вниз.
Прикрыв глаза, князь прислонился спиной к деревянному срубу. Свет лучин отбрасывал на его лицо глубокие тени, придавая его чертам еще
