Скандинавский детектив - Стиг Трентер

— И к моим, — добавил Пауль. — Но когда-то очень давно.

Фру Викторсон не могла скрыть удивления.

— Так вы знали его лично? Я думала, что вы детектив.

— Из этого следует, что вы пригласили меня, чтобы дать мне какую-то информацию. Ну, тогда говорите!

— Информацию? — неуверенно переспросила фру Викторсон. — Не знаю, смогу ли я быть вам полезна по этой части. Ведь о случившемся я знаю не больше, чем все остальные.

— В таком случае, — невозмутимо заметил Пауль, — вы пригласили меня в надежде, что какую-то информацию мог бы дать вам я. Но этого от меня не ждите.

Тем самым Пауль положил конец возможным планам фру Викторсон расспрашивать его в ходе невинной светской беседы. Теперь ей приходилось выкладывать карты на стол.

Он никак ее не торопил и спокойно разглядывал комнату, ожидая ответа. Гостиная имела прелестные старинные пропорции. Обстановка импонировала, хоть и не была особенно изысканной. Ковер настоящий — у Викторсона деньги водились.

Тут он неожиданно увидел хозяйку в профиль. И она привлекла его внимание. Паулю нравились женщины скорее иного типа, чем фру Викторсон, но он молча отдал должное ее формам.

— Вы спрашиваете, зачем я вас пригласила, — наконец отозвалась она. — Так я скажу. Я хотела попросить вас не устраивать скандала.

— Думаю, пока об этом речи не идет, — ответил он намеренно нечетко, чтобы у нее был повод продолжать.

— Вы явно не жили в маленьком городке. А я тут живу с рождения, так что знаю, как бывает. Тут все видные люди как-то связаны и зависят друг от друга. Они либо родственники, либо ведут общий бизнес или общую политику. Невозможно затронуть одного, чтобы не ощутили все остальные.

— Кого вы имели в виду под «видными фигурами»? Своего мужа?

— Он тут один из самых видных, это вам подтвердит любой.

— Жаль, но я с ним незнаком и не собираюсь заниматься его персоной. Меня интересует только Боттмер и его судьба.

— Прекратите это! Он мертв. Ему вы уже ничем не поможете, зато другим можете навредить.

— Другим? Это вашем мужу?

— И ему тоже. И даже мне.

«Ее женская привлекательность начинает становиться неприятной», — подумал Пауль и встал.

— У нас слишком разные взгляды на эту проблему, — сухо заключил он.

Фру Викторсон взглянула в окно на площадь, по которой скользил свет фар проезжавшей машины.

— Жаль, что вы пришли так поздно. Наш разговор оказался слишком краток.

— Но все равно вам не уговорить меня, фру Викторсон.

— Да нет, уговорила бы, — усмехнулась она, — но теперь ничего не поделаешь. Там только что проехала машина моего супруга. Я хочу попросить вас оставить наш разговор между нами. Если, уходя, вы встретитесь с мужем, не будете так добры сказать, что ищете его?

— С удовольствием.

Когда Пауль вышел во двор, Викторсон запирал ворота гаража.

— Херр Викторсон?

— Да. В чем дело?

— Я Пауль Кеннет.

— Ага! И вы хотите со мной поговорить? Тогда пошли в контору.

Из прихожей дверь вела в складские помещения. Бесчисленные скобяные изделия заполняли все полки и шкафы на стенах. Был там и рабочий стол с упаковочной бумагой, клейкой лентой, мотками шнура и бланками ценников. Через склад они прошли во внутренние помещения, а оттуда через еще одни двери — в святыню коммерсанта. Викторсон включил свет во всех комнатах, по которым они проходили.

Как и его жена, он знал, зачем Пауль приехал в Аброку.

— Устраивайтесь поудобнее. Курите? Нет? О чем вы хотели меня спросить?

— Зачем к вам приходил Боттмер?

— Я уже дал об этом показания. Они вам известны?

— Только в общих чертах. Но, так или иначе, хотелось бы все услышать прямо от вас.

— Ну, как угодно, — равнодушно бросил коммерсант. — Теперь я все это знаю уже наизусть. Значит, дело было так…

— Минутку, — перебил его Пауль. — Не нужно говорить наизусть. Лучше постарайтесь вспомнить, как это было. Вы могли бы что-то пропустить. Если хотите в чем-то изменить свой рассказ, пожалуйста. Все останется между нами.

Викторсон наморщил лоб и смерил Пауля недовольным испытующим взглядом. Пауль был готов к этому взгляду и принял его с тем же ласковым интересом, будто принимал с кафедры ответ о заключении Вестфальского мира.

— Не понимаю, к чему вы клоните, — хмыкнул Викторсон, внезапно успокоившись. — Наш разговор я помню совершенно точно, и мне нечего ни прибавить, ни убавить. Хотя у меня в тот день хватало дел, я принял Боттмера и готов был обсудить его проблемы. Но оказалось, что он пришел, только чтобы упрекать меня в недостаточной помощи два года назад. Если бы я тогда одолжил ему денег, он бы все привел в порядок, как утверждал он. Я этому не верил и так ему и сказал. Но он все больше распалялся, и слово за слово… Так что, в конце концов, я потерял терпение и выставил его.

— Значит, единственной причиной, зачем он к вам пришел, — подытожил Пауль, когда коммерсант умолк, — было желание ворошить прошлогодний снег?

— Позапрошлогодний, — поправил Викторсон с холодной усмешкой, — ну да. Вы удовлетворены?

— Нет. Я вам скажу, что он делал, когда ушел от вас. Вначале зашел к врачу и пожаловался на бессонницу, так что доктор ему выписал рецепт. Потом зашел в аптеку и получил по рецепту лекарство. Затем прогулялся еще и вернулся в отель. Как, по-вашему, сходится?

Коммерсант взглянул на Пауля, чтобы понять, куда тот клонит.

— И я слышал что-то подобное, — подтвердил он. — Видимо, так и было.

— Весь вечер он просидел в номере. Когда время шло к полуночи, начал готовиться к самоубийству. В подготовку входило и написание прощального письма. Вы о нем знаете?

Коммерсант кивнул.

— Полагаю, самоубийцы обычно пишут что-то подобное, — заметил он.

— Ну конечно, так принято. Помните содержание письма? Начиналось оно так:

«Никто не хочет меня слушать. Все двери передо мной закрыты».

— Это бессовестная ложь, — возмутился коммерсант. — Я его принял и выслушал, чтобы он мог высказать все, что накопилось на душе. Одна дама из местного совета пыталась меня обвинить, что я его не выслушал и выгнал, но ей пришлось заткнуться.

Пауль Кеннет улыбнулся в лицо надутому Викторсону.

— Ну, видите. Вам не в чем себя упрекнуть. Ни врачу, ни кому-либо еще. Все, к кому обратился Боттмер, его приняли и выслушали. Значит, в прощальном письме неправда.

Он упер локти в край стола и внимательно следил за коммерсантом.

— Вы только что сказали, что предсмертное письмо — наглая ложь. Да, похоже, это так. Но вы думаете, что кто-то написал бы такое письмо за минуту до смерти?

Коммерсант пробурчал:

— Ну, если у него с головой не в порядке…

— Внезапный приступ душевного заболевания? Да, это могло бы все объяснить.

— Ну а почему нет?

— Слишком простое объяснение, вам не кажется? У него уже проявлялись признаки душевного заболевания? Если нет, придется искать иное объяснение. Вы сами заметили, что тут что-то не сходится.

Несколько секунд оба сидели молча. Часы в кабинете тикали, угнетая своим четким ритмом. Наконец паузу нарушил коммерсант. Сменил тон, уже не гневался, говорил вполне спокойно и рассудительно, даже убедительно.

— Хотел бы я знать, в состоянии ли вы понять, что испытывал Боттмер, вернувшись в Аброку. Тут совсем иначе, чем в большом городе. Там все забывается, тут люди все помнят.

Пауль покосился на него, будто собираясь что-то сказать, но Викторсон кивком дал понять, что еще не излил всю душу.

— Кто в Аброке раз оступится, то поступит умно, если больше тут не покажется. Хотя никто и не станет захлопывать двери у него перед носом, он сразу поймет, что его пребывание тут нежелательно. Меня огорчило, когда я узнал, что случилось с Боттмером, ведь прежде мы были близкими друзьями. Но что прошло, то прошло. Ему не стоило возвращаться. Полагаю, он должен был знать, что мы всегда держимся вместе против нежелательных особ. Нам ничего иного не остается. Теперь вы поймете, что я вполне готов поверить, что у него случился внезапный приступ помешательства.

Слова Викторсона отдавали угрозой. Пауль буквально чувствовал давление. И реагировал как всегда в подобных случаях.

— Чем больше я думаю об этом объяснении, — он несогласно покачал головой, — тем менее правдоподобным оно мне кажется.

— Недостаток понимания — это ваша проблема, — неумолимо возразил коммерсант.

Искушенный председатель умеет, прежде чем ударить молоточком, выждать именно столько, чтобы какой-нибудь шустрый участник дискуссии успел еще попросить слова. Викторсон выждал именно столько, сколько требовалось посетителю, чтобы дать понять, что он изменил свое мнение. Но поскольку никаких подобных признаков не проявлялось, коммерсант поднялся.